Стоит ли читать 2 том мертвых душ. Почему Гоголь сжег второй том "Мертвых душ"? Возможные версии

Те, кто хоть иногда читают книжки, прекрасно знают, что известно о многих классических трудах тех или иных мастеров слова, так и не дошедших до наших дней... Самым ярким, безусловно, считается главный труд всей жизни Н.В. Гоголя - второй том известного нам по школе романа о помещике Чичикове. Друзья, сегодня мы с вами постараемся понять, почему Гоголь сжег второй том "Мертвых душ".

В конце жизни писатель проживал в Москве. Его дом находился на Никитском бульваре. Это имение юридически принадлежало графу Алексею Толстому, который и приютил в нем одинокого писателя. Предание гласит, что именно там Гоголь уничтожил свой самый главный литературный труд. На первый взгляд, писатель жил в достатке - у него не было собственной семьи, а значит, его никто и ничто не могло отвлечь от работы, у него была постоянная крыша над головой. Но что же случилось? Почему Гоголь сжег второй том Что происходило в его сознании в тот момент, когда он поджигал свои рукописи?

Ни кола, ни двора...

Мало кто знает, что Николай Васильевич вложил в свое творчество все! Он жил лишь им одним. Ради творчества писатель обрек себя на бедность. Тогда говорили, что все гоголевское имущество было ограничено одним лишь "чемоданчиком с бумажками". Его главный труд вот-вот уже подходил к своему завершению. В него он вложил всю душу. Это было результатом религиозных происков; это была вся правда о России и вся любовь к ней... Сам писатель говорил, что его труд - велик, а подвиг - спасителен. Но роману так и не суждено было появиться на свет: Гоголь сжег "Мертвые души" из-за женщины...

О, милая Екатерина!

В жизни Николая Васильевича произошел настоящий перелом. Все началось январским утром 1852-го года. Именно тогда опочила некто Екатерина Хомякова - супруга одного из гоголевских друзей. Дело в том, что сам писатель искренне считал ее достойнейшей женщиной. Некоторые литературоведы говорят, что он был тайно в нее влюблен и не раз завуалировано упоминал о ней в своем творчестве. После ее кончины писатель сказал своему духовнику Матфею, что его ни с того ни с сего охватил Теперь Гоголь постоянно думал о своей будущей кончине, у него случался были депрессии... Отец Матфей настоятельно советовал писателю подумать о духовном состоянии, оставив свои литературные труды.

Диагноз: психоневроз

"Психоневроз! Вот почему Гоголь сжег второй том "Мертвых душ", - именно такое мнение высказывают современные психиатры. Они говорят, что подобное состояние может довести любого человека до самоубийства, не говоря уже о порче собственного имущества или каких-либо трудов. Каким же образом Гоголь сжег второй том своего романа?

Чичиков, прощайте!

24 февраля, 1852 год. Ночь. Писатель подозвал своего управляющего - Семена, приказав ему принести свой портфель с рукописями продолжения романа. Под мольбы Семена одуматься и не уничтожать свои литературные труды, Николай Васильевич со словами: "Это не твое дело", направленными в адрес управляющего, швырнул рукописные тетради в камин и поднес к ним горящую свечу...

Лукавый силен!

Наутро писатель был ошеломлен собственным поступком. Оправдываясь перед графом Толстым, он сказал: "Я всего лишь собирался уничтожить некоторые вещи, уже заранее приготовленные, а уничтожил все... Как же силен лукавый! Вот что он сделал со мной и моими трудами! Только вы знайте, что там я очень много дельного изложил и все уяснил...". По словам писателя, он хотел подарить каждому из своих друзей по тетрадке на память, но не сбылась его мечта...

Вот так, друзья, бывает в жизни. Как говорят, если человек - талантлив, то это проявляется во всем. Возможно, именно гений писателя является объяснением того, почему Гоголь сжег второй том "Мертвых душ". Как бы то ни было, а современные литературоведы все до одного сходятся в том, что экзекуция продолжения романа о Чичикове - это самая настоящая утрата для всей мировой литературы!

