Денискины рассказы (сборник). Денискины рассказы драгунского Юмористические произведения драгунского читать


Рассказы о Дениске переведены на многие языки мира и даже на японский. Виктор Драгунский написал к японскому сборнику искреннее и веселое предисловие: «Я родился довольно давно и довольно далеко, можно сказать даже, в другой части света. В детстве я любил драться и никогда не давал себя в обиду. Как вы понимаете, моим героем был Том Сойер, и никогда, ни в коем случае, не Сид. Я уверен, что вы разделяете мою точку зрения. В школе я учился, прямо скажем, неважно… С самого раннего детства я крепко полюбил цирк и люблю его до сих пор. Я был клоуном. О цирке я написал повесть «Сегодня и ежедневно». Кроме цирка я очень люблю маленьких детей. Я пишу о детях и для детей. В этом вся моя жизнь, ее смысл».


«Денискины рассказы» - это весёлые истории с чутким видением важных мелочей, они поучительны, но без нравоучений. Если вы их ещё не читали, начните с самых трогательных историй и лучше всего на эту роль подойдет рассказ «Друг детства».

Денискины рассказы: Друг детства

Когда мне было лет шесть или шесть с половиной, я совершенно не знал, кем же я в конце концов буду на этом свете. Мне все люди вокруг очень нравились и все работы тоже. У меня тогда в голове была ужасная путаница, я был какой-то растерянный и никак не мог толком решить, за что же мне приниматься.

То я хотел быть астрономом, чтоб не спать по ночам и наблюдать в телескоп далекие звезды, а то я мечтал стать капитаном дальнего плавания, чтобы стоять, расставив ноги, на капитанском мостике, и посетить далекий Сингапур, и купить там забавную обезьянку. А то мне до смерти хотелось превратиться в машиниста метро или начальника станции и ходить в красной фуражке и кричать толстым голосом:

– Го-о-тов!

Или у меня разгорался аппетит выучиться на такого художника, который рисует на уличном асфальте белые полоски для мчащихся машин. А то мне казалось, что неплохо бы стать отважным путешественником вроде Алена Бомбара и переплыть все океаны на утлом челноке, питаясь одной только сырой рыбой. Правда, этот Бомбар после своего путешествия похудел на двадцать пять килограммов, а я всего-то весил двадцать шесть, так что выходило, что если я тоже поплыву, как он, то мне худеть будет совершенно некуда, я буду весить в конце путешествия только одно кило. А вдруг я где-нибудь не поймаю одну-другую рыбину и похудею чуть побольше? Тогда я, наверно, просто растаю в воздухе как дым, вот и все дела.

Когда я все это подсчитал, то решил отказаться от этой затеи, а на другой день мне уже приспичило стать боксером, потому что я увидел в телевизоре розыгрыш первенства Европы по боксу. Как они молотили друг друга – просто ужас какой-то! А потом показали их тренировку, и тут они колотили уже тяжелую кожаную «грушу» – такой продолговатый тяжелый мяч, по нему надо бить изо всех сил, лупить что есть мочи, чтобы развивать в себе силу удара. И я так нагляделся на все на это, что тоже решил стать самым сильным человеком во дворе, чтобы всех побивать, в случае чего.

Я сказал папе:

– Папа, купи мне грушу!

– Сейчас январь, груш нет. Съешь пока морковку.

Я рассмеялся:

– Нет, папа, не такую! Не съедобную грушу! Ты, пожалуйста, купи мне обыкновенную кожаную боксерскую грушу!

– А тебе зачем? – сказал папа.

– Тренироваться, – сказал я. – Потому что я буду боксером и буду всех побивать. Купи, а?

– Сколько же стоит такая груша? – поинтересовался папа.

– Пустяки какие-нибудь, – сказал я. – Рублей десять или пятьдесят.

– Ты спятил, братец, – сказал папа. – Перебейся как-нибудь без груши. Ничего с тобой не случится. И он оделся и пошел на работу. А я на него обиделся за то, что он мне так со смехом отказал. И мама сразу же заметила, что я обиделся, и тотчас сказала:

– Стой-ка, я, кажется, что-то придумала. Ну-ка, ну-ка, погоди-ка одну минуточку.

И она наклонилась и вытащила из-под дивана большую плетеную корзинку; в ней были сложены старые игрушки, в которые я уже не играл. Потому что я уже вырос и осенью мне должны были купить школьную форму и картуз с блестящим козырьком.

Мама стала копаться в этой корзинке, и, пока она копалась, я видел мой старый трамвайчик без колес и на веревочке, пластмассовую дудку, помятый волчок, одну стрелу с резиновой нашлепкой, обрывок паруса от лодки, и несколько погремушек, и много еще разного игрушечного утиля. И вдруг мама достала со дна корзинки здоровущего плюшевого Мишку.

Она бросила его мне на диван и сказала:

– Вот. Это тот самый, что тебе тетя Мила подарила. Тебе тогда два года исполнилось. Хороший Мишка, отличный. Погляди, какой тугой! Живот какой толстый! Ишь как выкатил! Чем не груша? Еще лучше! И покупать не надо! Давай тренируйся сколько душе угодно! Начинай!

И тут ее позвали к телефону, и она вышла в коридор.

А я очень обрадовался, что мама так здорово придумала. И я устроил Мишку поудобнее на диване, чтобы мне сподручней было об него тренироваться и развивать силу удара.

Он сидел передо мной такой шоколадный, но здорово облезлый, и у него были разные глаза: один его собственный – желтый стеклянный, а другой большой белый – из пуговицы от наволочки; я даже не помнил, когда он появился. Но это было не важно, потому что Мишка довольно весело смотрел на меня своими разными глазами, и он расставил ноги и выпятил мне навстречу живот, а обе руки поднял кверху, как будто шутил, что вот он уже заранее сдается…

И я вот так посмотрел на него и вдруг вспомнил, как давным-давно я с этим Мишкой ни на минуту не расставался, повсюду таскал его за собой, и нянькал его, и сажал его за стол рядом с собой обедать, и кормил его с ложки манной кашей, и у него такая забавная мордочка становилась, когда я его чем-нибудь перемазывал, хоть той же кашей или вареньем, такая забавная милая мордочка становилась у него тогда, прямо как живая, и я его спать с собой укладывал, и укачивал его, как маленького братишку, и шептал ему разные сказки прямо в его бархатные тверденькие ушки, и я его любил тогда, любил всей душой, я за него тогда жизнь бы отдал. И вот он сидит сейчас на диване, мой бывший самый лучший друг, настоящий друг детства. Вот он сидит, смеется разными глазами, а я хочу тренировать об него силу удара…

– Ты что, – сказала мама, она уже вернулась из коридора. – Что с тобой?

А я не знал, что со мной, я долго молчал и отвернулся от мамы, чтобы она по голосу или по губам не догадалась, что со мной, и я задрал голову к потолку, чтобы слезы вкатились обратно, и потом, когда я скрепился немного, я сказал:

– Ты о чем, мама? Со мной ничего… Просто я раздумал. Просто я никогда не буду боксером.

Об авторе.
Виктор Драгунский прожил большую, интересную жизнь. Но не все знают, что до того, как стать писателем, в ранней молодости он сменил множество занятий и при этом преуспел в каждом: токарь, шорник, актер, режиссер, автор маленьких пьес, «рыжий» клоун на манеже Московского цирка. С одинаковым уважением он относился к любой работе, которой занимался в своей жизни. Он очень любил детей, и дети тянулись к нему, чувствуя в нем старшего доброго товарища и друга. Когда он был актером, то охотно выступал перед детьми, обычно в роли Деда Мороза во время зимних каникул. Он был добрым, веселым человеком, но непримиримым к несправедливости и лжи.


Виктор Юзефович Драгунский - человек удивительной судьбы. Он родился 30 ноября 1913 года в Нью-Йорке в семье эмигрантов из России. Однако уже в 1914 году, незадолго до начала Первой мировой войны, семья вернулась обратно и осела в Гомеле, где и прошло детство Драгунского. Вместе со своим отчимом актером Михаилом Рубиным в десять лет он начал выступать на провинциальных сценах: декламировал куплеты, бил чечетку и пародировал. В юности работал лодочником на Москве реке, токарем на заводе, шорником в спортивной мастерской. По счастливой случайности в 1930 году Виктор Драгунский поступил в литературно-театральную мастерскую к Алексею Дикому и здесь начинается интересный этап биографии – актерская деятельность. В 1935 году он начал выступать как актер. С 1940 года публикует фельетоны и юмористические рассказы, пишет песни, интермедии, клоунады, сценки для эстрады и цирка. Во время Великой Отечественной войны Драгунский был в ополчении, а потом выступал на фронтах с концертными бригадами. Немногим более года он работал в цирке клоуном, но опять вернулся в театр. В Театре киноактера организовал ансамбль литературно-театральной пародии, объединив молодых малозанятых актеров в самодеятельную труппу «Синяя птичка». Драгунский сыграл несколько ролей в кино. Ему было почти пятьдесят, когда стали выходить его книжки для детей со странными названиями: «Двадцать лет под кроватью», «Ни пиф, ни паф», «Профессор кислых щей»... Первые Денискины рассказы Драгунского мгновенно стали популярны. Книги из этой серии печатались большими тиражами.

