Каким должен быть человек по мнению достоевского. Идеал, идеальное. О трагической противоречивости человека

Ф.М.Достоевский «Преступление и наказание» (1866)

Жанр

Жанр произведения Достоевского «Преступление и наказание» можно определить как философский роман , отражающий авторскую модель мира и философию человеческой личности. В отличие от Л.Н.Толстого, который воспринимал жизнь не в ее резких, катастрофических изломах, а в постоянном ее движении, естественном течении, Достоевский тяготеет к раскрытию неожиданных, трагических ситуаций. Мир Достоевского – это мир на пределе, на грани переступления всех нравственных законов, это мир, где человек постоянно проверяется на человечность. Реализм Достоевского – это реализм исключительного, не случайно сам писатель называл его «фантастическим», подчеркивая, что в самой жизни «фантастическое», исключительное бывает важней, знаменательней обыденного, открывает в жизни ее скрытые от поверхностного взгляда истины.

Произведение Достоевского можно определить также и как идеологический роман. Герой писателя – это человек идеи, он из тех, «кому не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить». Сюжет романа – это столкновение персонажей-идеологов между собой и проверка идеи Раскольникова жизнью. Большое место в произведении занимают диалоги-споры героев, что также характерно для философского, идеологического романа.

Смысл названия

Часто названиями литературных произведений становятся противоположные понятия: «Война и мир», «Отцы и дети», «Живые и мертвые», «Преступление и наказание». Как это ни парадоксально, противоположности в конечном счете становятся не только взаимосвязанными, но и взаимообусловленными. Так и в романе Достоевского «преступление» и «наказание» - ключевые понятия, в которых отражается авторская идея. Смысл первого слова в названии романа многопланов: преступление осознается Достоевским как переступление всех нравственных и общественных преград. Героями «переступившими» оказываются не только Раскольников, но и Соня Мармеладова, Свидригайлов, Миколка из сна о забитой лошаденке, более того – сам Петербург в романе также переступает законы справедливости.Второе слово в названии романа также многозначно: наказание становится не только страданием, неимоверным мучением, но и спасением. Наказание в романе Достоевского – понятие не юридическое, а психологическое, философское.

Идея духовного воскресения – одна из основных в русской классической литературе 19 века: у Гоголя можно вспомнить замысел поэмы «Мертвые души» и повесть «Портрет», у Толстого - роман «Воскресение». В творчестве Федора Михайловича Достоевского тема духовного воскресения, обновления души, которая обретает любовь и Бога, - центральная в романе «Преступление и наказание».

Особенности психологизма Достоевского

Человек – тайна. Достоевский писал брату: «Человек есть тайна, её надо разгадать, и ежели будешь разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время. Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком». У Достоевского нет «простых» героев, все, даже второстепенные, сложны, все несут свою тайну, свою идею. По Достоевскому, «сложен всякий человек и глубок, как море». В человеке всегда остается что-то неизведанное, не разгаданное до конца, «тайное» даже для себя самого.

Сознательное и подсознательное (разум и чувство). По Достоевскому, рассудок, разум не является представителем всего человека, не всё поддается в жизни и в человеке логическому расчету («Всё рассчитают, а натуру-то и не учтут», – слова Порфирия Петровича). Именно натура Раскольникова восстает против его «арифметического расчета», против его теории – порождения его рассудка. Именно «натура», подсознательная суть человека может быть «умнее» ума. Обмороки, припадки героев Достоевского - отказ разума – часто спасают их от того пути, на который толкает разум. Это защитная реакция натуры человека против диктата разума.

В снах, когда безраздельно властвует подсознательное, человек способен более глубоко познать себя, открыть в себе такое, чего еще не знал. Сны – это более глубокое познание человеком мира и себя (таковы все три сна Раскольникова – сон о лошадёнке, сон о «смеющейся старухе» и сон о «моровой язве»).

Зачастую подсознательное более точно руководит человеком, чем сознательное: частые «вдруг» и «случайно» в романе Достоевского лишь для разума «вдруг» и «случайно», но не для подсознания.

Раздвоенность героев до последнего предела. Достоевский считал, что добро и зло не являются внешними по отношению к человеку силами, а коренятся в самой природе человека: «В человеке содержится вся мощь темного начала и в нем же содержится вся сила света. В нем оба средоточия: и крайняя глубь бездны, и высший предел неба». «Бог с дьяволом борются, а поле битвы – сердца людей». Отсюда раздвоенность героев Достоевского до последнего предела: бездну нравственного падения и бездну высших идеалов они могут созерцать одновременно. «Идеал мадонны» и «идеал Содомский» могут жить в человеке одновременно.

Образ Петербурга

Петербург – один из самых красивейших и одновременно самых противоречивых городов мира. Соединение холодной, совершенной красоты этой Северной Пальмиры и чего-то мрачноватого, угрюмого даже в самой ее пышности позволило Достоевскому назвать Петербург «самым фантастическим городом мира». Часто Петербург в русской литературе 19 века воспринимается как гиблое или заколдованное место, где человек сходит с ума или попадет во власть Дьявола – именно таким изображен этот город в романе Достоевского – город, переступивший законы человечности. Писатель увлекает читателя не на Невский проспект или Дворцовую площадь, а в кварталы бедноты, где тесные улочки и облитые помоями лестницы, убогие жилища, которые вряд ли можно назвать жилищами.

Одна из основных идей русской литературы – идея Дома: Дом – это не просто четыре стены, это особая атмосфера взаимопонимания, защищенности, человеческого тепла, единения, однако большинство героев Достоевского лишено такого дома. «Клетушка», «каморка», «угол» - так называют они то, где живут. Каморка Раскольникова «походила более на шкаф, чем на квартиру», Мармеладовы жили в проходной комнате «шагов в десять длиной», Сонина комната была похожа на сарай. Такие вот похожие либо на шкаф, либо на сарай комнаты рождают чувство подавленности, потерянности, душевного дискомфорта. «Без-Домность» - показатель того, что в мире что-то расшаталось, что-то смещено.

Городской пейзаж Петербурга в романе поражает фантастической мрачноватостью, неуютством. Чего стоит описание города в начале романа: «На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, кирпич, пыль». Мотив духоты, отсутствия воздуха становится в романе символическим: как от петербургской жары, Раскольников задыхается от бесчеловечности своей теории, которая давит его, гнетет, не случайно Порфирий Петрович скажет: «Вам теперь только воздуху надо, воздуху!»

В таком городе, казалось, невозможно оставаться здоровым и физически, и нравственно. Болезненность этого мира, проявляясь наружу, окрашивает и стены домов, и лица людей в нездоровый, раздражающий желтый цвет: желтенькие обшарпанные обои в комнатах Раскольникова, Сони, Алены Ивановны; у женщины, бросившейся в канаву, «желтое, продолговатое, испитое лицо»; перед смертью Катерины Ивановны «бледно-желтое, иссохшее лицо ее закинулось навзничь».

Мир романа «Преступление и наказание» - это мир постоянных, ставших уже будничными и привычными трагедий. В романе нет ни одной смерти, которую можно было бы назвать естественной: колеса барской коляски раздавили Мармеладова, сгорела от чахотки Катерина Ивановна, пытается покончить с собой бросившаяся в канаву неизвестная женщина, топор Раскольникова сокрушил две жизни. Все это воспринимается окружающими как что-то будничное, привычное, а то и доставляющее повод для своеобразного развлечения. Любопытство, оскорбительное, циничное, бездушное, выявляет, насколько человек в мире такого Петербурга одинок. В тесноте квартир, в уличной толпе человек оказывается наедине с самим собой и с этим жестоким городом. Этот своеобразный «поединок» человека и города почти всегда заканчивается для героев Достоевского трагически.

