Грех многословия. Празднословие - это то, чего должны избегать христиане

О грехе празднословия

Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин отвечает на вопросы о грехе празднословия

Беседовала Юлия Литневская,

Что такое празднословие? Может ли православный быть общительным? Можно ли говорить о третьем лице без осуждения? Как отучить другого ругаться матом? За какие слова мы дадим ответ на Страшном суде? Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин в интервью телевидению Саратовской митрополии отвечает на вопросы о грехе празднословия.

Вед.: Здравствуйте! «Молчание — золото», ― тот, кто следует этой народной мудрости, не подвержен греху празднословия. Так ли это, узнаем сегодня у Митрополита Саратовского и Вольского Лонгина. Владыка, что же такое грех празднословия?

Митрополит Лонгин: Празднословие - привычка, которая свойственна очень многим людям. Думаю, что и мы с вами не всегда можем ее избежать, когда говорим о том, что нам не полезно. Наверное, самый яркий пример этого греха - осуждение окружающих нас людей. Мы часто и с большой легкостью, с желанием, начинаем осуждать тех, кто нас окружает. Все мы время от времени даем друг другу поводы для этого. Но надо знать, что ни нам самим, ни тем, о ком мы говорим, кого осуждаем, это никакой пользы не приносит. В результате получается, в самом прямом смысле, празднословие, то есть праздные разговоры, не приводящие ни к чему.

Празднословие не только бесполезно, но еще и очень вредно для каждого из нас. Осуждая или просто болтая без смысла, мы как бы «выстужаем» наше сердце и нашу душу. Святые отцы, говоря о празднословии, часто употребляли это понятие. Это как дом с открытыми окнами и дверями в мороз - там не может жить ничего доброго. Поэтому и в сердце человека, который постоянно празднословит, со временем образуется пустота, которая не дает вселиться в это сердце ничему хорошему, доброму. Кроме того, такой человек постепенно привыкает видеть во всем и во всех только плохое. Плохого действительно много в нашей жизни, но хорошего все-таки больше. Человек празднословящий об этом забывает.

Вед.: Владыка, а грешит ли человек, который говорит о добре, любви, милосердии и прочих добродетелях?

Митрополит Лонгин: Если человек, который говорит об этом, сам пальцем не двигает к тому, чтобы приобрести эти добродетели, то, наверное, грешит. Хотя, конечно, говорить о добре, милосердии, любви гораздо лучше, чем о чужих грехах.

Вед.: Владыка, а вообще может ли православный человек быть общительным? Не грешно ли это?

Митрополит Лонгин: Нет, ни в коем случае. И может, и должен, потому что в общении с людьми мы воспитываем себя, свои чувства. В конце концов, общаясь с другими людьми, мы можем говорить о самом главном - о Боге.

Вед.: Владыка, нам пришло множество вопросов. Пишет нам Алла: «Одна моя знакомая почти в каждом разговоре со мной жалуется на своих близких и сослуживцев. Сочувствовать - значит, поддерживать ее в осуждении. Говорить, что нужно любить и прощать - получается, я указываю ей на грехи. Начинаю избегать общения с ней. Посоветуйте, пожалуйста, как поступить?»

Митрополит Лонгин: Наверное, надо выражать сочувствие, но не самому факту осуждения, когда человек слышит о ком-то плохие вещи и поддакивает: «Да-да, действительно». А должно быть сочувствие состоянию человеческой души, которая видит только плохое, или которая подавлена тем плохим, которое объективно встречается в нашей жизни. Сочувствие в этом плане нужно и, я думаю, полезно. Конечно же, утешать человека надо. Так бывает, что человек, будучи как бы «погребенным» негативными впечатлениями, эмоциями, приходит к мысли, что вокруг все ужасно, плохо и ничего хорошего, даже луча света в этом темном царстве, не существует. Это не так, и человека надо постараться в этом переубедить, пытаясь показать какие-то добрые примеры, в том числе, примеры добрых чувств в окружающих нас людях. Обязательно нужно попытаться пробудить в человеке христианское отношение, правильные христианские чувства к чужим недостаткам и вообще ко всему плохому, что встречается в этой жизни. И первое из таких чувств - это снисходительность и жалость. Ведь человек, который все время осуждает, чаще всего очень требователен к окружающим, достаточно жесток по отношению к ним. А христианское отношение - это, прежде всего, жалость и сострадание. Когда они есть у человека, он спокойнее относится к недостаткам других.

Вед.: Как у Достоевского: «Простить - значит, понять». И в Евангелии: какой мерою меряете, такой и вам отмерено будет (ср: Мк. 4, 24).

Митрополит Лонгин: Совершенно верно. Главное, откуда можно научиться отношению людей между собой,- это, конечно, Евангелие. Вот почему очень важно стать христианином, чтобы разбираться в том, что происходит вокруг тебя.

Вед.: Спасибо, Владыка. Следующий вопрос задает Алексей: «Является ли осуждением разговор двух о третьем лице, если говорится объективно, то есть правда о его негативных поступках, просто констатируется факт?»

Митрополит Лонгин: Для чистоты эксперимента нужно, чтобы рядом был третий ― тот самый человек, о котором говорится. Тогда это будет абсолютно безгрешно и действительно по-евангельски: да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого (Мф. 5, 37). Практически невозможно человеку удержаться в рамках объективности в той ситуации, которая описывается в этом вопросе. Всегда начинаются какие-то оценки, сравнения, и самое первое сравнение, которое приходит человеку в голову -с самим собой. И следующая мысль: «Я все-таки получше немножко». И тут уже недалеко до известного евангельского персонажа с его словами: несмь якоже прочии человецы - я не таков, как другие люди (Лк. 18, 11) . Поэтому объективность и, тем более, бесстрастность здесь практически недостижимы.