Однако Виктор Драгунский писал прозаические произведения и для взрослых. В 1961 году вышла повесть «Он упал на траву» о самых первых днях войны. В 1964 году опубликована повесть «Сегодня и ежедневно», рассказывающая о жизни работников цирка. Главный герой этой книги – клоун.

Умер Виктор Юзефович Драгунский в Москве 6 мая 1972 года. Писательскую династию Драгунских продолжили его сын Денис, ставший вполне преуспевающим литератором, и дочь Ксения Драгунская - блистательный детский писатель и драматург.

Близкий друг Драгунского, детский поэт Яков Аким однажды сказал: «Юному человеку нужны все витамины, в том числе все нравственные витамины. Витамины доброты, благородства, честности, порядочности, мужества. Все эти витамины дарил нашим детям щедро и талантливо Виктор Драгунский».

Страница 1 из 60

"ОН ЖИВОЙ И СВЕТИТСЯ..."

Однажды вечером я сидел во дворе, возле песка, и ждал маму. Она, наверно, задерживалась в институте, или в магазине, или, может быть, долго стояла на автобусной остановке. Не знаю. Только все родители нашего двора уже пришли, и все ребята пошли с ними по домам и уже, наверно, пили чай с бубликами и брынзой, а моей мамы все еще не было...
И вот уже стали зажигаться в окнах огоньки, и радио заиграло музыку, и в небе задвигались темные облака - они были похожи на бородатых стариков...
И мне захотелось есть, а мамы все не было, и я подумал, что, если бы я знал, что моя мама хочет есть и ждет меня где-то на краю света, я бы моментально к ней побежал, а не опаздывал бы и не заставлял ее сидеть на песке и скучать.
И в это время во двор вышел Мишка. Он сказал:
- ЗдорОво!
И я сказал:
- ЗдорОво!
Мишка сел со мной и взял в руки самосвал.
- Ого! - сказал Мишка. - Где достал? А он сам набирает песок? Не сам? А сам сваливает? Да? А ручка? Для чего она? Ее можно вертеть? Да? А? Ого! Дашь мне его домой?
Я сказал:
- Нет, не дам. Подарок. Папа подарил перед отъездом.
Мишка надулся и отодвинулся от меня. На дворе стало еще темнее.
Я смотрел на ворота, чтоб не пропустить, когда придет мама. Но она все не шла. Видно, встретила тетю Розу, и они стоят и разговаривают и даже не думают про меня. Я лег на песок.
Тут Мишка говорит:
- Не дашь самосвал?
- Отвяжись, Мишка.
Тогда Мишка говорит:
- Я тебе за него могу дать одну Гватемалу и два Барбадоса!
Я говорю:
- Сравнил Барбадос с самосвалом...
А Мишка:
- Ну, хочешь, я дам тебе плавательный круг?
Я говорю:
- Он у тебя лопнутый.
А Мишка:
- Ты его заклеишь!
Я даже рассердился:
- А плавать где? В ванной? По вторникам?
И Мишка опять надулся. А потом говорит:
- Ну, была не была! Знай мою доброту! На!
И он протянул мне коробочку от спичек. Я взял ее в руки.
- Ты открой ее, - сказал Мишка, - тогда увидишь!
Я открыл коробочку и сперва ничего не увидел, а потом увидел маленький светло-зеленый огонек, как будто где-то далеко-далеко от меня горела крошечная звездочка, и в то же время я сам держал ее сейчас в руках.
- Что это, Мишка, - сказал я шепотом, - что это такое?
- Это светлячок, - сказал Мишка. - Что, хорош? Он живой, не думай.
- Мишка, - сказал я, - бери мой самосвал, хочешь? Навсегда бери, насовсем! А мне отдай эту звездочку, я ее домой возьму...
И Мишка схватил мой самосвал и побежал домой. А я остался со своим светлячком, глядел на него, глядел и никак не мог наглядеться: какой он зеленый, словно в сказке, и как он хоть и близко, на ладони, а светит, словно издалека... И я не мог ровно дышать, и я слышал, как стучит мое сердце, и чуть-чуть кололо в носу, как будто хотелось плакать.
И я долго так сидел, очень долго. И никого не было вокруг. И я забыл про всех на белом свете.
Но тут пришла мама, и я очень обрадовался, и мы пошли домой. А когда стали пить чай с бубликами и брынзой, мама спросила:
- Ну, как твой самосвал?
А я сказал:
- Я, мама, променял его.
Мама сказала:
- Интересно! А на что?
Я ответил:
- На светлячка! Вот он, в коробочке живет. Погаси-ка свет!
И мама погасила свет, и в комнате стало темно, и мы стали вдвоем смотреть на бледно-зеленую звездочку.
Потом мама зажгла свет.
- Да, - сказала она, - это волшебство! Но все-таки как ты решился отдать такую ценную вещь, как самосвал, за этого червячка?
- Я так долго ждал тебя, - сказал я, - и мне было так скучно, а этот светлячок, он оказался лучше любого самосвала на свете.
Мама пристально посмотрела на меня и спросила:
- А чем же, чем же именно он лучше?
Я сказал:
- Да как же ты не понимаешь?! Ведь он живой! И светится!..

Виктор Драгунский

Когда репетиция хора мальчиков окончилась, учитель пения Борис Сергеевич сказал:

Ну-ка, расскажите, кто из вас что подарил маме на Восьмое марта? Ну-ка ты, Денис, докладывай.

Я маме на Восьмое марта подарил подушечку для иголок. Красивую. На лягушку похожа. Три дня шил, все пальцы исколол. Я две такие сшил.

Мы все по две сшили. Одну - маме, а другую - Раисе Ивановне.

Это почему же все? - спросил Борис Сергеевич. - Вы что, так сговорились, чтобы всем шить одно и то же?

Да нет, - сказал Валерка, - это у нас в кружке "Умелые руки": мы подушечки проходим. Сперва проходили чёртиков, а теперь подушечки.

Каких ещё чёртиков? - удивился Борис Сергеевич.

Я сказал:

Пластилиновых! Наши руководители Володя и Толя из восьмого класса полгода с нами чёртиков проходили. Как придут, так сейчас: "Лепите чёртиков!" Ну, мы лепим, а они в шахматы играют.

С ума сойти, - сказал Борис Сергеевич. - Подушечки! Придётся разобраться! Стойте! - И он вдруг весело рассмеялся. - А сколько у вас мальчишек в первом "В"?

Пятнадцать, - сказал Мишка, - а девочек - двадцать пять.

Тут Борис Сергеевич прямо покатился со смеху.

А я сказал:

У нас в стране вообще женского населения больше, чем мужского.

Но Борис Сергеевич отмахнулся от меня.

Я не про то. Просто интересно посмотреть, как Раиса Ивановна получает пятнадцать подушечек в подарок! Ну ладно, слушайте: кто из вас собирается поздравить своих мам с Первым мая?

Тут пришла наша очередь смеяться. Я сказал:

Вы, Борис Сергеевич, наверно, шутите, не хватало ещё и на май поздравлять.

А вот и неправильно, именно что необходимо поздравить с маем своих мам. А это некрасиво: только раз в году поздравлять. А если каждый праздник поздравлять - это будет по-рыцарски. Ну, кто знает, что такое рыцарь?

Я сказал:

Он на лошади и в железном костюме.

Борис Сергеевич кивнул.

Да, так было давно. И вы, когда подрастёте, прочтёте много книжек про рыцарей, но и сейчас, если про кого говорят, что он рыцарь, то это, значит, имеется в виду благородный, самоотверженный и великодушный человек. И я думаю, что каждый пионер должен обязательно быть рыцарем. Поднимите руки, кто здесь рыцарь?

Мы все подняли руки.

Я так и знал, - сказал Борис Сергеевич, - идите, рыцари!

Мы пошли по домам. А по дороге Мишка сказал:

Ладно уж, я маме конфет куплю, у меня деньги есть.