Традиционно в литературе сложился взгляд на Петербург как город, сочетающий в себе реальное и фантастическое, конкретное и символическое. В романе Достоевского Петербург становится городом-монстром, пожирающим своих жителей, роковым городом, лишающим людей всякой надежды. Темные, безумные силы овладевают душой человека в этом городе. Иногда кажется, что сам «зараженный городом» воздух рождает полуреальные-полуфантастические явления – того мещанина, например, который вырос будто из-под земли и крикнул Раскольникову: «Убивец!» Сны в этом городе становятся продолжением реальности и неотличимы от нее, как, например, сны Раскольникова о забитой лошаденке или смеющейся старухе. Сама идея главного героя романа Достоевского предстает фантомом, рожденным всей болезненной атмосферой Петербурга, город, переступивший законы человечности, становится соучастником преступления.

Человек – не «ветошка», не «вошь», не «тварь дрожащая», однако в том Петербурге, каким изображает его Достоевский - мире несправедливости и самоутверждения за счет судеб и жизней людей, - человек часто оказывается превращен в «ветошку». Роман Достоевского поражает жестокой правдой в изображении «униженных и оскорбленных», доведенных до отчаяния людей. Все несчастья и унижения, которые несет человеку несправедливо устроенный мир, совместились в истории семьи Мармеладовых. Этот бедный спившийся чиновник, который рассказывает свою историю Раскольникову, оказывается, мыслит вечными категориями справедливости, сострадания, всепрощения: «Ведь надобно же, чтоб у всякого человека было хоть одно такое место, где бы и его пожалели!» Мармеладов не только жалок, но и трагичен: у него уже нет надежды на обустроенность своей земной жизни, единственное его упование – на небесного Судию, который окажется милосерднее земных: «А пожалеет нас тот, кто всех пожалел и кто всех и вся понимал, он единый, он и судия». Горячая заинтересованность автора в человеке, его сострадание «униженным и оскорбленным» - основа гуманизма Достоевского. Не судить, а прощать и понимать человека – в этом нравственный идеал Достоевского.

Раскольников

Личность Раскольникова. Главным героем романа «Преступление и наказание» становится предельно противоречивая, яркая, сильная личность, по словам Разумихина, в Раскольникове «два человека попеременно сменяются», не случайно и фамилия героя от слова «раскол»; в самом внешнем облике героя Достоевского сочетаются принц и нищий.

Раскольникову не дано пройти мимо чужого страдания, боль и мучения людей для него совершенно непереносимы. Первый порыв натуры Раскольникова – это всегда порыв добра: увидел впервые обманутую девочку на бульваре – не раздумывая, не рассчитывая, делает всё, чтобы спасти её («Раскольников бросился на господина, не рассчитав даже и того, что плотный господин мог управиться и с двумя такими, как он»), отдает семье Мармеладова последние деньги, из рассказа Разумихина на суде мы узнаем, что Раскольников спас от пожара детей.

Однако «раскол» между первым порывом сострадания и холодным голосом разума толкает героя Достоевского на взаимоисключающие поступки. «Уходя, Раскольников успел просунуть руку в карман, загрёб сколько пришлось медных денег и неприметно положил на окошко. Потом уже на лестнице он одумался и хотел было воротиться. «Ну что это за вздор я такой сделал, - как будто что-то ужалило Раскольникова; в один миг его как будто перевернуло»; «Послушайте, - закричал он вслед усачу. – Оставьте! Чего вам! Бросьте! Пусть его позабавится (он указал на франта). Вам-то чего?»; «И чего я ввязался тут помогать? Ну мне ль помогать? Да пусть их переглотают друг друга живьём – мне-то чего?»

Причины преступления Раскольникова. Одна из причин преступления Раскольникова – несправедливость мира, в котором страдают невинные, а счастливы такие, как Лужин и Свидригайлов. «Мне вдруг представилось, как же это ни единый до сих пор не посмел, проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-запросто всё за хвост и стряхнуть!..Я озлился и не захотел». «Озлился», «стряхнуть», «не захотел» - эти слова выявляют в Раскольникове всю меру его ненависти к этому миру.

Еще одна причина – проверка себя на способность воплотить идею, которая, по мнению Раскольникова, способна преобразить человеческую жизнь.

Теория Раскольникова. В теории Раскольникова, как и в самой его личности, совмещаются взаимоисключающие начала: желание даровать людям счастье и убеждение, что это возможно средствами насилия. Все люди, по мнению героя Достоевского, делятся на низших и высших, обыкновенных, способных увеличивать человечество лишь численно, и необыкновенных, дарующих новые идеи, прозрения, способных продвинуть человечество на шаг вперед к счастью, к «Новому Иерусалиму». Эту высшую миссию необыкновенные, «право имеющие», «гении» могут воплотить, лишь переступив все прежние человеческие законы, включая древнейший – «не убий». Все великие в этом смысле были преступниками, для которых не было никаких преград в воплощении их идей, они способны были пролить кровь тысяч во имя счастья миллионов, они имели право разрешить себе «кровь по совести», то есть не мучиться от пролитой во имя блага большинства крови тех, кого посчитали недостойными жить. Великим, по мнению Раскольникова, «всё дозволено».

Свою идею Раскольников раскрывает в романе дважды: Порфирию Петровичу, который упомянул статью Раскольникова «О преступлении», и Соне. В разговоре с Порфирием Петровичем Раскольников высвечивает в своей теории право великих на «переступление» и вседозволенность во имя выполнения высшей миссии дарования человечеству счастья. Соня же нужна Раскольникову как союзница в борьбе за осуществление высшей цели обретения права решения вопросов жизни и смерти, ведь, по мнению героя Достоевского, Соня тоже «переступила» - правда, через свою жизнь, но перед высшим судом это то же, что и переступить через жизнь другого: «Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила, стало быть, нам вместе идти, по одной дороге!»

Как многие герои русской литературы, Раскольников тоже отвечает на вопрос «что делать?»: «Что делать? Сломать что надо, раз навсегда, да и только: и страдание взять на себя!.. Свобода и власть, а главное власть! Вот цель!» Таким образом, Раскольников убеждает Соню, что мир страшен, а потому нужно что-то немедля делать, взяв на себя всю власть и всё страдание (а значит, и всю ответственность), единовластно решить, кому жить, кому умирать, что есть счастье для всех. Ждать, пока мир переменится, нельзя, нужно осмелиться самому сломать его законы и установить новые.

Именно теория Раскольникова и совершенное в целях ее проверки двойное убийство становятся его переступлением через человека и Бога, давшего древний закон «Не убий». Убивая, Раскольников проверяет и свою теорию, и себя на принадлежность к высшему или низшему разряду. Письмо матери, известие о вынужденном согласии сестры Дуни на брак с Лужиным, собственная бедность и униженность ускоряют созревшее в сознании героя решение.

Нравственные муки Раскольникова. Сцена убийства Раскольниковым старухи-процентщицы и Лизаветы показана Достоевским с жёстким натурализмом не случайно: преступление противоестественно самой природе человека. По мнению Достоевского, человеческая жизнь, какой бы она ни была, бесценна, и никто не вправе переступать через человека, поскольку жизнь дается ему Богом. Преступление перед человеком, по мнению Достоевского, оказывается тем самым преступлением перед самим Богом. Раскольников переступает через человека, Бога, наконец, через самого себя, свою натуру, в основе которой всегда жило обостренное чувство справедливости и добра.

Теория Раскольникова не принимается самой природой его личности, отсюда его разлад с самим собой, его внутренний конфликт, отсюда его «ужасное мучительство себя и других». После совершения двойного убийства Раскольников оказывается в бездне душевного хаоса: страх, злость, минутная радость, отчаяние, надежда и безнадежность одновременно совмещаются в нем, вызывая изнеможение вплоть до беспамятства. Он почувствовал, что, словно ножницами, отрезал себя от людей, даже самые близкие и любимые: мать, сестра – вызывали отторжение, словно Раскольников чувствовал, что уже не имел права любить их и принимать их любовь. Переступив черту добра и зла, Раскольников оказался вне мира людей, и это ощущение одиночества и отделенности от людей было «мучительнейшим из всех до сих пор пережитых им ощущений».