Вообще лучше никого не осуждать, не оценивать, если только это не является твоей работой. Если ты, скажем, начальствующий, то конечно, если твой подчиненный никуда не годится с профессиональной точки зрения, то ты не можешь закрывать на это глаза и делать вид, что все в порядке. Тогда ты уже грешишь больше, чем этот человек. А во всех остальных случаях, я думаю, надо как-то очень мягко, спокойно относиться к этому.

Вед.: Спасибо, Владыка. Следующий вопрос задает Лидия: «Уважаемый Владыка! Как отучить мужа ругаться матом? Мне кажется, он не совсем понимает отрицательную сторону или даже пагубность такой речи».

Митрополит Лонгин: Очень сложный вопрос. Я, честно говоря, с трудом себе представляю, как это можно сделать. Прежде всего, нужно постоянно напоминать человеку о том, что это нетерпимо, плохо, что выражаться матом, особенно при женщинах, детях ни в коем случае нельзя, да и без них тоже не стоит. Но насколько это будет действенно, зависит от взаимоотношений в семье. Если муж любит жену, он постарается услышать ее просьбу. Если он не слышит, значит, в семье такие отношения, при которых эта просьба останется втуне.

Сегодня это привычка очень многих людей, причем самых разных, не только простых, как было раньше, но и достаточно высокопоставленных, в том числе достаточно интеллигентных, ― разговаривать на этом «языке». К сожалению, она распространяется все шире, и ничего, кроме негативных последствий, иметь не может. Дело в том, что общий уровень культуры нашего народа резко снизился за последние десятилетия, и продолжает снижаться. Это очень плохо. Ведь дело в том, что само по себе это явление невозможно рассматривать изолированно от контекста, от общего состояния нашего общества. Это очень характерное проявление общего удручающего состояния нравственности и культуры.

Вед.: Владыка, Мария пишет нам: «Здравствуйте! Помогите понять значение слов ″гневаясь, не согрешайте″. Спасибо».

Митрополит Лонгин: Это связано со святоотеческим пониманием того гнева, который допустим для человека. Надо гневаться на грех, на какое-то беззаконие, но при этом не согрешать, не впускать в свое сердце гнев и его последствия, а также ни в коем случае не распространять этот гнев на кого-либо из людей.

Вед.: А это возможно?

Митрополит Лонгин: Я думаю, что при достаточно долгом опыте внутренней внимательной жизни - да, возможно.

Вед.: Владыка, нам пишет Антон: «Объясните, что значат слова из послания первого к Коринфянам: ″Жены ваши в церквах да молчат″. Это нужно понимать в прямом смысле слова?»

Митрополит Лонгин: Имеется в виду проповедь и научение. Никогда в древности вообще в каком-то собрании женщина не имела голоса, а в церковном собрании женщина не имеет права учить вере, богословствовать, каким-то образом возвышать свой голос. Это древняя практика, она сохранилась до сих пор. Это не значит, что женщина, скажем, не может читать или петь на клиросе.

Вед.: Но пусть женщины не подходят к другим и не говорят: не так стоишь, не так одет…

Митрополит Лонгин: Апостол вряд ли догадывался, что так будет со временем, но я думаю, что его слова можно распространить и на этот случай. Иногда нужно сделать замечание, потому что сейчас слишком много людей, которые в церкви могут позволить себе чудовищные вещи. У меня сложное отношение к женщинам, которые делали или делают замечания в церкви. Я знаю, каким благородным негодованием в последние годы полны все наши средства массовой информации, церковные и нецерковные, в отношении этих женщин, страшных «бабок» или, как один человек сказал, «православных ведьм», и так далее. Но вот у меня несколько иное отношение. Я считаю, что все равно в церкви должны быть люди, которые не грубо, а мягко, с любовью, но все-таки показывают человеку, впервые зашедшему в храм, как в нем можно и нужно себя вести. Да, очень плохо, когда мы обижаем человека, пришедшего в храм, и он в результате уходит и дает себе слово больше никогда не переступать церковного порога. Но ничуть не лучше, когда такой вот человек начинает своим поведением, отношением обижать тех людей, которые уже в храме находятся. Они тоже люди и заслуживают доброго к себе отношения. Поэтому вопрос этот сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Вед.: Владыка, пишет нам Светлана: «Спаситель сказал, что потребует ответа за каждое праздное слово. Но ведь человеку свойственно забывать. В старости он уже многого не помнит. Как же он будет давать ответ?»

Митрополит Лонгин: Это образное выражение. Конечно же, не в прямом смысле будет воспомянуто каждое праздное слово человека. Мне кажется, тут надо иметь в виду не просто празднословие, а наши пустые обещания, пустые обеты, которые мы иногда даем. Например, человек что-то говорил ― и не сделал, обещал ― и не выполнил. За это, конечно, с человека будет спрошено, об этом и сказано в Священном Писании. Тем самым человек предупреждается о том, какое внимание он должен уделять тому, что он говорит, что обещает, тому, что исходит из его уст.