И вот я пришёл домой, а дома никого нету. А меня даже досада взяла. Вот в кои-то веки захотел быть рыцарем, так денег нет! А тут, как назло, прибежал Мишка, в руках нарядная коробочка с надписью "Первое мая". Мишка говорит: - Готово, теперь я рыцарь за двадцать две копейки. А ты что сидишь?

Мишка, ты рыцарь? - сказал я.

Рыцарь, - говорит Мишка.

Тогда дай взаймы.

Мишка огорчился:

Я всё истратил до копейки.

Что же делать?

Поискать, - говорит Мишка. - Ведь двадцать копеек - маленькая монетка, может, куда завалилась хоть одна, давай поищем.

И мы всю комнату облазили - и за диваном, и под шкафом, и я все туфли мамины перетряхнул, и даже в пудре у неё пальцем поковырял. Нету нигде.

Вдруг Мишка раскрыл буфет:

Стой, а это что такое?

Где? - говорю я. - Ах, это бутылки. Ты что, не видишь? Здесь два вина: в одной бутылке - чёрное, а в другой - жёлтое. Это для гостей, к нам завтра гости придут.

Мишка говорит:

Эх, пришли бы ваши гости вчера, и были бы у тебя деньги.

Это как?

А бутылки, - говорит Мишка, - да за пустые бутылки деньги дают. На углу. Называется "Приём стеклотары"!

Что же ты раньше молчал? Сейчас мы это дело уладим. Давай банку из-под компота, вон на окне стоит.

Мишка протянул мне банку, а я открыл бутылку и вылил черновато-красное вино в банку.

Правильно, - сказал Мишка. - Что ему сделается?

Ну конечно, - сказал я. - А куда вторую?

Да сюда же, - говорит Мишка, - не всё равно? И это вино, и то вино.

Ну да, - сказал я. - Если бы одно было вино, а другое керосин, тогда нельзя, а так, пожалуйста, ещё лучше. Держи банку.

И мы вылили туда и вторую бутылку.

Я сказал:

Ставь её на окно! Так. Прикрой блюдечком, а теперь бежим!

И мы припустились. За эти две бутылки нам дали двадцать четыре копейки. И я купил маме конфет. Мне ещё две копейки сдачи дали. Я пришёл домой весёлый, потому что я стал рыцарем, и, как только мама с папой пришли, я сказал:

Мам, я теперь рыцарь. Нас Борис Сергеевич научил!

Мама сказала:

Ну-ка расскажи!

Я рассказал, что завтра я маме сделаю сюрприз. Мама сказала:

А где же ты денег достал?

Я, мам, пустую посуду сдал. Вот две копейки сдачи.

Тут папа сказал:

Молодец! Давай-ка мне две копейки на автомат!

Мы сели обедать. Потом папа откинулся на спинку стула и улыбнулся:

Компотику бы.

Извини, я сегодня не успела, - сказала мама.

Но папа подмигнул мне:

А это что? Я давно уже заметил.

И он подошёл к окну, снял блюдечко и хлебнул прямо из банки. Но тут что было! Бедный папа кашлял так, как будто он выпил стакан гвоздей. Он закричал не своим голосом:

Что это такое? Что это за отрава?!

Я сказал:

Папа, не пугайся! Это не отрава. Это два твоих вина!

Тут папа немножко пошатнулся и побледнел.

Какие два вина?! - закричал он громче прежнего.

Чёрное и жёлтое, - сказал я, - что стояли в буфете. Ты, главное, не пугайся.

Папа побежал к буфету и распахнул дверцу. Потом он заморгал глазами и стал растирать себе грудь. Он смотрел на меня с таким удивлением, будто я был не обыкновенный мальчик, а какой-нибудь синенький или в крапинку. Я сказал:

Ты что, пана, удивляешься? Я слил твои два вина в банку, а то где бы я взял пустую посуду? Сам подумай!

Мама вскрикнула:

И упала на диван. Она стала смеяться, да так сильно, что я думал, ей станет плохо. Я ничего не мог понять, а папа закричал:

Хохочете? Что ж, хохочите! А между прочим, этот ваш рыцарь сведёт меня с ума, но лучше я его раньше выдеру, чтобы он забыл раз и навсегда рыцарские манеры.

И папа стал делать вид, что он ищет ремень.

Где он? - кричал папа, - Подайте мне сюда этого Айвенго! Куда он провалился?

А я был за шкафом. Я уже давно был там на всякий случай. А то папа что-то сильно волновался. Он кричал:

Слыханное ли дело выливать в банку коллекционный чёрный "Мускат" урожая 1954 года и разбавлять его жигулёвским пивом?!

А мама изнемогала от смеха. Она еле-еле проговорила: - Ведь это он… из лучших побуждений… Ведь он же… рыцарь… Я умру… от смеха.

И она продолжала смеяться.

А папа ещё немного пометался по комнате и потом ни с того ни с сего подошёл к маме. Он сказал: - Как я люблю твой смех. И наклонился и поцеловал маму. И я тогда спокойно вылез из-за шкафа.

"Где это видано, где это слыхано…"

На переменке подбежала ко мне наша октябрятская вожатая Люся и говорит:

Дениска, а ты сможешь выступить в концерте? Мы решили организовать двух малышей, чтобы они были сатирики. Хочешь?

Я всё хочу! Только ты объясни: что такое сатирики?

Люся говорит:

Видишь ли, у нас есть разные неполадки… Ну, например, двоечники или лентяи, их надо прохватить. Понял? Надо про них выступить, чтобы все смеялись, это на них подействует отрезвляюще.

Я говорю:

Они не пьяные, они просто лентяи.

Это так говорится: "отрезвляюще", - засмеялась Люся. - А на самом деле просто эти ребята призадумаются, им станет неловко, и они исправятся. Понял? Ну, в общем, не тяни: хочешь - соглашайся, не хочешь - отказывайся!

Я сказал:

Ладно уж, давай!

Тогда Люся спросила:

А у тебя есть партнёр?

Я говорю:

Люся удивилась:

Как же ты без товарища живёшь?

Товарищ у меня есть, Мишка. А партнёра нету.

Люся снова улыбнулась:

Это почти одно и то же. А он музыкальный, Мишка твой?

Нет, обыкновенный.

Петь умеет?

Очень тихо. Но я научу его петь громче, не беспокойся.

Тут Люся обрадовалась:

После уроков притащи его в малый зал, там будет репетиция!

И я со всех ног пустился искать Мишку. Он стоял в буфете и ел сардельку.

Мишка, хочешь быть сатириком?

А он сказал:

Погоди, дай доесть.

Я стоял и смотрел, как он ест. Сам маленький, а сарделька толще его шеи. Он держал эту сардельку руками и ел прямо целой, не разрезал, и шкурка трещала и лопалась, когда он её кусал, и оттуда брызгал горячий пахучий сок.

И я не выдержал и сказал тёте Кате:

Дайте мне, пожалуйста, тоже сардельку, поскорее!

И тётя Катя сразу протянула мне мисочку. И я очень торопился, чтобы Мишка без меня не успел съесть свою сардельку: мне одному не было бы так вкусно. И вот я тоже взял свою сардельку руками и тоже, не чистя, стал грызть её, и из неё брызгал горячий пахучий сок. И мы с Мишкой так грызли на пару, и обжигались, и смотрели друг на дружку, и улыбались.

А потом я ему рассказал, что мы будем сатирики, и он согласился, и мы еле досидели до конца уроков, а потом побежали в малый зал на репетицию.

Там уже сидела наша вожатая Люся, и с ней был один парнишка, приблизительно из четвёртого, очень некрасивый, с маленькими ушами и большущими глазами.

Люся сказала:

Вот и они! Познакомьтесь, это наш школьный поэт Андрей Шестаков.

Мы сказали:

Здорово!

И отвернулись, чтобы он не задавался.

А поэт сказал Люсе:

Это что, исполнители, что ли?

Он сказал:

Неужели ничего не было покрупней?

Люся сказала:

Как раз то, что требуется!

Но тут пришёл наш учитель пения Борис Сергеевич. Он сразу подошёл к роялю:

Нуте-с, начинаем! Где стихи?

Андрюшка вынул из кармана какой-то листок и сказал:

Вот. Я взял размер и припев у Маршака, из сказки об ослике, дедушке и внуке: "Где это видано, где это слыхано…"

Борис Сергеевич кивнул головой:




Папа решает, а Вася сдаёт?!

Мы с Мишкой так и прыснули. Конечно, ребята довольно часто просят родителей решить за них задачу, а потом показывают учительнице, как будто это они такие герои. А у доски ни бум-бум - двойка! Дело известное. Ай да Андрюшка, здорово прохватил!