Ударив по Лизавете, он ударил по Соне, по всем «униженным и оскорбленным», которых как раз и хотел защитить от несправедливости безжалостного мира. Его сон о смеющейся старухе убеждает, что Раскольников лишь умножил зло этого уже переполненного злом мира, и после этого сна герой Достоевского со всей очевидностью понимает, что он переступил через себя, через свою человеческую натуру: «Я не старуху убил – я себя убил».

Раскольников не видит для себя возможности продолжения жизни, он утрачивает веру в будущее, в себя, в саму жизнь. Потеря веры в теорию совмещается в Раскольникове с «язвительным и бунтующим сомнением» в необходимости покаяния. Даже на Сенной, куда Соня посылает Раскольникова, он не смог произнести слов раскаяния, поскольку их еще не было в его душе, даже на каторге он долго испытывал гордыню и злость по отношению к себе – не сумевшему переступить через кровь. Он испытывает к себе непреодолимую ненависть, называя себя «низким», «ничтожным» человеком, «подлецом», однако не потому, что убил старушонку, эту, как он ее называет, «гадкую, зловредную вошь», а потому, что не вытерпел этого убийства, не переступил спокойно через кровь, как это сделали бы наполеоны, властители, «необыкновенные». Еще долго муки совести будут совмещаться в душе Раскольникова с презрением к себе из-за того, что оказался не Наполеоном, однако, по Достоевскому, именно эти неимоверные страдания и выявляют в Раскольникове человека, способного к воскресению.

Потеря веры в себя, ненависть к себе усиливаются, когда Раскольников видит, что его любят Соня, мать, сестра, что он и сам не утратил способности к любви, однако любовь, вместо радости, приносит ему лишь отчаяние и страдание: «Но зачем же они сами меня так любят, если я не стою того! О, если б я был один и никто не любил меня и сам бы я никого никогда не любил! Не было бы всего этого!» Однако именно любовь, даже принося страдания, спасает Раскольникова, помогает ему подняться из пропасти нравственного падения.

Путь к духовному воскресению. Евангельская тема страдания воплощается в романе и становится отражением авторского идеала духовного очищения через страдание. Наказание человека, как и его спасение, заложены в его натуре, душе - это одна из основных идей Достоевского. Добро и зло не вне человека, а в нем самом, потому лишь сам Раскольников должен был найти в себе силы преодолеть дьявольское наваждение.

Сама натура героя Достоевского восстает против пролитой им крови: неимоверное напряжение борьбы с самим собой, обмороки, беспамятство, болезненное ощущение одиночества – всё это показывает, что душа Раскольникова не умерла, что в нем жив человек. Раскольников изнемогает под гнетом своей теории, не случайно Порфирий Петрович говорит ему: «Вам теперь только воздуху надо, воздуху, воздуху».

Прозрение приходит после сна о моровой язве, который приснился Раскольникову на каторге: герой Достоевского видит, какой катастрофой неизбежно оборачивается стремление одних людей взять «всю власть и всю ответственность» за решение вопроса жизни и смерти других. Картины сна Раскольникова созвучны евангельским строкам о Конце Света – это для Достоевского было очень важно: Конец Света придет, если люди возомнят себя пророками, если переступят через вечный нравственный закон «не убий».

Освобождение от идеи стало для Раскольникова воскресением для любви и для Бога, ведь его преступление разорвало связи не только с миром, людьми, но и с Богом, не случайно раскольников сам попросил у Сони Евангелие после своего выздоровления от мучительной болезни вседозволенности. В черновиках Достоевского читаем: «Последняя строчка романа. Неисповедимы пути, которыми находит Бог человека». Одной из кульминационных в романе становится сцена чтения легенды о воскресении Лазаря. Бог есть, он живёт в каждом человеке, важно уверовать в это, и тогда даже умершая душа способна возродиться, как возродился Лазарь, - именно в этом хотела убедить Раскольникова Соня.

Роман Достоевского имеет открытый финал, и это также связано с темой духовного воскресения: к Раскольникову приходят Бог и любовь, ощущение обновления и вера в будущее, перед героями Достоевского открываются новые горизонты, они на пороге новой жизни, не случайно мрачность петербургских пейзажей сменяют в конце свежесть и бескрайность сибирских просторов, весенняя ясность и тепло. «Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого…Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью. Это могло бы составить тему нового рассказа – но теперешний рассказ наш окончен», - таковы последние строки романа Достоевского о человеке, оказавшемся способным подняться из пропасти нравственного падения.

В какой бы пропасти нравственного падения ни оказался человек, он способен духовно воскреснуть для любви и для Бога – настолько огромной была вера Достоевского в нравственные силы человека. Тема воскресения души – одна из центральных в романе.

Двойники Раскольникова

Переступив черту, отделяющую добро от зла, Раскольников стал «двойником» тех, кого презирал, кто был ему чужд. В литературоведении такой образ получил название «чёрный двойник». Идея вседозволенности, воплотившись в разных образах, дает «двойников» Раскольникова – студента, Лужина, Свидригайлова, Миколку из сна о лошадёнке.

Двойники – искаженное, преувеличенное «зеркало» Раскольникова. Первый двойник героя – безымянный студент в трактире с его идеей целесообразного, полезного убийства старухи-процентщицы, на деньги которой можно было бы спасти многих людей, погибающих от нищеты: «Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь – тысячи жизней взамен – да ведь тут арифметика!»

Лужин – человек середины, меры, у него всё по расчету, всё по мерке, даже чувства. Его главная идея – «возлюби, прежде всех, одного себя, ибо всё на свете на личном интересе основано». Человек середины, Лужин никогда не сформулировал бы конечное утверждение той логической цепочки, которая идет от идеи «личного интереса», но это сделал раскольников: «А доведите до последствий, что вы проповедовали, и выйдет, что людей можно резать».

Если Лужин возмущён подобной трактовкой своей жизненной философии, то Свидригайлов и не скрывает того, что жизнь по ту сторону нравственных законов давно стала для него естественной и единственно возможной. Свидригайлов уже утратил способность различать добро и зло, он тоже из тех, кто «переступил». Всю жизнь он подчинил удовлетворению своих инстинктов и низких желаний. Нет поступка, перед которым он ужаснулся бы, который мог бы назвать преступлением. Он истязает и доводит до смерти лакея и жену, он насилует ребенка, он преследует Дуню. Свидригайлов не верит в Божественную волю и возмездие.

Однако Свидригайлов знает не только «бездну падения», но и «бездну высших идеалов» тоже. Он бескорыстен, не лишен чести, способен глубоко любить, способен вплоть до самоубийства осудить себя. Свидригайлов спасает семью Мармеладова: устраивает в пансионы младших детей, передает деньги Соне, утверждает, что его покойная жена завещала Дуне сумму в три тысячи. Самоубийство Свидригайлова имеет глубинную причину: человек в нем проснулся, но для жизни у него уже не было нравственных опор.

Однако есть у Раскольникова не только «дьявольские», но и «божественные» двойники – например, Миколка-красильщик, который готов взять на себя страдание за несовершенное преступление, чтобы очиститься душой, покаяться. «Божественным» двойником Раскольникова можно в какой-то мере назвать и Соню, в судьбе которой совмещаются переступление и сострадание. Однако внешнее сходство оборачивается принципиальным, глубинным различием жизненных идей и правд. Раскольников – это доведенная до предела гордыня, Соня – смирение, сострадание, кротость, самопожертвование. Раскольников живет разумом, Соня – сердцем, душой, чувством. Раскольников – человек протеста, даже против Бога («Да может, Бога-то совсем нет». Не случайно Соня говорит: «От Бога вы отошли, и вас Бог поразил, дьяволу предал»), Соня – истинной, органичной веры («Что ж бы я без Бога-то была?»). Вера Сони – это вера глубинная, естественная, это вера сердца, для которой не нужны рассудочные доказательства.