М ного лет тому назад моя мужская малая группа обсуждала тему дисциплины языка. Когда мы прочитали одну главу из книги “Духовные Дисциплины Благочестивого Мужчины” (Kent Hughes) и соответствующие стихи из Притч, у всех нас возникло желание замолчать и больше ничего не говорить! Однако мы быстро сообразили, что это – не метод. Это было бы слишком просто – молчать. Правильным решением было бы стать на трудный путь самодисциплины – путь применения мудрости в сфере укрощения самого “могущественного куска мышц” в нашем теле. Это побудило меня задуматься об опасностях многословия. Их много. Вот некоторые из них:

• Многословие открывает двери греху

“При многословии не миновать греха, а сдерживающий уста свои – разумен” (Пр. 10:19). “Кто хранит уста свои и язык свой, тот хранит от бед душу свою” (Пр. 21:23). “Кто хранит уста свои, тот бережет душу свою; а кто широко раскрывает свой рот, тому беда” (Пр. 13:3). Эти стихи, по всей видимости, показывают, что чем больше мы говорим, тем больше грешим. Причину этого мы можем найти в той важной и грустной истине, которая записана в Иак. 3:8: “А язык укротить никто из людей не может: это — неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда” . Следует дисциплинировать себя, воздерживаясь от речи тогда, когда нужно промолчать. Это один из признаков мудрости и зрелости. “Разумный воздержан в словах своих, и благоразумный хладнокровен. И глупец, когда молчит, может показаться мудрым, и затворяющий уста свои – благоразумный” (Пр. 17:27, 28).

• Многословие порождает сплетни

Словарь Уэбстера определяет сплетника как “человека, который передает чью-то болтовню и слухи” . То есть, сплетня состоит, главным образом, из болтовни и слухов. Однако важно понимать, что речь идет не просто о том, чтобы передавать лишь точную информацию. Есть вещи (даже правдивые), которые просто не нужно и даже безнравственно передавать. Негативные последствия сплетен не пересчитать. Сплетни разрушают дружбу: “Прикрывающий проступок ищет любви; а кто снова напоминает о нем, тот удаляет друга” (Пр. 17:9). Сплетни порождают конфликты: “Где нет больше дров, огонь погасает, и где нет наушника, раздор утихает” (Пр. 26:20). Сплетни разрушают доверие. Они сродни предательству. “Кто ходит переносчиком, тот открывает тайну; и кто широко раскрывает рот, с тем не сообщайся” (Пр. 20:19). Сплетни глубоко ранят других: “Слова наушника — как лакомства, и они входят во внутренность чрева” (Пр. 18:9). Пуританин Томас Уотсон сказал: “Скорпион носит яд в хвосте, а клеветник – в языке. Его слова ранят словно иглы дикобраза”.

• Многословие – враг способности слушать других

Все мы время от времени виновны в том, что не слушаем другого, потому что начинаем придумывать в голове ответ еще до того, как наш собеседник закончил высказывать свою мысль. Притчи называют такое поведение глупостью: “Кто дает ответ не выслушав, тот глуп, и стыд ему” (Пр. 18:14). “Видал ли ты человека опрометчивого в словах своих? на глупого больше надежды, нежели на него” (Пр. 29:20). Эту мысль подтверждает в Новом Завете Иаков: “Всякий человек да будет скор на слышание, медлен на слова” (Иак. 1:19). Обратите внимание на связь между готовностью слушать и готовностью молчать. Очевидно, что если мы хотим научиться дисциплине слушания, нам нужно меньше говорить. И наоборот: если хотим меньше говорить, нужно научиться слушать. Таким образом, если я принимаю сознательное решение учиться внимательно слушать других, я не буду их перебивать. И если я буду осторожнее в словах, это сделает меня более внимательным слушателем.

• Многословие часто подпитывает желание хвастать

Похвальба – результат нашей гордости тем, что мы имеем или делаем. Хвастуны отличаются от сплетников тем, что больше говорят о себе, чем о других. Притчи предупреждают и об этом: “Пусть хвалит тебя другой, а не уста твои, — чужой, а не язык твой” (Пр. 27:2). “Многие хвалят человека за милосердие, но правдивого человека кто находит?” (Пр. 20:6). “Что тучи и ветры без дождя, то человек, хвастающий ложными подарками” (Пр. 25:14). Хвастовство огорчает Бога, потому что подпитывается гордостью. Нам следует внимательно отнестись к предупреждению Иакова: “Теперь послушайте вы, говорящие: «сегодня или завтра отправимся в такой-то город, и проживем там один год, и будем торговать и получать прибыль»; вы, которые не знаете, что случится завтра: ибо что такое жизнь ваша? пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий. Вместо того, чтобы вам говорить: «если угодно будет Господу и живы будем, то сделаем то или другое», — вы, по своей надменности, тщеславитесь: всякое такое тщеславие есть зло” (Иак. 4:13-16).

• Многословие может привести к лести

Глупой будет затея как-то улучшить непревзойденное определение лести, автором которого является Кент Хьюз: “Сплетня – это когда вы говорите за спиной человека то, чего никогда не сказали бы ему в глаза. А лесть – это когда вы говорите человеку в глаза то, чего никогда бы не сказали за его спиной” . Библия осуждает лесть за корыстные мотивы, которые за ней скрываются. “Человек, льстящий другу своему, расстилает сеть ногам его” (Пр. 29:5). Блудница находит свою жертву с помощью лести (Пр. 2:16-18; 6:24; 7:21). Когда в прошлом я встречался со льстецом, мне часто хотелось прервать его фразой: “Просто скажи, что тебе нужно” . Будьте начеку, когда кто-то много, неискренне и не совсем объективно вас хвалит.