Мелом расчерчен асфальт на квадратики,
Манечка с Танечкой прыгают тут.
Где это видано, где это слыхано, -
В "классы" играют, а в класс не идут?!

Опять здорово. Нам очень понравилось! Этот Андрюшка - просто настоящий молодец, вроде Пушкина!

Борис Сергеевич сказал:

Ничего, неплохо! А музыка будет самая простая, вот что-нибудь в этом роде. - И он взял Андрюшкины стихи и, тихонько наигрывая, пропел их все подряд.

Получилось очень ловко, мы даже захлопали в ладоши.

А Борис Сергеевич сказал:

Нуте-с, кто же наши исполнители?

А Люся показала на нас с Мишкой:

Ну что ж, - сказал Борис Сергеевич, - у Миши хороший слух… Правда, Дениска поёт не очень-то верно.

Я сказал:

Зато громко.

И мы начали повторять эти стихи под музыку и повторяли их, наверно, раз пятьдесят или тысячу, и я очень громко орал, и все меня успокаивали и делали замечания:

Ты не волнуйся! Ты тише! Спокойней! Не надо так громко!

Особенно горячился Андрюшка. Он меня совсем затормошил. Но я пел только громко, я не хотел петь потише, потому что настоящее пение - это именно когда громко!

…И вот однажды, когда я пришёл в школу, я увидел в раздевалке объявление:

ВНИМАНИЕ!

Сегодня на большой перемене в малом зале состоится выступление летучего патруля "Пионерского Сатирикона"!

Исполняет дуэт малышей!

На злобу дня!

Приходите все!

И во мне сразу что-то ёкнуло. Я побежал в класс. Там сидел Мишка и смотрел в окно.

Я сказал:

Ну, сегодня выступаем!

А Мишка вдруг промямлил:

Неохота мне выступать…

Я прямо оторопел. Как - неохота? Вот так раз! Ведь мы же репетировали! А как же Люся и Борис Сергеевич? Андрюшка? А все ребята, ведь они читали афишу и прибегут как один?

Я сказал:

Ты что, с ума сошёл, что ли? Людей подводить?

А Мишка так жалобно:

У меня, кажется, живот болит.

Я говорю:

Это со страху. У меня тоже болит, но я ведь не отказываюсь!

Но Мишка всё равно был какой-то задумчивый. На большой перемене все ребята кинулись в малый зал, а мы с Мишкой еле плелись позади, потому что у меня тоже совершенно пропало настроение выступать. Но в это время нам навстречу выбежала Люся, она крепко схватила нас за руки и поволокла за собой, но у меня ноги были мягкие, как у куклы, и заплетались. Это я, наверно, от Мишки заразился.

В зале было огорожено место около рояля, а вокруг столпились ребята из всех классов, и няни, и учительницы.

Мы с Мишкой встали около рояля.

Борис Сергеевич был уже на месте, и Люся объявила дикторским голосом:

Начинаем выступление "Пионерского Сатирикона" на злободневные темы. Текст Андрея Шестакова, исполняют всемирно известные сатирики Миша и Денис! Попросим!

И мы с Мишкой вышли немножко вперёд. Мишка был белый, как стена. А я ничего, только во рту было сухо и шершаво, как будто там лежал наждак.

Борис Сергеевич заиграл. Начинать нужно было Мишке, потому что он пел первые две строчки, а я должен был петь вторые две строчки. Вот Борис Сергеевич заиграл, а Мишка выкинул в сторону левую руку, как его научила Люся, и хотел было запеть, но опоздал, и, пока он собирался, наступила уже моя очередь, Так выходило по музыке. Но я не стал петь, раз Мишка опоздал. С какой стати!

Мишка тогда опустил руку на место. А Борис Сергеевич громко и раздельно начал снова.

Он ударил, как и следовало, по клавишам три раза, а на четвёртый Мишка опять откинул левую руку и наконец запел:

Папа у Васи силён в математике,
Учится папа за Васю весь год.

Я сразу подхватил и прокричал:

Где это видано, где это слыхано, -
Папа решает, а Вася сдаёт?!

Все, кто был в зале, рассмеялись, и у меня от этого стало легче на душе. А Борис Сергеевич поехал дальше. Он снова три раза ударил по клавишам, а на четвёртый Мишка аккуратно выкинул левую руку в сторону и ни с того ни с сего запел снова:

Папа у Васи силён в математике,
Учится папа за Васю весь год.

Я сразу понял, что он сбился! Но раз такое дело, я решил допеть до конца, а там видно будет. Взял и допел:

Где это видано, где это слыхано, -
Папа решает, а Вася сдаёт?!

Слава богу, в зале было тихо - все, видно, тоже поняли, что Мишка сбился, и подумали: "Ну что ж, бывает, пусть дальше поёт".

И когда музыка дошла до места, он снова вымахнул левую руку и, как пластинка, которую "заело", завёл в третий раз:

Папа у Васи силён в математике,
Учится папа за Васю весь год.

Мне ужасно захотелось стукнуть его по затылку чем-нибудь тяжёлым, и я заорал со страшной злостью:

Где это видано, где это слыхано, -
Папа решает, а Вася сдаёт?!

Мишка, ты, видно, совсем рехнулся! Ты что в третий раз одно и то же затягиваешь? Давай про девчонок!

А Мишка так нахально:

Без тебя знаю! - И вежливо говорит Борису Сергеевичу: - Пожалуйста, Борис Сергеевич, дальше!

Борис Сергеевич заиграл, а Мишка вдруг осмелел, опять выставил свою левую руку и на четвёртом ударе заголосил как ни в чём не бывало:

Папа у Васи силён в математике,
Учится папа за Васю весь год.

Тут все в зале прямо завизжали от смеха, и я увидел в толпе, какое несчастное лицо у Андрюшки, и ещё увидел, что Люся, вся красная и растрёпанная, пробивается к нам сквозь толпу. А Мишка стоит с открытым ртом, как будто сам на себя удивляется. Ну, а я, пока суд да дело, докрикиваю:

Где это видано, где это слыхано, -
Папа решает, а Вася сдаёт?!

Тут уж началось что-то ужасное. Все хохотали как зарезанные, а Мишка из зелёного стал фиолетовым. Наша Люся схватила его за руку и утащила к себе.

Она кричала:

Дениска, пой один! Не подводи!.. Музыка! И!..

А я стоял у рояля и решил не подвести. Я почувствовал, что мне стало всё равно, и, когда дошла музыка, я почему-то вдруг тоже выкинул в сторону левую руку и совершенно неожиданно завопил:

Папа у Васи силён в математике,
Учится папа за Васю весь год.

Я даже удивляюсь, что я не умер от этой проклятой песни.

Я, наверно бы, умер, если бы в это время не зазвонил звонок…

Не буду я больше сатириком!

Заколдованная буква

Недавно мы гуляли во дворе: Алёнка, Мишка и я. Вдруг во двор въехал грузовик. А на нём лежит ёлка. Мы побежали за машиной. Вот она подъехала к домоуправлению, остановилась, и шофёр с нашим дворником стали ёлку выгружать. Они кричали друг на друга:

Легче! Давай заноси! Правея! Левея! Становь её на попа! Легче, а то весь шпиц обломаешь.

И когда выгрузили, шофёр сказал:

Теперь надо эту ёлку заактировать, - и ушёл.

А мы остались возле ёлки.

Она лежала большая, мохнатая и так вкусно пахла морозом, что мы стояли как дураки и улыбались. Потом Алёнка взялась за одну веточку и Сказала:

Смотрите, а на ёлке сыски висят.

"Сыски"! Это она неправильно сказала! Мы с Мишкой так и покатились. Мы смеялись с ним оба одинаково, но потом Мишка стал смеяться громче, чтоб меня пересмеять.

Ну, я немножко поднажал, чтобы он не думал, что я сдаюсь. Мишка держался руками за живот, как будто ему очень больно, и кричал:

Ой, умру от смеха! Сыски!

А я, конечно, поддавал жару.

Пять лет девчонке, а говорит: "сыски"… Ха-ха-ха!

Потом Мишка упал в обморок и застонал:

Ах, мне плохо! Сыски… - И стал икать: - Ик!.. Сыски. Ик! Ик! Умру от смеха! Ик!

Тогда я схватил горсть снега и стал прикладывать его себе ко лбу, как будто у меня началось уже воспаление мозга и я сошёл с ума. Я орал:

Девчонке пять лет, скоро замуж выдавать! А она - "сыски".

У Алёнки нижняя губа скривилась так, что полезла за ухо.