Соня Мармеладова

Воплощением авторского идеала сострадания и любви становится в романе Соня Мармеладова. Любовь и сострадание Сони Мармеладовой становятся и для детей Катерины Ивановны, и для Раскольникова дорогой к спасению, не случайно Достоевский подчеркнул в своей героине как ведущее свойство натуры «ненасытимое сострадание».

Жизнь незаслуженно жестоко обошлась с Соней: она рано потеряла мать, ее отец спивается от бессилия изменить свою жизнь, она вынуждена жить в позоре и грехе. Но удивительно: эти грех и позор словно её не касаются, они не в силах её очернить, принизить. Впервые мы встречаем Соню на страницах романа, когда Раскольников приносит раздавленного Мармеладова; в безвкусно-ярком одеянии, разукрашенном по-уличному, предстает существо, начисто лишенное черт порочности. Описывая портрет Сони, Достоевский не раз отметит ее голубые глаза, которые наиболее точно определяет эпитет «ясные». В Соне столько ясности, что яснеет всё, к чему она прикасается и что находится рядом с нею.

Соня, не задумываясь, переступает через себя, чтобы помочь самым близким и любимым людям. Соня несёт свой крест тихо, не жалуясь, у нее нет обиды на Катерину Ивановну, она умеет понять и простить – и ей не нужно делать над собой усилие для этого. Соня не изверилась в людях, она умеет видеть доброе начало в человеке. Вера Сони – активное добро по отношению к конкретному человеку, а не человечеству в целом.

Пытаясь доказать Соне правильность своего пути, Раскольников говорит: «Если бы вдруг всё это теперь на ваше решение отдали: тому или тем жить на свете, то есть Лужину ли жить и делать мерзости или умирать Катерине Ивановне? То как бы вы решили: кому из них умереть?» Для Сони же не может быть подобного «арифметического расчета»: кому жить, кому умирать. «К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьёй поставил: кому жить, кому не жить?» Для Сони ясно самое главное: человек не может и не должен брать на себя решение вопроса, который вправе решать только Бог.

Еще в первом рассказе Мармеладова о Соне поражает беспредельность её сострадания и неосуждения: «Так не на земле, а там…о людях тоскуют, плачут, а не укоряют, не укоряют». «Не укоряет», - именно это определяет отношение Сони к людям, поэтому и в Раскольникове она увидела не убийцу, а несчастного, исстрадавшегося человека: «Нет тебя несчастнее никого в целом свете! Что вы это над собой сделали!» - это первые слова Сони после того, как она узнала о преступлении Раскольникова. Соня идет за Раскольниковым, не прося ничего, она даже не уверена в том, любит ли он ее, да ей эта уверенность и не нужна, достаточно уже того, что он нуждается в ней, нуждается даже тогда, когда отталкивает ее. Соня с болью видит, в какой глубине душевного опустошения он оказался. Она почувствовала, что Раскольников бесконечно одинок, потерял веру в себя, в Бога, в саму жизнь. «Как же без человека-то прожить?» - в этих словах Сони заключена особая мудрость. «Вместе страдать пойдем, вместе и крест понесем», - говорит Соня, уверенная, что лишь страдание и покаяние могут воскресить душу.

Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь разгадывать ее всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком.

(Письма. XXVIII/I. С. 63)

Человек не из одного какого-нибудь побуждения состоит, человек - целый мир, было бы только основное побуждение в нем благородно.

(Дневник писателя. XXV. С. 170)

…Мне кажется, мы такие разные люди на вид… по многим обстоятельствам, что у нас, пожалуй, и не может быть много точек общих, но, знаете, я в эту последнюю идею сам не верю, потому очень часто только так кажется, что нет точек общих, а они очень есть… это от лености людской происходит, что люди так промеж собой на глаз сортируются и ничего не могут найти…

(Идиот. VIII. С. 24)

Никто не может быть чем-нибудь или достигнуть чего-нибудь, не быв сначала самим собою.

(Записная тетрадь. XX. С. 176)

…Причины действий человеческих обыкновенно бесчисленно сложнее и разнообразнее, чем мы их всегда потом объясняем, и редко определенно очерчиваются.

(Идиот. VIII. С. 402)

Какая разница между демоном и человеком? Мефистофель у Гёте говорит на вопрос Фауста: «Кто он такой» - «Я часть той части целого, которая хочет зла, а творит добро». Увы! Человек мог бы сказать о себе совершенно обратное: «Я часть той части целого, которая вечно хочет, жаждет, алчет добра, а в результате его деяний - одно лишь злое».

(Записная тетрадь. XXIV. С. 287–288)

Достоевский Ф. М. Золотые цитаты: Сборник / сост. Д. А. Кузнецов; ассист. сост. М. А. Курчина. - М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2017. - 128 с.

Вот в том-то и ужас, что у нас можно сделать самый пакостный и мерзкий поступок, не будучи вовсе иногда мерзавцем! Это и не у нас одних, а на всем свете так, всегда и с начала веков, во времена переходные, во времена потрясений в жизни людей, сомнений и отрицаний, скептицизма и шатости в основных общественных убеждениях. Но у нас это более чем где-нибудь возможно, и именно в наше время, и эта черта есть самая болезненная и грустная черта нашего теперешнего времени. В возможности считать себя, и даже иногда почти в самом деле быть, немерзавцем, делая явную и бесспорную мерзость, - вот в чем наша современная беда!

(Дневник писателя. XXI. С. 131)

Всем хочется казаться благородными. Делать подлость с благородством.

(Записная тетрадь. XXIV. С. 98)

…В наш век негодяй, опровергающий благородного, - всегда сильнее, ибо имеет вид достоинства, почерпаемого в здравом смысле, а благородный, походя на идеалиста, имеет вид шута.

(Дневник писателя. XXV. С. 54)

…Есть три рода подлецов на свете: подлецы наивные, то есть убежденные, что их подлость есть величайшее благородство, подлецы, стыдящиеся собственной подлости при непременном намерении все-таки ее докончить, и, наконец, просто подлецы, чистокровные подлецы.

(Подросток. XIII. С. 49)

Есть в воспоминаниях всякого человека такие вещи, которые он открывает не всем, а разве только друзьям. Есть и такие, которые он и друзьям не откроет, а разве только себе самому, да и то под секретом. Hо есть, наконец, и такие, которые даже и себе человек открывать боится, и таких вещей у всякого порядочного человека довольно-таки накопится.

(Записки из подполья. V. С. 122)

Свойства палача в зародыше находятся почти в каждом современном человеке.

(Записки из мертвого дома. IV. С. 155)

Во всяком человеке, конечно, таится зверь, - зверь гневливости, зверь сладострастной распаляемости от криков истязуемой жертвы, зверь без удержу, спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате болезней, подагр, больных печенок и проч.

(Братья Карамазовы. XIV. С. 220)

В самом деле, выражаются иногда про «зверскую» жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток.

(Братья Карамазовы. XIV. С. 217)

С невозможным человеком и отношения принимают иногда характер невозможный, и фразы вылетают подчас невозможные.

(Дневник писателя. XXIII. С. 17)

Ограниченному «обыкновенному» человеку нет, например, ничего легче, как вообразить себя человеком необыкновенным и оригинальным и усладиться тем без всяких колебаний.

(Идиот. VIII. С. 384)

Есть дружбы странные: оба друга один другого почти съесть хотят, всю жизнь так живут, а между тем расстаться не могут. Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и, пожалуй, умрет, если это случится.

(Бесы. X. С. 12)

Есть такие характеры, которые очень любят считать себя обиженными и угнетенными, жаловаться на это вслух или утешать себя втихомолку, поклоняясь своему непризнанному величию.