• Многословие часто приводит к пустой болтовне

Если нам тяжело укротить свой язык, однажды мы поймаем себя на том, что вовлеклись в пустую болтовню. В Пр. 14:23 написано: “От всякого труда есть прибыль, а от пустословия только ущерб” . Другими словами, постоянные разговоры без каких-либо действий в итоге приводят к нужде. Нас должно отрезвить предупреждение Иисуса, что однажды всем нам придется дать отчет за свою болтовню: “Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда” (Мт. 12:36). Перспектива отвечать за свои слова перед Судилищем Христовым является мощнейшим сдерживающим фактором (если помним об этом), чтобы не говорить лишнего.

• Многословие может породить сквернословие

Сквернословие – это то, что мы можем назвать «бранью» или неприличной божбой – несовместимо с жизнь Божьего дитя. “Им (языком) благословляем Бога и Отца, и им проклинаем человеков, сотворенных по подобию Божию. Из тех же уст исходит благословение и проклятие: не должно, братия мои, сему так быть” (Иак. 3:9-10). Не должно быть так, что в воскресенье мы поем хвалу Богу, а в понедельник кого-то проклинаем. “Течет ли из одного отверстия источника сладкая и горькая вода? Не может, братия мои, смоковница приносить маслины или виноградная лоза смоквы. Также и один источник не может изливать соленую и сладкую воду” (Иак. 3:11-12). Таким образом, наш статус нового творения во Христе должен отражаться в отказе от гнилых слов (2 Кор. 5:17).

Подписывайтесь:

• Многословие может причинить огромный вред

“Так и язык — небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает! И язык — огонь, прикраса неправды; язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет все тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны” (Иак. 3:5-6). Национальный Пожарный Центр сообщает, что в течение одного года 2000 пожаров уничтожили 8 422 237 акров дикой природы, и что для тушения этих пожаров федеральные агентства потратили 1.3 миллиарда долларов. Мы можем измерить количество уничтоженных пожаром лесов, но кто измерит тот опустошительный вред, который нанес язык? Достаточно одной искры! Одной фразы!

Укрощение языка – чрезвычайно тяжелая задача. Но не невозможная. Если являем любовь и практикуем дисциплину языка, Святой Дух произведет в нас плод “воздержания”, т.е. самоконтроля (Гал. 5:23). Когда возрастаем в благодати и познании Господа Иисуса, мы все больше становимся похожими на “человека совершенного” (зрелого, состоявшегося), который “не согрешает в слове” (Иак. 3:2). Давайте молиться об этом.

Как связаны между собой праздность, уныние, любоначалие и празднословие? Над молитвой преподобного Ефрема Сирина продолжает размышлять протоиерей Игорь Прекуп.

Единый дух у праздности и уныния, любоначалия и - единый, хотя и кажется это странным: что касается праздности и уныния - еще куда ни шло, ну празднословие, ладно, допустим, но при чем тут любоначалие?

Во-первых, стоит обратить внимание на то, что уныние - явление отнюдь не «плоскостное». Его не следует сводить к подавленности, бессилию, точно так же, как и праздность - к лени. Это явление объемное и многоаспектное, скажем так. Сводить уныние к депрессии - по меньшей мере, поверхностно. Не говоря уже о том, что отождествление тех или иных духовных состояний с похожими, пусть даже с общей в чем-то этиологией, явлениями психического плана - некорректно.

И дело не в том лишь, что смешивать разные дискурсы - моветон. Это разные области исследования: связанные, да, но разные, поскольку психика и душа - не одно и то же, подобно тому как тело человека и одежда на нем, хотя и влияют одно на другое - температура тела прогревает одежду, одежда удерживает тепло; состав ткани влияет на телесное самочувствие (поносите-ка свитер из неочищенной шерсти), а тело своими особенностями конструкции, движений влияет на состояние одежды (где-то образуются «пузыри», в определенных местах швы расползаются, обувь стаптывается характерным образом) - тем не менее, не отождествляются (хотя «по одежке встречают», а она, в самом деле, зачастую много говорит о личности, и наоборот, отношение к человеку непроизвольно переносится на его одежду, а части одежды святых чуть ли не наряду с их мощами издревле почитаются как носители благодати Духа Святого (Деян. 19; 12)).

Поэтому, когда приходится читать или слышать, что «депрессия - это уныние», возникает желание поставить кол и отправить на пересдачу. лечится медикаментозно, - нет, потому что это - страсть, явление душевного порядка, химией тут не поможешь.

Уныние охватывает человека по его малодушию: при виде трудностей у него опускаются руки, он не видит смысла ни в сопротивлении противникам, ни в попытке преодолеть обстоятельства: от него ничего не зависит, все уже предрешено…

Доходит до совершенно анекдотических ситуаций. Мой родственник, нейрохирург, рассказывал об одном ассистенте, что всякий раз, когда во время операции случалась какая-нибудь не то, чтобы даже экстремальная ситуация, а просто требующая принятия энергичных мер, например, кровотечение открылось, так тот буквально опускал руки и отходил от стола со словами: «Ну, вот и все… вот и все…» Хирург ему: «Зажим! Иначе, в самом деле „все“ будет!» - а тот себе в прострации пребывает и повторяет как мантру: «Вот и все…».