Я правильно сказала! Это у меня зуб вывалился и свистит. Я хочу сказать "сыски", а у меня высвистывается "сыски"…

Мишка сказал:

Эка невидаль! У неё зуб вывалился! У меня целых три вывалились да два шатаются, а я всё равно говорю правильно! Вот слушай: хыхки! Что? Правда, здорово - хыхки? Вот как у меня легко выходит: хыхки! Я даже петь могу:

Ох, хыхечка зелёная,
Боюся уколюся я.

Но Алёнка как закричит. Одна громче нас двоих:

Неправильно! Ура! Ты говоришь "хыхки", а надо "сыски"!

Именно, что не надо "сыски", а надо "хыхки".

И оба давай реветь. Только и слышно: "Сыски!" - "Хыхки!" - "Сыски!"

Глядя на них, я так хохотал, что даже проголодался. Я шёл домой и всё время думал: чего они так спорили, раз оба не правы? Ведь это очень простое слово. Я остановился на лестнице и внятно сказал:

Никакие не сыски. Никакие не хыхки, а коротко и ясно: фыфки!

Вот и всё!

Англичанин Павля

Завтра первое сентября, - сказала мама. - И вот наступила осень, и ты пойдёшь уже во второй класс. Ох, как летит время!..

И по этому случаю, - подхватил папа, - мы сейчас "зарежем арбуз"!

И он взял ножик и взрезал арбуз. Когда он резал, был слышен такой полный, приятный, зелёный треск, что у меня прямо спина похолодела от предчувствия, как я буду есть этот арбуз. И я уже раскрыл рот, чтобы вцепиться в розовый арбузный ломоть, но тут дверь распахнулась, и в комнату вошёл Павля. Мы все страшно обрадовались, потому что он давно уже не был у нас и мы по нём соскучились.

Ого, кто пришёл! - сказал папа. - Сам Павля. Сам Павля-Бородавля!

Садись с нами, Павлик, арбуз есть, - сказала мама. - Дениска, подвинься.

Я сказал:

Привет! - и дал ему место рядом с собой.

Привет! - сказал он и сел.

И мы начали есть и долго ели и молчали. Нам неохота было разговаривать. А о чём тут разговаривать, когда во рту такая вкуснотища!

И когда Павле дали третий кусок, он сказал:

Ах, люблю я арбуз. Даже очень. Мне бабушка никогда не даёт его вволю поесть.

А почему? - спросила мама.

Она говорит, что после арбуза у меня получается не сон, а сплошная беготня.

Правда, - сказал папа, - Вот поэтому-то мы и едим арбуз с утра пораньше. К вечеру его действие кончается, и можно спокойно спать. Ешь давай, не бойся.

Я не боюсь, - сказал Павля.

И мы все опять занялись делом и опять долго молчали. И когда мама стала убирать корки, папа сказал:

А ты чего, Павля, так давно не был у нас?

Да, - сказал я, - где ты пропадал? Что ты делал?

И тут Павля напыжился, покраснел, поглядел по сторонам и вдруг небрежно так обронил, словно нехотя:

Что делал, что делал?.. Английский изучал, вот что делал.

Я прямо опешил. Я сразу понял, что я всё лето зря пpoчепушил. С ежами возился, в лапту играл, пустяками занимался. А вот Павля, он времени не терял, нет, шалишь, он работал над собой, он повышал свой уровень образования.

Он изучал английский язык и теперь небось сможет переписываться с английскими пионерами и читать английские книжки! Я сразу почувствовал, что умираю от зависти, а тут ещё мама добавила:

Вот, Дениска, учись. Это тебе не лапта!

Молодец, - сказал папа. - Уважаю!

Павля прямо засиял.

К нам в гости приехал студент, Сева. Так вот он со мной каждый день занимается. Вот уже целых два месяца. Прямо замучил совсем.

А что, трудный английский язык? - спросил я.

С ума сойти, - вздохнул Павля.

Ещё бы не трудный, - вмешался папа. - Там у них сам чёрт ногу сломит. Уж очень сложное правописание. Пишется "Ливерпуль", а произносится "Манчестер".

Ну да! - сказал я, - Верно, Павля?

Прямо беда, - сказал Павля. - Я совсем измучился от этих занятий, похудел на двести граммов.

Так что ж ты не пользуешься своими знаниями, Павлик? - сказала мама. - Ты почему, когда вошёл, не сказал нам по-английски "здрасте"?

Я "здрасте" еще не проходил, - сказал Павля.

Ну вот ты арбуз поел, почему не сказал "спасибо"?

Я сказал, - сказал Павля.

Ну да, по-русски-то ты сказал, а по-английски?

Мы до "спасибо" ещё не дошли, - сказал Павля. - Очень трудное пропо-ви-сание.

Тогда я сказал:

Павля, а ты научи-ка меня, как по-английски "раз, два, три".

Я этого ещё не изучил, - сказал Павля.

А что же ты изучил? - закричал я. - За два месяца ты всё-таки хоть что-нибудь-то изучил?

Я изучил, как по-английски "Петя", - сказал Павля.

Ну, как?

Верно, - сказал я. - Ну, а что ты ещё знаешь по-английски?

Пока всё, - сказал Павля.

Что я люблю…

Я очень люблю лечь животом на папино колено, опустить руки и ноги и вот так висеть на колене, как бельё на заборе. Ещё я очень люблю играть в шашки, шахматы и домино, только чтобы обязательно выигрывать. Если не выигрывать, тогда не надо.

Я люблю слушать, как жук копается в коробочке. И люблю в выходной день утром залезать к папе в кровать, чтобы поговорить с ним о собаке: как мы будем жить просторней и купим собаку, и будем с ней заниматься, и будем её кормить, и какая она будет потешная и умная, и как она будет воровать сахар, а я буду за нею сам вытирать лужицы, и она будет ходить за мной, как верный пёс.

Я люблю также смотреть телевизор: всё равно, что показывают, пусть даже только одни таблицы.

Я люблю дышать носом маме в ушко. Особенно я люблю петь и всегда ною очень громко.

Ужасно люблю рассказы про красных кавалеристов, и чтобы они всегда побеждали.

Люблю стоять перед зеркалом и гримасничать, как будто я Петрушка из кукольного театра. Шпроты я тоже очень люблю.

Люблю читать сказки про Канчиля. Это такая маленькая, умная и озорная лань. У неё весёлые глазки, и маленькие рожки, и розовые отполированные копытца. Когда мы будем жить просторней, мы купим себе Канчиля, он будет жить в ванной. Ещё я люблю плавать там, где мелко, чтобы можно было держаться руками за песчаное дно.

Я люблю на демонстрациях махать красным флажком и дудеть в "уй-ди-уйди!".

Очень люблю звонить по телефону.

Я люблю строгать, пилить, я умею лепить головы древних воинов и бизонов, и я слепил глухаря и царь-пушку. Всё это я люблю дарить.

Когда я читаю, я люблю грызть сухарь или ещё что-нибудь.

Я люблю гостей. Ещё очень люблю ужей, ящериц и лягушек. Они такие ловкие. Я ношу их в карманах. Я люблю, чтобы ужик лежал на столе, когда я обедаю. Люблю, когда бабушка кричит про лягушонка: "Уберите эту гадость!" - и убегает из комнаты.

Я люблю посмеяться… Иногда мне нисколько не хочется смеяться, но я себя заставляю, выдавливаю из себя смех - смотришь, через пять минут и вправду становится смешно.

Когда у меня хорошее настроение, я люблю скакать. Однажды мы с папой пошли в зоопарк, и я скакал вокруг него на улице, и он спросил:

Ты что скачешь?

А я сказал:

Я скачу, что ты мой папа!

Он понял!

Я люблю ходить в зоопарк. Там чудесные слоны. И есть один слонёнок. Когда мы будем жить просторней, мы купим слонёнка. Я выстрою ему гараж.

Я очень люблю стоять позади автомобиля, когда он фырчит, и нюхать бензин.

Люблю ходить в кафе - есть мороженое и запивать его газированной водой. От неё колет в носу и слёзы выступают на глазах.

Когда я бегаю по коридору, то люблю изо всех сил топать ногами.

Очень люблю лошадей, у них такие красивые и добрые лица.

Я много чего люблю!

…И чего не люблю!

Чего не люблю, так это лечить зубы. Как увижу зубное кресло, сразу хочется убежать на край света. Ещё не люблю, когда приходят гости, вставать на стул и читать стихи.

Не люблю, когда папа с мамой уходят в театр.

Терпеть не могу яйца всмятку, когда их взбалтывают в стакане, накрошат туда хлеба и заставляют есть.

Еще не люблю, когда мама идёт со мной погулять и вдруг встречает тётю Розу!

Они тогда разговаривают только друг с дружкой, а я просто не знаю, чем бы заняться.