Большая часть людей, профессией которых является исследование литературы, в особенности, Николая Васильевича Гоголя, сходятся на мнении о том, что в ночь примерно с 11 на 12 февраля полторы сотни лет назад великий украинский классик сжег второй том своего произведения под немного жутким названием «Мертвые души». Почему он это сделал и зачем Гоголь сжег второй том?

Самые разнообразные мнения и догадки — почему Гоголь сжег «мертвые души»

Бытует несколько точек зрения на то, что произошло той зимней ночью. Первая гласит о том, что никакого второго тома не было изначально, сожжено было что-то иное, какие-то черновики, рукописи, возможно, оставшиеся после первого тома. Второй был изначально фикцией.

Иные считают, что в камине тогда и правда сгорел второй том романа, но это было не более, чем досадной случайностью. И хоть другой классик, Булгаков, говорил о том, что рукописи не горят, на деле оказалось иначе. Николаю Васильевичу ничего не оставалось, как смириться и принять это за рок судьбы. Творческие люди, как известно, суеверны.

Есть и такие литературоведы, которые считают, что замысел второго и последующего, третьего тома был настолько грандиозен, что реализовать его было просто невозможно, в итоге писатель в сердцах сжег все свои попытки. Но готового второго тома при этом не было. Он не смог позитивно переродить главного героя – Чичикова.

Сейчас все большим распространением пользуется мнение о том, что уже во время написания второго тома Гоголь просто перестал восхищаться Украиной, которая тогда называлась Малороссия, а также козаками. Следовательно, исчез источник вдохновения на второй том, а жалкие попытки писатель уничтожил, понимая, что ничего путевого не напишет. Но такое предположение ни на чем конкретном не основывается, нет ни единого факта, свидетельствующего о том, чтобы Николай Гоголь не любил свою родину буквально до последнего вздоха.

Мистики вообще считают произведение само по себе сатанинской книгой, потому, дескать, писатель поплатился за такое название, какой там второй том, когда темные силы вмешались. Но это небылица в той же степени далека от истины, что и предыдущее предположение. Дело в том, что по сюжету ничего магического, ровно, как и мистического не было, речь шла о самой обыкновенной халтуре чиновников. Они мертвых выдавали за живых.

А знаете ли вы?

• Жираф считается самым высоким животным в мире, его рост достигает 5,5 метров. В основном за счет длинной шеи. Не смотря на то, что в […]
• Многие согласятся с тем, что женщины в положении становятся особенно суеверными, они больше других подвержены всяческим поверьям и […]
• Редко можно встретить человека, который бы не находил розовый куст красивым. Но, при этом, общеизвестно. Что такие растения довольно нежны […]
• Кто с уверенностью скажет, что не знает о том, что мужчины смотрят порнофильмы, самым наглым образом соврет. Конечно же, смотрят, просто […]
• Нет, наверное, в просторах всемирной паутины такого сайта автомобильной тематики или такого автофорума, на котором бы не задавали вопрос о […]
• Воробей является довольно распространенной в мире птицей небольшого размера и пестрого окраса. Но ее особенность заключается в том, что […]
• Смех и слезы, а точнее, плач, являют собой две прямо противоположные эмоции. О них известно то, что обе они являются врожденными, а не […]

Николай Васильевич Гоголь

Юрий Арамович Авакян

МЁРТВЫЕ ДУШИ

Поэма

К читателю

Дорогой друг!

Книга, которую ты держишь сейчас в руках - книга необычайной Судьбы. Ночью на вторник с 11 на 12 февраля 1852 года огонь уничтожил страницы рукописи второго тома «Мёртвых душ», обратив бумагу, на которой она была написана в пепел, а содержание рукописи в тайну, на протяжении вот уже более 140 лет занимающую не одно поколение читателей и исследователей творчества Николая Васильевича Гоголя.

В огне уцелели лишь первая глава рукописи, часть второй главы, глава третья и фрагменты четвёртой и заключительной глав, которых всего должно было насчитываться одиннадцать. Конечно же оставшиеся части гениального текста давали возможность строить предположения относительно того, что именно должно было происходить на страницах второго тома поэмы, равно, как и воспоминания современников, коим посчастливилось присутствовать при чтении Николаем Васильевичем отдельных глав, готовящегося им к печати тома, но тем не менее то была Утрата, невосполнимая и горькая. Утрата, равная трагедии, равная катастрофе, ибо мировая художественная культура лишилась в ту далёкую зимнюю ночь одного из своих выдающихся памятников.