Комично, да. Идиотизм всегда комичен. Можно, конечно, отмахнуться, трус, дескать. Трус-то он трус, но не в этом только дело. Страх дает импульс, а вот что этот импульс в человеке активизирует? В данном случае можно констатировать, что с тем горе-ассистентом происходил приступ уныния: все кончено, предпринимать что-либо бесполезно, бессмысленно. Это именно уныние, а не отчаяние - тут нечего чаять: есть ситуация конкретная в настоящем, а сил ее решить нет. И нет их потому, что человек позволил себе впасть в уныние, позволил страсти овладеть собой (уныние влечет за собой отчаяние, но это особый разговор). А позволил - тут тебе и праздность, и парализующая лень…

Уподобляет уныние «смертоносному червю», который касается не только плоти, но и самой души, «оно - моль, поедающая не только кости, но и разум, постоянный палач, не ребра рассекающий, но разрушающий даже и силу души, непрерывная ночь, беспросветный мрак, буря, ураган, тайный жар, сожигающий сильнее всякого пламени, война без перемирия, болезнь, затемняющая многое из воспринимаемого зрением». Он же объясняет, что душа, будучи «объята облаком уныния», неспособна «ни спокойно выслушать что-либо полезное, ни сказать», и что очень важно: в этом состоянии она «скоро задыхается, если у нее нет руки, которая бы поддержала ее».

О том же говорит и прп. Нил Синайский: «…Душа, когда отовсюду окружило ее уныние, скоро бывает подавлена, если не найдет, кто простер бы к ней руку, и утешил ее». А каково это - «протягивать руку» тому, кто не расположен «спокойно выслушивать»?

И, тем не менее, никаких нет оправданий нам, типа «сам виноват», «что я могу сделать, если человек сам себе помочь не хочет», «а он меня о помощи не просил» (не звал, не приглашал, не жаловался). В состоянии уныния такого «пассивного» типа, располагающего к глухой замкнутости, человек вряд ли попросит о помощи. У него даже и на это сил нет. Все блокировано внутренне. Это как раз тот самый случай, когда не надо (якобы смиренно) ждать, пока позовут на помощь или обратятся за советом.

Впрочем, говоря, что уныние - причина праздности и лени, не будем забывать, что у этих пороков есть не только «пассивная», но и «активная» форма. «Уныние, - пишет прп. Иоанн Лествичник, - подущает к странноприимству; увещевает подавать милостыню от рукоделия; усердно побуждает посещать больных… увещевает посещать скорбящих и малодушествующих; и, будучи само малодушно, внушает утешать малодушных»…

Ах, какая «золотая жила» эти слова для тех, кто, оправдывая свой эгоизм, ставит под сомнение доброкачественность милосердия своих ближних, качество их отзывчивости, щедрости, гостеприимства, и собирает аргументы против укоров своей совести! Как удобно, ссылаясь на прп. Иоанна, опорочить чьи-то искренние порывы, чтобы раз и навсегда успокоиться насчет своего лицемерия!

Спешу разочаровать: св. Иоанн Лествичник, перечисляя признаки «активной» формы уныния, ведет речь о тех людях, которые сами по себе не горят ни странноприимством, ни милосердием, но усердствуют во всем этом, чтобы отвлечься даже не столько от самой страсти уныния, сколько от той тоски, которую оно производит в душе; заботятся о дальних, уклоняясь от заботы о ближних, в частности, о домашних, и от работы над внутренними проблемами, порождаемыми страстями, в том числе и унынием.

Кстати, о тоске. Сохранилось наставление прмц. Марии Гатчинской проф. И.М. Андреевскому, благодаря которому это наставление дошло до нас во всей точности, ясности и утонченности мысли. «Тоска, - сказала ему м. Мария, - есть крест духовный - посылается она в помощь кающимся, которые не умеют раскаиваться, то есть после покаяния снова впадают в прежние грехи… А потому - только два лекарства лечат это, порой крайне тяжкое, душевное страдание.

Надо или научиться раскаиваться и приносить плоды покаяния, или со смирением, кротостью и терпением и великой благодарностью Господу нести этот крест духовный, тоску свою, памятуя, что несение этого креста вменяется Господом за плод покаяния… А ведь какое это великое утешение - сознавать, что тоска твоя есть неосознанный плод покаяния, подсознательное самонаказание за отсутствие требуемых плодов. От мысли этой - в умиление прийти надо, и тогда тоска постепенно растает, и истинные плоды покаяния зачнутся…»

Уныние - страсть крайне тяжкая и опасная. Если подверженный ей человек не в состоянии «приходить в умиление» и нести этот крест со смирением и благодарностью Богу, то не грех будет или заняться таким делом, которое помогло бы преодолеть тоску, или в меру развлечься, лишь бы только не сломаться, не впасть в отчаяние. Поэтому, если налицо симптомы «активной» формы уныния, это не повод налетать на человека и начинать обличать его состояние, попутно разоблачая суетность его стремления к доброделанию.

Тем более, что естественное доброе стремление-то может быть искренним, и благодаря унынию оно просто высвободилось как бы под предлогом создания позитивного психологического фона, а тут мы со своими «духовными увещеваниями» раз! - и припечатаем, заклеймим как обманный маневр… Нет, все же тут многое сгодится, только бы не дать трясине уныния засосать болящего. Многое, да, но в меру, постепенно приходя к мысли о необходимости решать духовные проблемы духовными средствами.

Конечно, борясь с унынием, стоит помнить о точках опоры этой страсти, чтобы невольно их не подпитать и не создать еще более благоприятной почвы для нее. Поэтому уместно вспомнить предостережение прп. Иоанна Лествичника, что матерь уныния - тщеславие.
Вот вам и связка с любоначалием.