(Неточка Незванова. II. С. 157)

Человек есть существо ко всему привыкающее, и, я думаю, это самое лучшее его определение.

(Записки из мертвого дома. IV. С. 10)

У честных - врагов бывает всегда больше, чем у бесчестных.

(Записная тетрадь. XXIV. С. 230)

Узнал я, что не только жить подлецом невозможно, но и умирать подлецом невозможно… Нет, господа, умирать надо честно!..

(Братья Карамазовы. XIV. С. 445)

Нет ничего в мире труднее прямодушия, и нет ничего легче лести. Если в прямодушии только одна сотая доля нотки фальшивая, то происходит тотчас диссонанс, а за ним - скандал.

(Преступление и наказание. VI. С. 366)

Всякий поступает по совести, а порядочный человек по совести и рассчитывает.

(Письма. XXVIII. С. 228)

…Всегда должна быть мерка порядочности, которую мы должны уважать, даже если и не хотим быть порядочными.

(Записная тетрадь. XXIV. С. 85)

…Кто так легко склонен терять уважение к другим, тот прежде всего не уважает себя.

(Дневник писателя. XXV. С. 16)

…Если захотите рассмотреть человека и узнать его душу, то вникайте не в то, как он молчит, или как он говорит, или как он плачет, или даже как он волнуется благороднейшими идеями, а высмотрите лучше его, когда он смеется. Хорошо смеется человек - значит хороший человек. Смехом иной человек себя совсем выдает, и вы вдруг узнаете всю его подноготную. Даже бесспорно умный смех бывает иногда отвратителен. Смех требует прежде всего искренности, а где в людях искренность? Смех требует беззлобия, а люди всего чаще смеются злобно. Искренний и беззлобный смех - это веселость, а где в людях в наш век веселость, и умеют ли люди веселиться? <…> Веселость человека - это самая выдающая человека черта, с ногами и руками. Иной характер долго не раскусите, а рассмеется человек как-нибудь очень искренно, и весь характер его вдруг окажется как на ладони. Только с самым высшим и с самым счастливым развитием человек умеет веселиться сообщительно, то есть неотразимо и добродушно.

(Подросток. XIII. С. 285)

Трус тот, кто боится и бежит; а кто боится и не бежит, тот еще не трус.

(Идиот. VIII. С. 293)

Без святого и драгоценного, унесенного в жизнь из воспоминаний детства, не может и жить человек. Иной, по-видимому, о том и не думает, а все-таки эти воспоминания бессознательно да сохраняет. Воспоминания эти могут быть даже тяжелые, горькие, но ведь и прожитое страдание может обратиться впоследствии в святыню для души.

(Дневник писателя. XXV. С. 172–173)

Я вам скажу, что такое розга. Розга в семействе есть продукт лени родительской, неизбежный результат этой лени. Все, что можно бы сделать трудом и любовью, неустанной работой над детьми и с детьми, все, чего можно бы было достигнуть рассудком, разъяснением, внушением, терпением, воспитанием и примером, - всего того слабые, ленивые, но нетерпеливые отцы полагают всего чаще достигнуть розгой: «Не разъясню, а прикажу, не внушу, а заставлю». Каков же результат выходит? Ребенок хитрый, скрытный непременно покорится и обманет вас, и розга ваша не исправит, а только развратит его. Ребенка слабого, трусливого и сердцем нежного - вы забьете. Наконец, ребенка доброго, простодушного, с сердцем прямым и открытым - вы сначала измучаете, а потом ожесточите и потеряете его сердце.

(Дневник писателя. XXV. С. 190)

Ребенку можно все говорить, - все; меня всегда поражала мысль, как плохо знают большие детей, отцы и матери даже своих детей. От детей ничего не надо утаивать под предлогом, что они маленькие и что им рано знать. Какая грустная и несчастная мысль! И как хорошо сами дети подмечают, что отцы считают их слишком маленькими и ничего не понимающими, тогда как они все понимают. Большие не знают, что ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет. О Боже! когда на вас глядит эта хорошенькая птичка, доверчиво и счастливо, вам ведь стыдно ее обмануть! Я потому их птичками зову, что лучше птички нет ничего на свете. <…> Через детей душа лечится…

(Идиот. VIII. С. 58)

…Я объявляю торжественно, что дух жизни веет по-прежнему и живая сила не иссякла в молодом поколении. Энтузиазм современной юности так же чист и светел, как и наших времен. Произошло лишь одно: перемещение целей, замещение одной красоты другою! Все недоумение лишь в том, что прекраснее: Шекспир или сапоги, Рафаэль или петролей? <…> А я объявляю, что Шекспир и Рафаэль - выше освобождения крестьян, выше народности, выше социализма, выше юного поколения, выше химии, выше почти всего человечества, ибо они уже плод, настоящий плод всего человечества и, может быть, высший плод, какой только может быть! Форма красоты уже достигнутая, без достижения которой я, может, и жить-то не соглашусь… О Боже!

(Бесы. X. С. 372–373)

Не принимает род людской пророков своих и избивает их, но любят люди мучеников своих и чтут тех, коих замучили.

(Братья Карамазовы. XIV. С. 292)

Любопытно, чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они больше всего боятся…

(Преступление и наказание. VI. С. 6)

…Жизнь - целое искусство, жить - значит сделать художественное произведение из самого себя…

(Петербургская летопись. XVIII. С. 13)

Е. Н. Холондович (Москва)

В настоящее время, когда активно обсуждаются проблемы национальной идентичности и национальной политики, встает вопрос о том, чем отличатся исконно русские черты характера, насколько психология современных россиян соответствует тем ментальным особенностям, которые сформировались в течение многих столетий и испокон веков были присущи русскому человеку? И не появилось ли за последние десятилетия новое поколение, воплощающее в себе некий новый психотип?

Чтобы ответить на поставленные вопросы, необходимо, прежде всего, попытаться осознать, в чем же заключаются основные черты «национального русского характера», выделить особенности мышления и эмоционально-чувственной сферы русского человека, специфику его отношения к разным сторонам действительности.

Историк Н. И. Костомаров утверждал, что «литература есть душа народной жизни, есть самосознание народности. Без литературы последняя — только страдательное явление, и поэтому чем богаче, чем удовлетворительнее у народа литература, тем прочнее его народность, тем более ручательств, что она упорнее охранит себя против враждебных обстоятельств исторической жизни, тем сама сущность народности является осязательнее, яснее» (Костормаров, 1903, с. 34). В связи с этим следует обратиться к творчеству Ф. М. Достоевского, который, по мнению И. Л. Волгина, — «один из глубочайших православных мыслителей, который воплотил православную идею в реальном художественном контексте своих романов. Безусловно, это проповедник, прозревающий бездны человеческого духа, обладающий пророческим даром. Трудно назвать другого такого художника, который был бы так актуален на протяжении столь длительного времени. Не просто классичен, „музеен“, „культурно-историчен“, а именно актуален — в бытийственном плане. С наступлением XXI ве ка его творчество не только не устаревает, но и наполняется новым смыслом» (Волгин, 2005, с. 43). Ф. М. Достоевский, как никакой другой русский писатель и публицист, был выразителем русской национальной идеи. В отличие от большинства литераторов XIX в., он знал русского человека не понаслышке, непосредственно общаясь с ним, наблюдая и изучая его в течение четырехлетнего пребывания на каторге. В творчестве писателя представлены точные описания жизненного уклада и психологии русского человека.

В 2010 г. нами было проведено историко-психологическое исследование жизненного пути и творчества Ф. М. Достоевского с целью реконструкции психологических характеристик его личности. Решались задачи выявления основных детерминант личностного и профессионального формирования и развития Достоевского, раскрытия этапов творчества и выявления психологических характеристик, отразившихся в произведениях писателя. Этапы творчества, выделенные в ходе исследования, отразили основные темы его произведений. Это особенности «маленького человека», опасность вступления на путь безверия и, наконец, идея о том, что только Бог позволяет человеку оставаться человеком. Эти три темы выражают главные идеи, владевшие умами русской интеллигенции XIX столетия.