Поэтому перед нами стояла необыкновенно сложная задача - воссоздать текст второго тома «Мёртвых душ», бережно сохраняя и стиль, и язык автора бессмертного произведения; максимально используя фрагменты оригинального текста, те, что сохранило для нас Провидение и опираясь, сколько возможно, на воспоминания друзей Николая Васильевича Гоголя.

Сегодня мы можем сказать, что книга воссоздана. Заново написаны семь её глав, те, которые в своё время не пощадил огонь, дописаны недостающие фрагменты второй, четвёртой и заключительной одиннадцатой главы, и Павел Иванович Чичиков вновь готов ко встрече с тобой, дорогой читатель. Надеемся, что встреча эта принесёт тебе радость, как принесла она радость нам, потому что книга эта - дань нашего безмерного восхищения творчеству великого Человека, преклонении перед его памятью и наша осуществлённая мечта.

Юрий Авакян

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Зачем же изображать бедность, да бедность, да несовершенство нашей жизни, выкапывая людей из глуши, из отдалённых закоулков государства? Что же делать, если уже такого свойства сочинитель, и, заболев собственным несовершенством, уже и не может изображать он ничего другого, как только бедность, да бедность, да несовершенство нашей жизни, выкапывая людей из глуши, из отдалённых закоулков государства. И вот опять попали мы в глушь, опять наткнулись на закоулок.

Зато какая глушь и какой закоулок!

Как бы исполинский вал какой-то бесконечной крепости, с наугольниками и бойницами, шли, извиваясь, на тысячу с лишком вёрст горные возвышения. Великолепно возносились они над бесконечными пространствами равнин, то отломами, в виде отвесных стен, известковато-глинистого свойства, исчерченных проточинами и рытвинами, то миловидно круглившимися зелёными выпуклинами, покрытыми, как мерлушками, молодым кустарником, подымавшимся от срубленных дерев, то, наконец, тёмными гущами леса, каким-то чудом ещё уцелевшими от топора. Река то, верная своим берегам, давала вместе с ними колена и повороты, то отлучалась прочь в луга, затем, чтобы, извившись там в несколько извивов, блеснуть, как огонь, перед солнцем, скрыться в рощи берёз, осин и ольх и выбежать оттуда в торжестве, в сопровождении мостов, мельниц и плотин, как бы гонявшихся за нею на всяком повороте.

В одном месте крутой бок возвышений убирался гуще в зелёные кудри дерев. Искусственным насаждением благодаря неровности гористого оврага север и юг растительного царства собрались сюда вместе. Дуб, ель, лесная груша, клён, вишняк и терновник, чилига и рябина, опутанная хмелем, то помогая друг <другу> в росте, то заглушая друг друга, карабкались по всей горе, от низу до верху. Вверху же, у самого её темени, примешивались к их зелёным верхушкам красные крышки господских строений, коньки и гребни сзади скрывшихся изб, верхняя надстройка господского дома с резным балконом и большим полукруглым окном. И над всем этим собраньем дерев и крыш возносилась свыше всего своими пятью позлащёнными, играющими верхушками старинная деревенская церковь. На всех её главах стояли золотые прорезные кресты, утверждённые золотыми прорезными же цепями, так что издали казалось - висело на воздухе ничем не поддержанное, сверкавшее горячими червонцами золото. И всё это в опрокинутом виде, верхушками, крышками, крестами вниз, миловидно отражалось в реке, где безобразно-дуплистые ивы, одни стоя у берегов, другие совсем в воде, опустивши туда и ветви и листья, точно как рассматривали это чудное изображение, где только не мешала их склизкая бодяга с пловучей яркой зеленью жёлтых кувшинчиков.