Это лишь на первый поверхностный взгляд у любоначалия ничего общего ни с унынием, ни с праздностью. Напротив, любоначалие - закономерное следствие праздности духовной: уход от работы над собой, от строительства своей души, от роста духовного - в рост карьерный, отвлечение от своего внутреннего ничтожества на значимость внешнюю. Любоначалие - это характерное для уныния проявление тщеславно самоутверждающейся активности (использование служебного или иерархического положения, в том числе и возрастного - властолюбие в масштабах семьи, например). С унынием через тщеславие у любоначалия связь очень прочная.

Однако подобно тому, как некорректно сводить праздность к лени, было бы неправильно сводить любоначалие к властолюбию. Причина несводима к своему следствию. , рассуждая о любоначалии, акцентирует наше внимание на сути этого явления: «Если Бог - не Господь и Владыка моей жизни, то я сам превращаюсь в своего господина и владыку (кредо секуляризма. - И.П.). Я становлюсь абсолютным центром моего собственного мира и рассматриваю все с точки зрения моих потребностей, моих мнений, моих желаний и моего суждения».

Жажда первенствовать - страстная, всеобъемлющая, всепоглащающая, подчиняющая себе все прочие стремления и потребности, определяющая восприятие реальности, всего и вся - вот что такое любоначалие. Прп. Ефрем употребил слово φιλαρχία <филархия> ; ἀρχή <архи> - начало, а отсюда уже значение возглавления, начальствования как правления, господства, но по сути это - первенство, которое может стремиться к власти, к господству, к подчинению своей воле кого-то или чего-то (от себе подобных до природных стихий), а может и не преследовать этих целей, довольствуясь упоительным сознанием достигнутого первенства («Я ль на свете всех милее, / Всех румяней и белее?»).

Любоначалие, не интересующееся управлением, не стремящееся властвовать, это отнюдь не безобидное явление на уровне мелкого самолюбия (и Пушкин это убедительно показал на примере злой мачехи). Стремление первенствовать любой ценой вынудит осваивать искусство манипуляции, заставит предпринимать самоотверженные усилия, ради достижения своей цели, не гнушаясь устранением конкурентов. Зависть пока еще никто не отменял.

Она, проклятая, побудила Денницу к богоборчеству, она же побудила его в злобе на Отца надругаться над Его образом, склонив человека к погибельному предательству, она же возбудила в Каине смертоносную ненависть к брату и стала причиной первого убийства. Опять же в Каине было «всего лишь» желание первенствовать, а не властвовать, но Господь призрел только «на Авеля и на дар его» (Быт. 4; 4)… на Авеля, ставшего прообразом Христа, Которого тоже убили из зависти.

Н.О. Лосский, рассуждая о типах зла, делит все так называемые «отрицательные ценности» на две категории: зло сатанинское и зло как порождение земного эгоизма. Последнее выражается не в любви к злу как таковому, а в предпочтительном интересе к себе в смысле сосредоточенности на своих переживаниях и невнимания к чужой жизни, отсутствия интереса к ней, тогда как «сатанинское зло есть гордыня деятеля, не терпящего превосходства Бога и других деятелей над собою, стремящегося поставить себя на место Бога и занять исключительное положение в мире, выше остальных тварей».

Земной эгоизм толкает порой на страшные преступления, но злодей при этом как бы и сам не рад, он бы предпочел никому не причинять зла и ничему не наносить ущерб, ради получения тех или иных благ, да вот… не видит другого пути, ему не нравится само по себе средство, которым он достигает своей цели, он не радуется горю тех, кто из-за него страдает (хотя мало-помалу может войти во вкус) - он просто «борется за место под солнцем в виде гаража».

Иное дело - зло сатанинское: его стержень - стремление к первенству ради первенства: властвовать, чтобы переживать свое господство, наслаждаться им, состязаться в споре не для того, чтобы установить истину, но чтобы вынудить противника и аудиторию признать свою правоту, и если не доказать, так навязать ее! Любоначалие порождает властолюбие и побуждает любить власть как средство упиваться своим первенством, своим господствующим положением.

Любоначалие, коренящееся в порочной праздности духа и питаемое тщеславием, порождающим уныние, неизбежно выражается в празднословии (αργολογία <аргология> ). О чем, однако, лучше побеседовать, если Бог даст, в другой раз.

Ты никогда не задумывался: а вдруг Христос сегодня придет судить нас? А вдруг я сегодня умру? Что тогда? Как оправдаюсь на Страшном Суде? Как пройду мытарства?… Я часто думаю об этом. Ведь по сути дела нет такого греха, за который не пришлось бы нам отвечать на мытарствах, каким бы маловажным ни казался нам грех. Вот, например, празднословие! Кто всерьез принимает праздный разговор за грех! Мы так привыкли много говорить без нужды и пользы, что даже не отдаем себе отчета в своих словах и думаем: «А - ничего! Не велик грех!» А некоторые вовсе никак не могут согласиться, что грешно даже говорить простые, незлые слова. Но Господь Иисус Христос прямо сказал: «За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф. 12, 36).

Видишь? Не за какое-нибудь злое, худое, вредное слово, а за простое, обыкновенное, но праздное слово дадим ответ.