В работах отечественных писателей, религиозных философов и историков конца XIX-начала XX в. религиозность выделяется в качестве основы, системообразующего стержня, определяющего характер, образ мыслей и поведение русского человека. Солидаризируясь с этим мнением, Ф. М. Достоевский идет дальше, показывая, что религиозность русского народа зиждется не на знании церковных канонов, а на некоей внутренней потребности в добре и свете, имманентно заложенной в русской душе и находящей духовное подкрепление в православии.

Коренная духовная потребность русского народа — потребность в страдании. По мнению Ф. М. Достоевского, она не только проходит красной нитью через всю русскую историю, но и широко представлена в фольклоре.

Русского человека характеризует неистребимая жажда правды и справедливости — во что бы то ни стало, даже путем принесения во имя этого жертвы. Образ лучшего человека, хранящийся в глубинах русского сознания, — «это тот, который не преклонится перед материальным соблазном, тот, который ищет неустанной работы на дело Божье и любит правду и, когда надо, встает служить ей, бросая дом и семью и жертвуя жизнью» (Достоевский, 2004, с. 484).

Русские способны на великий подвиг, проявление самоотверженности, силы духа. При необходимости в исключительных случаях они умеют объединяться. И именно эти качества были проявлены русским народом во время войны 1812 г. и в другие годы тяжелых испытаний. На это указывал Ф. М. Достоевский, полагая, что нравственная сила народа выявляется в высших проявлениях духа в самые критические периоды его истории. Стремление к самосохранению и самосовершенствованию дает русским людям силы преодолевать самые тяжелые времена в истории своей страны.

Вместе с тем Достоевский отмечает незлобивость русских. «Русские люди долго и серьезно ненавидеть не умеют, и не только людей, но даже пороки, мрак невежества, деспотизм, обскурантизм, ну и все эти прочие ретроградные вещи» (там же, с. 204). Этим качеством объясняется быстрое забвение русским народом своих тиранов и их идеализацию.

Для русской души характерны простодушие и честность, искренность и широкий «всеоткрытый» ум, кротость, сочувствие слабому и угнетенному, милосердие, всепрощение и широта взглядов.

Достоевский выделяет и такое качество русского человека, как восприимчивость к культуре других народов, принятие и «извинение» иных идеалов, терпимость к чужим обычаям, нравам, вере. Веротерпимость как исконное качество русской нации выражено в самом духе русской государственности как многонациональной, вобравшей в себя различные религиозные конфессии. Но в то же время православие всегда выступало главной доминантой в сознании русского человека. На его основе формировались идеальные образы русского народа — Сергей Радонежский, Тихон Задонский и другие подвижники и ревнители веры. В соответствии с этими идеалами необходимо, по мнению Достоевского, подходить и к русскому человеку: «Судите наш народ не по тому, что он есть, а по тому, чем желал бы стать» (там же, с. 208).

Являясь объективным исследователем своего народа, стремящимся раскрыть все грани его национального характера, Достоевский не мог не коснуться и «темных сторон» русской души. В связи с этим он выделяет частые проявления жестокости, склонность к садизму, забвение всякой меры, порывистость как в плохом, так и в хорошем, самоотрицание и саморазрушение. «Любовь ли, вино ли, разгул, самолюбие, зависть — тут иной русский человек отдается почти беззаветно, готов порвать все, отречься от всего: от семьи, обычая, Бога. Иной добрейший человек как-то вдруг может сделаться отрицательным безобразником и преступником» (там же, с. 153). В публицистических статьях Достоевского приведены примеры чудовищной жестокости, до которой может доходить русский человек — и простой мужик, и представитель образованного слоя общества.

Обсуждая с читателями уголовные процессы своего времени, Достоевский категорически высказывался против оправдания преступлений. Он указывал на бессознательные идеи, как индивидуальные, так и коллективные, которые «сокрыты» глубоко в душе народа. Одна из них — идея сочувствия, сострадания преступникам. Русский человек всегда называл их несчастными. Но будь он на их месте, может быть, совершил бы еще более тяжкое преступление. Согласно мнению русских людей, преступник достоин сострадания, но не оправдания, так как его «среда заела». Преступник виноват перед законом и должен нести заслуженное наказание. Оправдание же преступления ведет к возникновению чувства вседозволенности, вселяет в душу русского человека «цинизм, безверие в правду народную, в правду Божью» (там же, с. 34). Вера в закон и в народную правду, таким образом, расшатывается.

Достоевский также указывал на склонность русских к пьянству, к поклонению золоту и предостерегал от культивирования этих качеств как опасных для личности. Видя примеры развращенности и безнаказанности, русский человек принимает это как приглашение к действию.

Сквернословие очень распространено в народе. Но если в светском, образованном обществе оно считается некоей «изюминкой», то человек простой в этом отношении более целомудрен; он употребляет скверные слова по привычке, машинально.

Склонность ко лжи также отмечается Достоевским как русская черта, хотя она чаще связана с потребностью приукрасить жизнь, а не обмануть собеседника. Русский человек может так увлечься, что и сам поверит в свою ложь.

Протест, отрицание и бунт трактуются Достоевским как оборотная сторона русского долготерпения. Если уж «упал», так и еще ниже, «как с горы лететь». Остановиться трудно, невозможно, да и не хочется. В этом выражена безмерность русской души, ее крайняя полярность.

Русские способны ужиться со всем чем угодно; у них отсутствует то чувство меры, которое свойственно европейскому человеку: «…нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил… Что уму представляется позором, то сердцу — сплошь красотой… Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей», — говорит один из героев романа «Братья Карамазовы» (Достоевский, 1970, с. 100). Это отсутствие чувства меры Достоевский отмечал и в своем характере.

Наделяя героев своих произведений такими характеристиками, как излишняя страстность и эмоциональность, полярность и амбивалентность чувств, переживаний, стремлений, писатель тем самым не только выявлял слабости народного характера, но и боролся с этими проявлениями в самом себе: «Эта черта свойственна человеческой природе вообще. Человек может, конечно, век двоится и, конечно, будет при этом страдать… Надо найти в себе исход в какой-либо деятельности, способной дать пищу духу, утолить жажду его… Я имею у себя всегда готовую писательскую деятельность, которой предаюсь с увлечением, в которую влагаю все мои страдания, все радости и надежды мои, и даю этой деятельности исход» (цит. по: Экспедиция в гениальность, 1999, с. 407). Творчество Достоевского — это постоянная переработка мыслей и чувств писателя, всего того, что сознательно и бессознательно владело его душой. Все его герои — и положительные, и отрицательные — это разнообразные воплощения его личности. Его творчество — непрерывный внутренний диалог с самим собой в разных лицах, постоянный анализ своих поступков и мыслей. Исследуя личность создаваемого им персонажа, его действия и поступки в разных жизненных обстоятельствах, Достоевский, как бы ставил себя на его место, сравнивал его с собой и таким образом прорабатывал свои комплексы и страсти. Анализируя себя, рефлексируя, накапливая в памяти события и лица, соединяя их, трансформируя, отбрасывая второстепенное и оставляя важное, он создавал своих героев. Именно творчество не позволило ему «перейти за черту», сохранить чувство меры.

В произведениях Достоевского очень точно подмечена особая эмоциональность русской души. Именно она характерна для положительных героев писателя — князя Мышкина, Алеши Карамазова. Они живут не умом, а «сердцем». Рациональное же начало доминирует у героев, совершающих преступление, — Родиона Раскольникова, Ивана Карамазова, Николая Ставрогина.