Не люблю ходить в новом костюме - я в нём как деревянный.

Когда мы играем в красных и белых, я не люблю быть белым. Тогда я выхожу из игры, и всё! А когда я бываю красным, не люблю попадать в плен. Я всё равно убегаю.

Не люблю, когда у меня выигрывают.

Не люблю, когда день рождения, играть в "каравай": я не маленький.

Не люблю, когда ребята задаются.

И очень не люблю, когда порежусь, вдобавок - мазать палец йодом.

Я не люблю, что у нас в коридоре тесно и взрослые каждую минуту снуют туда-сюда, кто со сковородкой, кто с чайником, и кричат:

Дети, не вертитесь под ногами! Осторожно, у меня горячая кастрюля!

А когда я ложусь спать, не люблю, чтобы в соседней комнате пели хором:

Ландыши, ландыши…

Очень не люблю, что по радио мальчишки и девчонки говорят старушечьими голосами!..

Что любит Мишка

Один раз мы с Мишкой вошли в зал, где у нас бывают уроки пения. Борис Сергеевич сидел за своим роялем и что-то играл потихоньку. Мы с Мишкой сели на подоконник и не стали ему мешать, да он нас и не заметил вовсе, а продолжал себе играть, и из-под пальцев у него очень быстро выскакивали разные звуки. Они разбрызгивались, и получалось что-то очень приветливое и радостное.

Мне очень понравилось, и я бы мог долго так сидеть и слушать, но Борис Сергеевич скоро перестал играть. Он закрыл крышку рояля, и увидел нас, и весело сказал:

О! Какие люди! Сидят, как два воробья на веточке! Ну, так что скажете?

Я спросил:

Это вы что играли, Борис Сергеевич?

Он ответил:

Это Шопен. Я его очень люблю.

Я сказал:

Конечно, раз вы учитель пения, вот вы и любите разные песенки.

Он сказал:

Это не песенка. Хотя я и песенки люблю, но это не песенка. То, что я играл, называется гораздо большим словом, чем просто "песенка".

Я сказал:

Каким же? Словом-то?

Он серьёзно и ясно ответил:

Му-зы-ка. Шопен - великий композитор. Он сочинил чудесную музыку. А я люблю музыку больше всего на свете.

Тут он посмотрел на меня внимательно и сказал:

Ну, а ты чего любишь? Больше всего на свете?

Я ответил:

Я много чего люблю.

И рассказал ему, что я люблю. И про собаку, и про строганье, и про слонёнка, и про красных кавалеристов, и про маленькую лань на розовых копытцах, и про древних воинов, и про прохладные звёзды, и про лошадиные лица, всё, всё…

Он выслушал меня внимательно, у него было задумчивое лицо, когда он слушал, а потом он сказал:

Ишь! А я и не знал. Честно говоря, ты ведь ещё маленький, ты не обижайся, а смотри-ка - любишь так много! Целый мир.

Тут в разговор вмешался Мишка. Он надулся и сказал:

А я ещё больше Дениски люблю разных разностей! Подумаешь!

Борис Сергеевич рассмеялся:

Очень интересно! Ну-ка, поведай тайну своей души. Теперь твоя очередь, принимай эстафету! Итак, начинай! Что же ты любишь?

Мишка поёрзал на подоконнике, потом откашлялся и сказал:

Я люблю булки, плюшки, батоны и кекс! Я люблю хлеб, и торт, и пирожные, и пряники, хоть тульские, хоть медовые, хоть глазурованные. Сушки люблю тоже, и баранки, бублики, пирожки с мясом, повидлом, капустой и с рисом. Я горячо люблю пельмени и особенно ватрушки, если они свежие, но чёрствые тоже ничего. Можно овсяное печенье и ванильные сухари.

А ещё я люблю кильки, сайру, судака в маринаде, бычки в томате, частик в собственном соку, икру баклажанную, кабачки ломтиками и жареную картошку.

Варёную колбасу люблю прямо безумно, если докторская, - на спор, что съем целое кило! И столовую люблю, и чайную, и зельц, и копчёную, и полукопчёную, и сырокопчёную! Эту вообще я люблю больше всех. Очень люблю макароны с маслом, вермишель с маслом, рожки с маслом, сыр с дырочками и без дырочек, с красной коркой или с белой - всё равно.

Люблю вареники с творогом, творог солёный, сладкий, кислый; люблю яблоки, тёртые с сахаром, а то яблоки одни самостоятельно, а если яблоки очищенные, то люблю сначала съесть яблочко, а уж потом, на закуску, - кожуру!

Люблю печёнку, котлеты, селёдку, фасолевый суп, зелёный горошек, варёное мясо, ириски, сахар, чай, джем, боржом, газировку с сиропом, яйца всмятку, вкрутую, в мешочек, могу и сырые. Бутерброды люблю прямо с чем попало, особенно если толсто намазать картофельным пюре или пшённой кашей. Так… Ну, про халву говорить не буду - какой дурак не любит халвы? А ещё я люблю утятину, гусятину и индятину. Ах, да! Я всей душой люблю мороженое. За семь, за девять. За тринадцать, за пятнадцать, за девятнадцать. За двадцать две и за двадцать восемь.

Мишка обвёл глазами потолок и перевёл дыхание. Видно, он уже здорово устал. Но Борис Сергеевич пристально смотрел на него, и Мишка поехал дальше.

Он бормотал:

Крыжовник, морковку, кету, горбушу, репу, борщ, пельмени, хотя пельмени я уже говорил, бульон, бананы, хурму, компот, сосиски, колбасу, хотя колбасу тоже говорил…

Мишка выдохся и замолчал. По его глазам было видно, что он ждёт, когда Борис Сергеевич его похвалит. Но тот смотрел на Мишку немного недовольно и даже как будто строго. Он тоже словно ждал чего-то от Мишки: что, мол, Мишка ещё скажет. Но Мишка молчал. У них получилось, что они оба друг от друга чего-то ждали и молчали.

Первый не выдержал Борис Сергеевич.

Что ж, Миша, - сказал он, - ты многое любишь, спору нет, но всё, что ты любишь, оно какое-то одинаковое, чересчур съедобное, что ли. Получается, что ты любишь целый продуктовый магазин. И только… А люди? Кого ты любишь? Или из животных?

Тут Мишка весь встрепенулся и покраснел.

Ой, - сказал он смущённо, - чуть не забыл! Ещё котят! И бабушку!

Михаил Зощенко, Лев Кассиль и др. - Заколдованная буква

Куриный бульон

Михаил Зощенко, Лев Кассиль и др. - Заколдованная буква

Мама принесла из магазина курицу, большую, синеватую, с длинными костлявыми ногами. На голове у курицы был большой красный гребешок. Мама повесила ее за окно и сказала:

Если папа придёт раньше, пусть сварит. Передашь?

Я сказал:

С удовольствием!

И мама ушла в институт. А я достал акварельные краски и стал рисовать. Я хотел нарисовать белочку, как она прыгает в лесу по деревьям, и у меня сначала здорово выходило, но потом я посмотрел и увидел, что получилась вовсе не белочка, а какой-то дядька, похожий на Мойдодыра. Белкин хвост получился как его нос, а ветки на дереве - как волосы, уши и шапка… Я очень удивился, как могло так получиться, и, когда пришёл папа, я сказал:

Угадай, папа, что я нарисовал?

Он посмотрел и задумался:

Ты что, папа? Ты посмотри хорошенько!

Тогда папа посмотрел как следует и сказал:

Ах, извини, это, наверное, футбол…

Я сказал:

Ты какой-то невнимательный! Ты, наверно, устал?

Да нет, просто есть хочется. Не знаешь, что на обед?

Я сказал:

Вон, за окном курица висит. Свари и съешь!

Папа отцепил курицу от форточки и положил её на стол.

Легко сказать, свари! Сварить можно. Сварить - это ерунда. Вопрос, в каком бы виде нам её съесть? Из курицы можно приготовить не меньше сотни чудесных питательных блюд. Можно, например, сделать простые куриные котлетки, а можно закатить министерский шницель - с виноградом! Я про это читал! Можно сделать такую котлету на косточке - называется "киевская" - пальчики оближешь. Можно сварить курицу с лапшой, а можно придавить её утюгом, облить чесноком и получится, как в Грузии, "цыплёнок табака". Можно, наконец…

Но я его перебил. Я сказал:

Ты, папа, свари что-нибудь простое, без утюгов. Что-нибудь, понимаешь, самое быстрое!

Папа сразу согласился:

Верно, сынок! Нам что важно? Поесть побыстрей! Это ты ухватил самую суть. Что же можно сварить побыстрей? Ответ простой и ясный: бульон!