Какие же это праздные слова? А это такие слова, которые мы произносим, как говорится, от нечего делать; слова пустые, без всякого внутреннего достоинства и смысла; слова, ничего не значащие и бесцельные, которые не вызывают никакой необходимости, не имеют никакого полезного употребления. Так… говорим, лишь бы что-нибудь сказать. Вся наша жизнь проходит в празднословии и пустословии: и в личной семейной жизни, и в общественных местах, - везде и всюду, где бы мы ни находились. В разговорах наших и беседах едва ли встретится разумное, полезное, душеспасительное слово, а, как правило, весь разговор наш состоит из набора праздных слов.

Как страшно, Д.! Давай оглянемся на свою жизнь и ясно представим себе, к чему мы идем и что ожидает нас в будущей вечной жизни, хотя бы за один только грех празднословия.

Чтобы яснее представить себе всю тяжесть этого, как всем кажется, «маловажного» греха, попробуем произвести небольшой математический подсчет: для того, чтобы трижды прочитать молитву «Отче наш», причем не спеша, требуется всего-навсего одна минута, то есть за одну минуту мы произносим полторы сотни слов. Значит, за один час мы произносим девять тысяч слов. Но кто из нас такой подвижник, разговор которого за двадцать четыре часа в сутки исчислялся бы одним часом? Конечно, в жизни каждого человека бывают дни, которые он проводит в молчании по нужде, когда не с кем разговаривать, но… не в этом подвиг! Хорошо один поэт сказал:

И как ни подвиг немота,
Все ж лучше вольное молчанье!

В самом деле, если человек вынужденно молчит, а мыслями везде блуждает и празднословит умом и сердцем сам с собой и с тем, о ком думает, то какая ему польза от его молчания? Лучше бы он вслух наедине славил Бога!

В этом и заключается цель воздержания от праздных слов, чтобы легче усвоить непрестанную молитву.

Вот у меня есть такие духовные чада, которые любят поговорить. А ты ведь знаешь, как трудно в разговоре удержаться от осуждения. С такими приходится строго поступать, накладываю епитимию: читать молитву Ефрема Сирина: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми (поклон земной)», «Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему (поклон земной)», «Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси веки веков. Аминь (поклон земной). Затем двенадцать малых поклонов. На каждый поклон говорить: «Боже, очисти мя, грешнаго». После этого повторить всю молитву: «Господи и Владыко живота моего… (поклон земной) и иметь лишь душеспасительные беседы, а на бытовое употребление разговор должен быть в тридцать три слова за сутки. Выполняют - молодцы! Конечно, бывают иногда срывы, не без этого, но в основном придерживаются благословения. А некоторые даже сами просят: «Батюшка, дайте епитимию на тридцать три слова, а то я много празднословлю».

Так вот, друг мой, продолжим наш подсчет. Значит, за один час мы можем произнести девять тысяч слов, полезных или праздных. А если мы в сутки разговариваем в общей сложности по десять часов, то значит, что за день мы произносим девяносто тысяч слов; за неделю - шестьсот тридцать тысяч; за месяц - два миллиона семьсот тысяч, а за год - тридцать два миллиона с лишним.

Если каждое слово сравним с песчинкой, то за один год нашей жизни на чашу весов будет положено более тридцати миллионов песчинок. Представляешь себе? Это целый мешок! И, конечно, чаша весов сразу опустит нас на дно ада за один только грех празднословия.

Тяжелые грехи мы не забываем, сокрушаемся, нудим себя к исправлению, а вот такие мелкие словесные грехи, на которые мы не обращаем внимания, могут без всяких греховных дел незаметно свести нас в преисподнюю.

Говорят так: «Неосуждение - без труда спасение». Можно добавить: «Празднословие - неприметная погуба».

Всякое слово, как бы оно ни было мало или ничтожно, в день Страшного Суда предстанет с нами на Суд и будет свидетельствовать или за нас, или против нас.

Видишь, друг мой, как не полезен и даже вреден пустой, праздный разговор. Думаю, теперь, ты будешь осторожнее в словах, особенно когда разберем грех осуждения.

Схиигумен САВВА. ПЛОДЫ ИСТИННОГО ПОКАЯНИЯ

Просмотрено (498) раз

За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут

они ответ в день суда (Страшного Суда)»

Иисус Христос (Евангелие от Матфея 12,36).

Празднословие как качество личности – склонность пустословить в духе краснобайства, произносить пустые, праздные слова.

Пришло празднословие в гости к молчанию. И — ну без умолку говорить: о том, о сем… о сем, о том… А молчание молчит. Только глаза слезами наполняются. Не выдержало празднословие и говорит: — Я тебя веселю-веселю, а ты все грустнее становишься. И вообще, почему ты молчишь? — Я не молчу, — отвечает молчание. — Я считаю! Вот ты с того момента, как пришло, уже 2253 слова сказало. И все ни о чем! — Сколько? — не поверило празднословие. -2253… точнее — уже 2254! — поправилось молчание. — И это когда за каждое праздное слово можно осудиться. А сколько ты их сказало за всю жизнь? — Я? — задумалось празднословие и принялось считать. Считало… считало… Да только так и не могло сосчитать. Потому что даже когда считало, продолжало пустословить, увеличивая и без того огромную цифру…

Празднословие – дух праздности в словах. Дух праздности – дух пустоты духовной. Душа празднослова не трудится. Язык фонтанирует пустыми словами, извергает пустые словеса, за которыми нет чувств. Празднословие – разгул праздного языка. Празднословие – грех языка.

Человек с выраженным празднословием речи склонен разговаривать сверх меры или на пустые, недушеполезные темы. Тяготея к краснобайству, он украшает свой словесный понос красивыми, праздными словами, но ничего, кроме сотрясения воздуха не получается. Празднослов может рассчитывать лишь на глупца, которому нравятся фантиковые слова и приукрашенное словоизвержение.