Широкая палитра русских характеров представлена в романе «Братья Карамазовы». Они настолько живо описаны и правдоподобны, что В. Чиж, К. Леонгард берут их за основу своих типологий личности. Это и Дмитрий Карамазов — широкой души человек, способный на пьянство, разврат, мелкую подлость, но не на преступление. Он выступает с первых страниц романа как личность беспорядочная, поверхностная. Дмитрий не сам строит свою жизнь: жизненные обстоятельства решают за него, что и как он будет делать. Жажда деятельности, повышенная вербальная активность, фонтанирование идей чередуются у него с подавленностью, замедленностью реакций и мышления. Эмоциональные реакции сменяют одна другую с такой быстротой, что окружающие люди с недоумением следят за их проявлениями. Его энергия высока, но в то же время критичность по отношению к цели и особенно к средствам ее реализации незначительны. Вместе с тем это человек наивный, романтический, верящий в какое-то неожиданное и прекрасное разрешение всех затруднений, имеющий свой кодекс чести, способный видеть прекрасное, удивляться тому, что для других привычно и обыденно. При всех своих пороках он сохраняет искренность и простодушие.

Иван Карамазов — человек гордый, легко уязвимый, целеустремленный, способный ставить перед собой трудные задачи и их реализовать. Осознание смысла добра и зла, их близости и противоречия, любовь к детям и страдание за них сочетаются в его душе с эгоцентризмом и жестокостью. Вместе с тем это не совсем «человек-идея»; он способен любить и ненавидеть, быть восторженным и непосредственным в своих порывах. Иван — человек сильных страстей, которые постоянно им подавляются. Но в критических ситуациях эти чувства, как он сам их характеризует, «сила низости карамазовской», прорываются, и он готов на все для достижения своей цели. Смердяков угадывает в Иване негативные стороны его натуры: непомерную гордыню, сладострастие, презрение к человеку, желание быть над всеми и вершить судьбами себе подобных. Все эти качества, может быть, до конца не осознаваемые Иваном, зародившись на фоне комплекса недостаточности, подпитываясь одиночеством и склонностью к размышлениям, складываются в некую идею, постепенно подчинившую себе человека.

Алеша Карамазов является мерилом нравственности для каждого из героев и для самого автора. В его образе воплощается идеал правдивости и искренности — качества, глубоко ценимые в русском народе. Достоевский показывает глубокую сострадательность, отзывчивость Алеши, его высокую эмпатичность. Для него особое значение имеют взаимоотношения с человеком, понимание его и доверие к нему. Алеша может быть даже излишне доверчив, но это не мешает ему понять человека и проникнуть в самые сокровенные глубины его «Я». В людях он видит не дурное, а лучшее, проецируя на них чистоту своей души. Для Алеши характерны готовность к истинному христианскому прощению, любовное отношение к людям, отсутствие чувства собственного превосходства, скромность, тактичность и деликатность. Ему свойствен глубокий самоанализ своих достоинств и недостатков, являющийся, без сомнения, стимулом к развитию. Персонаж имеет достаточно устойчивые ценности, этические представления. Но при всей реалистичности в его характере присутствует некий мистицизм, свойственный русскому человеку вообще.

Смердяков — ограниченный в своих представлениях, презирающий все русское, подверженный влиянию и способный на все человек. В детстве он был жестоким, обидчивым и злопамятным, мало чем интересовался, искал в жизни какой-то особой «правды», никого не любил, в поведении обнаруживал элементы садизма. С взрослением все эти качества не нивелировались, а, наоборот, развились и укрепились, обретя видоизмененную форму. Внешние признаки действительности он принимает за наиболее значимые. В его задумчивости автор видит внутреннюю готовность отдаться какой-либо идеи, поверив в которую, он станет ее рабом и бездумным исполнителем. Идея об отсутствии Бога и, следовательно, бессмертия, вытекающий отсюда вывод о вседозволенности оказались столь близки ему, что следующим шагом Смердякова становится убийство. Совершив его, он с удивлением понимает, что «разрешения на убийство» ему никто не давал. Это открытие становится для Смердякова катастрофой. Жизнь теряет для него смысл. При всей негативности данного образа в нем отражены качества русских мальчиков, столь гениально показанные Достоевским, — их идеализм и всепоглощающая вера. Если уж поверил во что, то идет до конца и в вере, и в разочаровании.

Один из любимых образов Достоевского, который присутствует в его романах на протяжении всего творчества, — образ «маленького человека». Любовь к «маленькому человеку», обиженному жизнью в силу личных качеств или жизненных обстоятельств, выражена Достоевским очень пронзительно. Его Мармеладов, Снегирев и все те бесчисленные «обиженные и оскорбленные», исполненные страдания,- это тоже русские характеры, которые повсеместно встречаются и сейчас, утоляют свое горе в вине, «когда некуда больше идти». Впадая с горя в пьянство, «куражась», буяня, рисуемые Достоевским персонажи в то же время, дойдя до самых пределов «безобразия», осознают и глубоко переживают всю низость своего поведения. Они недовольны собой, но именно в силу этого еще больше мстят окружающим, при этом страдая и упиваясь своим падением.

Описанные Достоевским характеры — не только типично русские, но и общечеловеческие. Н. А. Бердяев писал, что Достоевский является выразителем истинно русского и в то же время всечеловеческого.

Писатель создает в своих произведениях еще одну отрицательную фигуру — русского интеллигента, болтающего и играющего в либерализм. Для него характерны отсутствие чувства меры, необычайное самомнение и тщеславие, с одной стороны, и неуважение к себе, «глубокое и затаившееся», с другой (Достоевский, 2004, с. 369). Проникновение писателя в суть русской интеллигенции, понимание трагичности ее судьбы получили яркое отражение в романах «Бесы», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы». По мнению С. Н. Булгакова, Достоевский, как никто другой, раскрыл и «предуказал» в этих романах, в идее «все позволено» человекобожескую природу русского интеллигентского героизма, присущее ему «самообожение», поставление себя на место Бога, вместо провидения — и не только в целях и планах, но и в путях и средствах реализации. Осуществляя свою идею, борясь за светлое будущее, эти люди освобождали себя от уз обычной морали, давали себе право не только на имущество, но также и на жизнь и смерть других людей, не щадили и себя, если это нужно было для достижения поставленной ими цели. Атеизм русской интеллигенции своей изнанкой имеет обожествление себя, крайний индивидуализм и самолюбование. Желание осчастливить человечество, «окультурить» свой народ приводят на деле к презрению по отношению к нему. А, как известно, принудительное счастье, «насильное» добро выливаются во зло и принуждение, что и подтвердила вся наша история. «Самообожение» ведет к беспринципности и вседозволенности под прикрытием гуманистических идей.

Достоевский хорошо понимал, что идеализм — это черта не только русского интеллигента, но и всего русского народа в целом. Если уж он поверил во что-то, так сразу без каких-либо условий, и эта вера определяет все; с ней он готов и на подвиг, и на преступление. Из идейных убеждений русский человек «способен на чудовищное злодейство» (там же, с. 160). Теории и идеи Запада в России принимаются на веру как точная аксиома.

Русскому человеку всегда был свойствен протест «против зла, несчастий и страданий жизни». Но из жалости, «невозможности переносить человеческие страдания» он делается атеистом, человеком, попирающим законы морали. Этот атеизм, по мнению Н.А. Бердяева, имеет своей основой «доведенное до экзальтации чувство человечности» (Бердяев, 2006, с. 274). Таким образом, происходит соскальзывание от крайнего человеколюбия к страшной диктатуре. По этой логике образы Иванов Карамазовых, Раскольниковых, Ставрогиных и Верховенских можно считать прототипами будущих русских революционеров и террористов.