Папа даже руки потёр.

Я спросил:

А ты бульон умеешь?

Но папа только засмеялся.

А чего тут уметь? - У него даже заблестели глаза. - Бульон - это проще пареной репы: положи в воду и жди. когда сварится, вот и вся премудрость. Решено! Мы варим бульон, и очень скоро у нас будет обед из двух блюд: на первое - бульон с хлебом, на второе - курица варёная, горячая, дымящаяся. Ну-ка брось свою репинскую кисть и давай помогай!

Я сказал:

А что я должен делать?

Вот погляди! Видишь, на курице какие-то волоски. Ты их состриги, потому что я не люблю бульон лохматый. Ты состриги эти волоски, а я пока пойду на кухню и поставлю воду кипятить!

И он пошёл на кухню. А я взял мамины ножницы и стал подстригать на курице волоски по одному. Сначала я думал, что их будет немного, но потом пригляделся и увидел, что очень много, даже чересчур. И я стал их состригать, и старался быстро стричь, как в парикмахерской, и пощёлкивал ножницами по воздуху, когда переходил от волоска к волоску.

Папа вошёл в комнату, поглядел на меня и сказал:

С боков больше снимай, а то получится под бокс!

Я сказал:

Не очень-то быстро выстригается…

Но тут папа вдруг как хлопнет себя по лбу:

Господи! Ну и бестолковые же мы с тобой, Дениска! И как это я позабыл! Кончай стрижку! Её нужно опалить на огне! Понимаешь? Так все делают. Мы её на огне подпалим, и все волоски сгорят, и не надо будет ни стрижки, ни бритья. За мной!

И он схватил курицу и побежал с нею на кухню. А я за ним. Мы зажгли новую горелку, потому что на одной уже стояла кастрюля с водой, и стали обжигать курицу на огне. Она здорово горела и пахла на всю квартиру палёной шерстью. Пана поворачивал её с боку на бок и приговаривал: - Сейчас, сейчас! Ох и хорошая курочка! Сейчас она у нас вся обгорит и станет чистенькая и беленькая…

Но курица, наоборот, становилась какая-то чёрненькая, вся какая-то обугленная, и папа наконец погасил газ.

Он сказал:

По-моему, она как-то неожиданно прокоптилась. Ты любишь копчёную курицу?

Я сказал:

Нет. Это она не прокоптилась, просто она вся в саже. Давай-ка, папа, я её вымою.

Он прямо обрадовался.

Ты молодец! - сказал он. Ты сообразительный. Это у тебя хорошая наследственность. Ты весь в меня. Ну-ка, дружок, возьми эту трубочистовую курицу и вымой её хорошенько под краном, а то я уже устал от этой возни.

И он уселся на табурет.

А я сказал:

Сейчас, я её мигом!

И я подошёл к раковине и пустил воду, подставил под неё нашу курицу и стал тереть её правой рукой изо всех сил. Курица была очень горячая и жутко грязная, и я сразу запачкал свои руки до самых локтей. Папа покачивался на табурете.

Вот, - сказал я, - что ты, папа, с ней наделал. Совершенно не отстирывается. Сажи очень много.

Пустяки, - сказал папа, - сажа только сверху. Не может же она вся состоять из сажи? Подожди-ка!

И папа пошёл в ванную и принёс мне оттуда большой кусок земляничного мыла.

На, - сказал он, - мой как следует! Намыливай!

И я стал намыливать эту несчастную курицу. У неё стал какой-то совсем уже дохловатый вид. Я довольно здорово её намылил, но она очень плохо отмыливалась, с неё стекала грязь, стекала уже, наверно, с полчаса, но чище она не становилась.

Я сказал:

Этот проклятый петух только размазывается от мыла.

Тогда папа сказал:

Вот щётка! Возьми-ка, потри её хорошенько! Сначала спинку, а уж потом всё остальное.

Я стал тереть. Я тёр изо всех сил и в некоторых местах даже протирал кожу. Но мне всё равно было очень трудно, потому что курица вдруг словно оживела и начала вертеться у меня в руках, скользить и каждую секунду норовила выскочить. А папа всё не сходил со своей табуретки и всё командовал:

Крепче три! Ловчее! Держи за крылья! Эх, ты! Да ты, я вижу, совсем не умеешь мыть курицу.

Я тогда сказал:

Пап, ты попробуй сам!

И я протянул ему курицу. Но он не успел её взять, как вдруг она выпрыгнула у меня из рук и ускакала под самый дальний шкафчик. Но папа не растерялся. Он сказал:

Подай швабру!

И когда я подал, папа стал шваброй выгребать её из-под шкафа. Он сначала оттуда выгреб старую мышеловку, потом моего прошлогоднего оловянного солдатика, и я ужасно обрадовался, ведь я думал, что совсем потерял его, а он тут как тут, мой дорогой.

Потом папа вытащил, наконец, курицу. Она была вся в пыли. А папа был весь красный. Но он ухватил её за лапку и поволок опять под кран. Он сказал:

Ну, теперь держись. Синяя птица.

И он довольно чисто её прополоскал и положил в кастрюлю. В это время пришла мама. Она сказала:

Что тут у вас за разгром?

А папа вздохнул и сказал:

Курицу варим.

Мама сказала:

Только сейчас окунули, - сказал папа.

Мама сняла с кастрюльки крышку.

Солили? - спросила она.

Но мама понюхала кастрюльку.

Потрошили? - сказала она.

Потом, - сказал папа, - когда сварится.

Мама вздохнула и вынула курицу из кастрюльки. Она сказала:

Дениска, принеси мне фартук, пожалуйста. Придётся всё за вас доделывать, горе-повара.

А я побежал в комнату, взял фартук и захватил со стола свою картинку. Я отдал маме фартук и спросил её:

Ну-ка, что я нарисовал? Угадай, мама! Мама посмотрела и сказала:

Швейная машинка? Да?

Шиворот-навыворот

Один раз я сидел, сидел и ни с того ни с сего вдруг такое надумал, что даже сам удивился. Я надумал, что вот как хорошо было бы, если бы всё вокруг меня было устроено наоборот. Ну, вот, например, чтобы дети были во всех делах главными и взрослые должны были бы их во всём слушаться. В общем, чтобы взрослые были как дети, а дети как взрослые. Вот это было бы замечательно, очень бы было интересно.

Во-первых, я представляю себе, как бы маме "понравилось" такая история, что я хожу и командую ею как хочу, да и папе небось тоже бы "понравилось", а о бабушке и говорить нечего, она бы, наверно, целые дни от меня ревела бы. Что и говорить, я бы показал бы, почём фунт лиха, всё бы им припомнил! Например, вот мама сидела бы за обедом, а я бы ей сказал:

Ты почему это завела моду без хлеба есть? Вот ещё новости! Ты погляди на себя в зеркало, на кого ты похожа! Вылитый Кощей! Ешь сейчас же, тебе говорят!

И она бы стала есть, опустив голову, а я бы только подавал команду:

Быстрее! Не держи за щекой! Опять задумалась? Всё решаешь мировые проблемы? Жуй как следует! И не раскачивайся на стуле!

И тут вошёл бы папа, после работы, и не успел бы он даже раздеться, а я бы уже закричал:

Ага, явился! Вечно тебя надо ждать! Мой руки сейчас же! Как следует, как следует мой, нечего грязь размазывать! После тебя на полотенце страшно смотреть. Щёткой три и не жалей мыла. Ну-ка покажи ногти! Это ужас, а не ногти! Это просто когти! Где ножницы? Не дёргайся! Ни с каким мясом я не режу, а стригу очень осторожно! Не хлюпай носом, ты не девчонка… Вот так. Теперь садись к столу!

Он бы сел и потихоньку сказал маме:

Ну, как поживаешь?

А она бы сказала тоже тихонько:

Ничего, спасибо!

А я бы немедленно:

Разговорчики за столом! Когда я ем, то глух и нем! Запомните это на всю жизнь! Золотое правило! Папа! Положи сейчас же газету, наказание ты моё!

И они сидели бы у меня как шёлковые, а уж когда бы пришла бы бабушка, я бы прищурился, всплеснул бы руками и заголосил:

Папа! Мама! Полюбуйтесь-ка на нашу бабуленьку! Каков вид! Грудь распахнута, шапка на затылке! Щёки красные, вся шея мокрая! Хороша, нечего сказать! Признавайся: опять в хоккей гоняла? А что это за грязная палка? Ты зачем её в дом приволокла? Что? Это клюшка? Убери её сейчас же с моих глаз - на чёрный ход!

Тут я бы прошёлся по комнате и сказал бы им всем троим:

После обеда все садитесь за уроки, а я в кино пойду!