Празднословие – порабощение разума духом праздности. Разумный человек мигом идентифицирует и разоблачит празднослова. Его ум начинает бунтовать, когда фиксирует факт переливания из пустого в порожнее. Тары- бары – растабары могут понравиться пустослову, но только не мускулистому разуму. Практичный и рациональный, он не понимает, как можно понапрасну растрачивать свои силы на плетение словес, трепологию и болтологию.

Жирнющий минус празднословия именно в том, что оно жадно пожирает энергию говорящего. К примеру, празднослов должен подготовить к завтрашнему семинару доклад. Идёт в библиотеку, но на беду встречает такого же празднослова. Началось словоблудство. Незаметно пробежали три часа. Наконец, празднословы расстались. Но что-то расхотелось идти в библиотеку. Нет сил для подготовки доклада. Энергия, а с нею воодушевление, энтузиазм, желание произвести благоприятное впечатление на аудиторию, каким-то непонятным образом куда-то улетучилась. Какой же вампир высосал энергию? Вампиром в данном случае является празднословие. Выкачивание энергии – это дактилоскопия празднословия, её почерк, отличительная особенность.

Празднословие всегда является врагом дела. Салтыков-Щедрин в «Пошехонской старине» пишет: «Работа идет в глубоком безмолвии, потому что Арсений Потапыч празднословия не терпит». Вести балясы одно, а работать совсем другое. Здесь нужно решать конкретные задачи, а не воду в ступе толочь. Бесконечно балаболить – это прерогатива празднослова. Человеку, занятому делом, болтать на ветер некогда. Ему чуждо краснобайское фразёрство, он не привык бросаться словами и молоть языком.

Протоиерей Игорь Прекуп утверждает, что празднословие – прерогатива тех, кто претендует на «высокий штиль», рассуждает на высокие темы. Автор празднословит, когда начинает рассуждать на темы, которым ни умом, ни сердцем не сочувствует, или как бы да, сочувствует, даже способен адекватно эмоционально реагировать и давать верные нравственные оценки событиям или чьим-то поступкам, но… сам не станет не только делать того, чем восхищается, но даже ближнего своего в этом не поддержит. Ибо «идеалы – это одно, а жизнь – другое». Такой человек, рассуждая о «высоких материях», о принципах, об идеалах, о героизме, о любви, наконец, о жертвенности – празднословит.

Тем более, празднословит тот, кто трындит не просто об идеалах, а об истинах вечных, о Боге, о святости, о добродетелях… и никакой связи с делами. А говорит, быть может, все правильно. Нет, конечно, нередко бывает, что человек, рассуждая на эти темы, несет полную околесицу; тут празднословие распознать много ума не надо… хотя, надо признать, что нередко и неглупые люди покупаются на полную чушь болтуна, всего лишь нахватавшегося терминологии, а то и на ходу изобретающего наукообразные неологизмы. Самое худшее, однако, если празднословие совершается грамотно: цитаты только из благословленных источников, голос приглушен, глаз увлажнен слезой, накал благочестия на грани перехода барьера, аналогичного звуковому: вот-вот, кажется, ба-бах!!!.. – и нет его рядом: переместился в райские кущи. Все слова сами по себе верные: что-то из Писания, что-то из Отцов, где-то афоризм от древних то ли греков, то ли римлян (да еще «на языке оригинала»!), а то и просто народную пословицу или поговорку ввернет – все само по себе безупречно… А вот в контексте того, по поводу чего ведется беседа, в контексте цели, преследуемой оратором, вся его конструкция из священных компонентов, прикрывающая или, еще хуже, оправдывающая какую-нибудь гадость, весь этот саркофаг трупа смердящего, украшенный священными фразами – все это фарисействующая ложь; причем ложь какая-то кощунственная именно в силу используемого священного «стройматериала».

«Праздное слово, – учит свт. Иоанн Златоуст, – есть слово, несообразное с делом, ложное, дышащее клеветой, а также, по изъяснению некоторых, и пустое слово, например, возбуждающее неприличный смех, срамное, бесстыдное, неблагопристойное». Если вдуматься, то и молитва может быть празднословием, ибо, как говорит прп. Ефрем Сирин, праздное слово – это «обещание веры, не исполненное на деле. Человек верует и исповедует Христа, но остается праздным, не делая того, что повелел Христос».

Празднословие появляется, как черт из табакерки, когда человек одурманил свой разум алкоголем. А.П. Чехов пишет: «После предобеденной рюмки у него является жажда празднословия». Разум, вдохнувший пары алкоголя, попадает в мир иллюзий, где всё красиво и празднично. Подвыпивший человек, пока не достиг стадии озлобления, начинает языком разводы разводить, что называется чесать язык, при этом старается всё красиво преувеличить, выставить в иллюзорном свете. Ко всем людям вдруг неожиданно возникла доброжелательность. Но это пока не превысил норму. Потом доброжелательность исчезнет и появится обидчивость, озлобленность, капризность. Не удивительно, что жены не терпят празднословие мужей. Сначала мужья пусторюмят, затем празднословят, а потом скандалят.

Жизнь дана для личностного роста, для приближения к Богу, а не для жалкого празднословия. Русский поэт А.Н. Плещеев пишет:

И поучаем мы охотно,

Что лень постыдна и вредна;

Что не затем, чтоб кушать плотно

Да празднословить, жизнь дана.

Петр Ковалев