Идеализм и человеколюбие присущ всей русской литературе XIX в., Ф. М. Достоевский не является в этом отношении исключением. Он видел великое предназначение русского народа, состоящее в том, чтобы «вместить в себя идею всечеловеческого единения, братской любви, трезвого взгляда, прощающего враждебное, различающего и извиняющего несходное, снимающего противоречия. Это не экономическая черта и не какая другая, это лишь нравственная черта» (Достоевский, 2004а, с. 39).

Ф. М. Достоевский настаивал на том, что русскому человеку требуется для его совершенствования наличие идеалов, ему необходимо стремиться к лучшему. И отвечая тем деятелям, которые проповедовали ценность материальных благ при игнорировании идеалов, он писал в «Дневнике писателя»: «Без идеалов, т. е. без определенных желаний хоть сколько-нибудь лучшего, никогда не может получиться никакой хорошей действительности. Даже можно сказать положительно, что ничего не будет, кроме еще пущей мерзости» (Достоевский, 2004, с. 243).

Вершин творчества Ф. М. Достоевский достигает именно тогда, когда окончательно кристаллизуются его ценности. А высшей ценностью для него были Человек, Вера и Страдание.

Такие качества русской души, как сострадание, милосердие, стремление к добру и правде, наиболее востребованы в наше время. Их недостаток в современном российском обществе привел к культивированию противоположных свойств — жестокости, агрессивности, безответственности, индивидуализма и эгоизма. Естественно, в современном обществе многое и очень стремительно меняется. Но есть, несомненно, некие основы и фундаментальные особенности в структуре менталитета, которые сложно поменять и «исправить»; их необходимо выявлять и учитывать при решении практических задач по преобразованию общественной жизни.

Литература

• Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма // Духовные основы русской революции. М., 2006. С. 234-445.
• Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество. М., 1992.
• Волгин И. Л. Культуру необходимо навязывать, как картошку при Екатерине (интервью) // Виноград: Православный педагогический журнал. 2005. №2 (11). С. 42-47.
• Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Ф.М. Достоевский. Собр. соч. В 17 т. Л., 1970. С. 14-15.
• Достоевский Ф.М. Дневник писателя. М., 2004. Т. 1.
• Достоевский Ф.М. Дневник писателя. М., 2004а. Т. 2.
• Колупаев Г. П., Клюжев В. М., Лакосина Н.Д., Журавлев Г. П. Экспедиция в гениальность. М., 1999.
• Кольцова В. А. Системный подход в разработке истории отечественной психологической науки // Психологический журнал. 2002. №2. С. 6-18.
• Кольцова В. А. Дефицит духовности и нравственности в современном российском обществе // Психологический журнал. 2009. №4. С. 92-94.
• Кольцова В. А., Медведев А. М. Об изучении истории психологии в системе культуры // Психологический журнал. 1992. №5. С. 3-11.
• Кольцова В. А., Холондович Е. Н. Гениальность: психолого-историческое исследование // Психологический журнал. 2012. Т. 33. № 1. С. 101-118.
• Кольцова В. А., Холондович Е. Н. Воплощение духовности в личности и творчестве Ф. М. Достоевского. М., 2013.
• Костомаров Н. И. Две русские народности // Н. И. Костомаров. Собр. соч.: В 21 т. СПб., 1903. Т. 1. С. 33-65.
• Леонгард К. Акцентуированные личности. Киев, 1981.
• Чиж В. Ф. Достоевский как психопатолог и криминолог // Чиж В. Ф. Болезнь Н. В. Гоголя: записки психиатра. М., 2001. С. 287-419.

Идеал, идеальное — понятие, выражающее представление о высшем совершенстве.

Достоевский высоко ценил гуманистические идеалы, выработанные всей историей человечества, но высшим духовным идеалом для него был Христос и христианское вероучение. Еще в 1854 г. писатель сформулировал свой «символ веры»: «...верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивой любовью говорю себе, что и не может быть» (28 1 ; 176). Достоевский верил, что природа Христа богочеловечна. Явление Христа — это богоявление, открывшее человечеству путь к спасению и вечной жизни.

Вместе с тем в Христе человеческая природа обнаружила свои божественные возможности и закон развития в направлении к идеалу: «После появления Христа, как идеала человека во плоти стало ясно, как день, что высочайшее, последнее развитие человеческой личности именно и должно дойти до того <...> чтобы человек нашел, сознал и всей силой своей природы убедился, что высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего я — это как бы уничтожить это я, отдать его целиком и каждому безраздельно и беззаветно. И это величайшее счастье» (20; 172 — курсив Достоевского. — Прим. ред. ). Как выразитель этого закона и как залог бессмертия души человеческой (главной ценности, на которой зиждется вся людская нравственность) Христос — воплощение не только Добра и , но также и Истины.

Достоевский сознавал и существование других истин, находящихся вне Христа и христианства, — истин, добытых анализом (наукой) и реальным земным опытом. Эти истины утверждали и неизбежность человеческой смерти, и неустранимость «закона личности на земле», препятствующего христианской любви к ближнему. Достоевский остро переживал разлад между истиной, постигаемой анализом, и истиной, открывающейся в вере. Отсюда поставленная им проблема: как быть, «если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа...» (28 1 ; 176 — курсив Достоевского. — Прим. ред. ). Вывод писателя: «...мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной» (там же) — одни исследователи трактуют как безусловный отказ от аналитической истины ради веры; другие как свидетельство того, что «утверждается вера Достоевского как поиск и нахождение принципа связи, сопряжения Христа и истины, идеала и действительности» (Тихомиров Б.Н. О «христологии» Достоевского // С. 104).

Неисполнение человеком «закона стремления к идеалу», т.е. отказ от жертвенности ради эгоистических целей, заставляет человека страдать, сознавая свой «грех». Столкновение в душе идеальной потребности в жертве и закона «я» приводит человека к ориентациям на прямо противоположные идеалы — идеал Мадонны и «идеал» содома. Человек, в сердце которого «дьявол с Богом борется», ежечасно находится в ситуации нравственного выбора идеала.

Впрочем, перед выбором оказывается не только личность, но и нация в целом, и даже все человечество. Перед каждой нацией возникает альтернатива: жить, руководствуясь национальным эгоизмом и прагматизмом, либо общечеловеческими интересами: «вера в святость своих идеалов, вера в силу своей любви и жажда служения человечеству <...> есть залог самой высшей жизни наций, и только ею они и принесут всю ту пользу человечеству, которую предназначено им принести...» (25; 19). Достоевский видит духовно-нравственную силу русской нации в народе, сохранившем в себе чистоту христианского идеала: «...У нас прежде всего вера в идею, в идеал, а личные, земные блага лишь потом» (22; 41). Всю человеческую историю Достоевский рассматривает как непрерывный процесс восхождения к идеалу, к социальной . Представление о будущем идеала общественной жизни, о конечном состоянии человечества Достоевский развивает в духе христианской эсхатологии.

Эстетический идеал у Достоевского непосредственно связан с его религиозно-нравственным идеалом. «Создавая образ красоты, художник делает намеки на божественный идеал, лежащий за пределами человеческого существования» (Jackson R.L. Dostoevsky"s quest for from: A study of his philosophy of art. New Haven — London, 1966. Р. 57). Понятие «идеала» в сознании Достоевского совмещается с представлением о : «прекрасное есть идеал» (28 1 ; 251) и соответствует христианскому идеалу : «в Евангелии же предречено... что люди успокаиваются не прогрессом ума и необходимости, а нравственным признанием высшей красоты, служащим идеалом для всех...» (24; 259). Достоевский как писатель шел к созданию христианской эстетики, предполагающей, что искусство должно способствовать нравственному перерождению человечества: «Эстетика есть открытие прекрасных моментов в душе человеческой самим человеком же для самосовершенствования» (21; 256). Таким образом, по Достоевскому, высшая красота в искусстве может быть достигнута там, где она вдохновляется религиозно-нравственным идеалом.

Арсентьева Н.Н., Щенников Г.К.