Конечно, они бы сейчас же заныли бы, захныкали:

И мы с тобой! И мы тоже! Хотим в кино!

А я бы им:

Ничего, ничего! Вчера ходили на день рождения, в воскресенье я вас в цирк возил! Ишь! Понравилось развлекаться каждый день! Дома сидите! Нате вам вот тридцать копеек на мороженое, и всё!

Тогда бы бабушка взмолилась:

Возьми хоть меня-то! Ведь каждый ребёнок может провести с собой одного взрослого бесплатно!

Но я бы увильнул, я сказал бы:

А на эту картину людям после семидесяти лет вход воспрещён. Сиди дома!

И я бы прошёлся мимо них, нарочно громко постукивая каблуками, как будто я не замечаю, что у них у всех глаза мокрые, и я бы стал одеваться, и долго вертелся бы перед зеркалом, и напевал бы, и они от этого ещё хуже бы мучились, а я бы приоткрыл дверь на лестницу и сказал бы… Но я не успел придумать, что бы я сказал бы, потому что в это время вошла мама, самая настоящая, живая, и сказала:

Ты ещё сидишь? Ешь сейчас же, посмотри, на кого ты похож! Вылитый Кощей!


.....................................................................
Copyright: Драгунский - рассказы для детей

Виктор Юзефович Драгунский (1 декабря 1913 - 6 мая 1972) - советский писатель, автор рассказов и повестей для детей. Наибольшую популярность получил цикл «Денискины рассказы» про мальчика Дениса Кораблёва и его друга Мишку Слонова. Эти рассказы принесли Драгунскому огромную популярность и признание. Читайте веселые рассказы про Дениску онлайн на сайте Мишкины книжки!

Рассказы Драгунского читать

Навигация по произведениям

Навигация по произведениям

    1 - Про малютку-автобус, который боялся темноты

    Дональд Биссет

    Сказка о том, как мама-автобус научила своего малютку-автобуса не бояться темноты… Про малютку-автобус, который боялся темноты читать Жил-был на свете малютка-автобус. Он был ярко-красного цвета и жил с папой и мамой в гараже. Каждое утро …

    2 - Три котёнка

    Сутеев В.Г.

    Небольшая сказка для самых маленьких про трех котят-непосед и их веселые приключения. Маленькие дети обожают короткие истории с картинками, поэтому, сказки Сутеева так популярны и любимы! Три котёнка читать Три котёнка - чёрный, серый и …

    3 - Ёжик в тумане

    Козлов С.Г.

    Сказка про Ежика, как он гулял ночью и заблудился в тумане. Он свалился в реку, но кто-то вынес его на берег. Волшебная была ночь! Ёжик в тумане читать Тридцать комариков выбежали на поляну и заиграли …

    4 - Яблоко

    Сутеев В.Г.

    Сказка про ежика, зайца и ворону, которые не могли поделить между собой последнее яблоко. Каждый хотел присвоить его себе. Но справедливый медведь рассудил их спор, и каждому досталось по кусочку лакомства… Яблоко читать Стояла поздняя …

    5 - Черный омут

    Козлов С.Г.

    Сказка про трусливого Зайца, который в лесу всех боялся. И так он устал от своего страха, что решил утопиться в Черном Омуте. Но тот научил Зайца жить и не бояться! Черный омут читать Жил-был Заяц …

Язык оригинала: Дата первой публикации:

«Дени́скины расска́зы» - цикл рассказов советского писателя Виктора Драгунского , посвящённый случаям из жизни дошкольника, а потом младшего школьника Дениса Кораблёва . Появившиеся в печати с 1959 года , рассказы стали классикой советской детской литературы, многократно переиздавались и несколько раз были экранизированы. Они вошли в список «100 книг для школьников », составленный в 2012 году .

Сюжет

Действие рассказов происходит в конце 1950-х годов - начале 1960-х годов в Москве (так, события рассказа «Удивительный день» приходятся на день полёта Германа Титова в космос).

Денис живёт с родителями в центре Москвы - в разных рассказах упоминается, что он живёт на Каретном Ряду («Приключение»), неподалёку от Цирка («Не хуже вас, цирковых»), в Трёхпрудном переулке («На садовой большое движение»). Это обычный мальчишка, с которым то и дело происходят смешные или курьёзные случаи. Вот он выливает из окна свою кашу, чтобы быстрее пойти с мамой в Кремль , а когда к ним приходит облитый кашей гражданин с милиционером , понимает, что означают мамины слова «Тайное становится явным» («Тайное становится явным»). Однажды во время похода в цирк он видит удивительную девочку на шаре, однако в следующий раз, приведя папу посмотреть на неё, узнаёт, что она уехала с родителями во Владивосток («Девочка на шаре»).

В другой раз в цирке он случайно меняется местами с другим мальчиком, в результате чего клоун Карандаш хватает его и, раскачиваясь на качелях, уносит с собой под купол цирка («Не хуже вас, цирковых»). Во время похода в зоопарк слон Шанго едва не съедает у него новенький радиоприёмник. На детском празднике в клубе «Металлист» Денис выпивает бутылку ситро , чтобы добрать до 25 килограммов веса и выиграть подписку на журнал «Мурзилка », которой делится с другом Мишкой («Ровно 25 кило»). Берётся красить дверь подъезда оставленным малярами шлангом и так увлекается, что закрашивает не только дверь, но и соседку Алёнку, и костюм управдома Алексея Акимыча («Сверху вниз, наискосок!»).

Во время игры в прятки в коммунальной квартире забирается под кровать к бабушке-соседке, а когда она закрывается и ложится спать, боится, что проведёт там всю оставшуюся жизнь («Двадцать лет под кроватью»). Денис предлагает маме, которая жалуется на горы посуды, мыть только один прибор в день, а все будут есть из него по очереди («Хитрый способ»). Немало приключений у Дениса и в школе. Они с Мишкой опаздывают на урок, однако рассказывают такие разные истории о причине опоздания, что их хитрость сразу обнаруживается («Пожар во флигеле, или подвиг во льдах...»).

На карнавале Денис с помощью Мишки одевается в костюм Кота в сапогах , а потом делит с Мишкой приз за лучший костюм («Кот в сапогах»). Во время школьного похода в кинотеатр на фильм о красных и белых поднимает мальчишек класса «в атаку», стреляя из игрушечного пистолета («Сражение у Чистой речки»). На уроках музыки он любит петь и старается делать это как можно громче («Слава Ивана Козловского»).

Участвует в школьном спектакле за сценой, однако теряет звонок, а вместо того чтобы ударить доской по стулу (изображая выстрел), попадает по кошке («Смерть шпиона Гадюкина»). Забывает учить уроки, в результате чего не может рассказать стихотворение Некрасова про мужичка с ноготок, а название главной реки Америки произносит как Миси-писи («Главные реки»).

Основные персонажи

Внешние изображения

Список рассказов

Экранизации

По мотивам «Денискиных рассказов» в 1960-е и 1970-е годы было снято несколько фильмов, в том числе два двухсерийных телефильма:

  • 1970 - Волшебная сила (новелла «Мстители из 2-го В»)
  • 1970 - Денискины рассказы (из четырёх новелл)
  • 1973 - Где это видано, где это слыхано (короткометражный)
  • 1973 - Капитан (короткометражный)
  • 1973 - Подзорная труба (короткометражный)
  • 1973 - Пожар во флигеле (короткометражный)
  • 1974 - Слава Ивана Козловского (короткометражный, в киножурнале «Ералаш »)
  • 1976 - По секрету всему свету (2 серии)
  • 1979 - Удивительные приключения Дениса Кораблёва (2 серии)

Постановки

Спектакли по рассказам цикла неоднократно ставились в театрах. Кроме того, в 1993 году уральский композитор Максим Басок создал детский мюзикл «Денискины рассказы» (более 20 вариантов постановок с разными комбинациями из четырёх рассказов, либретто Бориса Бородина) . 5 апреля 2014 г. состоялась премьера спектакля "Денискины рассказы" в постановке Театральной Компании "КрисАрт", на сцене ДК им. Зуева.

Выставки

См. также

  • «Маленький Николя » - французская серия смешных рассказов о мальчике-школьнике
  • Цикл рассказов Николая Носова о школьниках Мишке и Коле («Бенгальские огни», «Дружок», «Наш каток», «Телефон», «Мишкина каша», а также повесть «Весёлая семейка »)

Напишите отзыв о статье "Денискины рассказы"

Примечания

Ссылки

  • (фрагмент мюзикла М. А. Баска, mp3)

Отрывок, характеризующий Денискины рассказы

Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j"ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.

Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.