Вид был очень хорош, но вид сверху вниз, с надстройки дома на отдаленья, был ещё лучше. Равнодушно не мог выстоять на балконе никакой гость и посетитель. От изумления у него захватывало в груди дух, и он только вскрикивал: «Господи, как здесь просторно!» Без конца, без пределов открывались пространства. За лугами, усеянными рощами и водяными мельницами, в несколько зелёных поясов зеленели леса; за лесами, сквозь воздух, уже начинавший становиться мглистым, желтели пески - и вновь леса, уже синевшие, как моря или туман, далеко разливавшийся; и вновь пески, ещё бледней, но всё желтевшие. На отдалённом небосклоне лежали гребнем меловые горы, блиставшие белизною даже и в ненастное время, как бы освещало их вечное солнце. По ослепительной белизне их, у подошв, местами мелькали как бы дымившиеся туманно-сизые пятна. Это были отдалённые деревни; но их уже не мог рассмотреть человеческий глаз. Только вспыхивавшая при солнечном освещении искра золотой церковной маковки давала знать, что это было людное большое селение. Всё это облечено было в тишину невозмущаемую, которую не пробуждали даже чуть долетавшие до слуха отголоски воздушных певцов, пропадавшие в пространствах. Гость, стоявший на балконе, и после какого-нибудь двухчасового созерцания ничего другого не мог выговорить, как только: «Господи, как здесь просторно!»

Кто ж был жилец и владетель этой деревни, к которой, как к неприступной крепости, нельзя было и подъехать отсюда, а нужно было подъезжать с другой стороны, где врассыпку дубы встречали приветливо подъезжавшего гостя, расставляя широко распростёртые ветви, как дружеские объятья, и провожая его к лицу того самого дома, которого верхушку видели мы сзади и который стоял теперь весь налицо, имея по одну сторону ряд изб, выказывавших коньки и резные гребни, а по другую - церковь, блиставшую золотом крестов и золотыми прорезными узорами висевших в воздухе цепей? Какому счастливцу принадлежал этот закоулок?

Помещику Тремалаханского уезда, Андрею Ивановичу Тентетникову, молодому тридцатитрёхлетнему счастливцу и притом ещё и неженатому человеку.

Кто же он, что же он, каких качеств, каких свойств человек? У соседей, читательницы, у соседей следует расспросить. Сосед, принадлежавший к фамилии ловких, уже ныне вовсе исчезающих, отставных штаб-офицеров брандеров, изъяснялся о нём выраженьем: «Естественнейший скотина!» Генерал, проживавший в десяти верстах, говорил: «Молодой человек неглупый, но много забрал себе в голову. Я бы мог быть ему полезным, потому что у меня не без связей и в Петербурге, и даже при…» - генерал речи не оканчивал. Капитан-исправник давал такой оборот ответу: «[Да ведь чинишка на нём дрянь] - а вот я завтра же к нему за недоимкой!» Мужик его деревни на вопрос о том, какой у них барин, ничего не отвечал. Стало быть, мненье о нём было неблагоприятное.

Беспристрастно же сказать - он не был дурной человек, он просто коптитель неба. Так как уже не мало есть на белом свете людей, которые коптят небо, то почему ж и Тентетникову не коптить его? Впрочем, вот на выдержку день из его жизни, совершенно похожий на все другие, и пусть из него судит читатель сам, какой у него был характер и как его жизнь соответствовала окружавшим его красотам.

Последние четыре года своей жизни Гоголь прожил в Москве, в доме на Никитском бульваре. Именно там, по преданию, он сжег второй том «Мертвых душ». Дом принадлежал графу А....

Последние четыре года своей жизни Гоголь прожил в Москве, в доме на Никитском бульваре. Именно там, по преданию, он сжег второй том «Мертвых душ». Дом принадлежал графу А. П. Толстому, который приютил у себя вечно неустроенного и одинокого писателя и делал все для того, чтобы он чувствовал себя свободно и удобно.

За Гоголем ухаживали, как за ребенком: обеды, завтраки и ужины подавали куда и когда ему было угодно, стирали одежду и даже раскладывали стиранное по комодам. При нем, кроме домашней прислуги, был молодой малоросс Семен, расторопный и преданный. Во флигеле, где обитал писатель, всегда стояла необыкновенная тишина. Он ходил из угла в угол, сидел, писал или катал хлебные шарики, которые, как он говорил, помогали ему сосредоточиться и решать сложные задачи. Но, несмотря на благоприятные условия для жизни и творчества, в доме на Никитском бульваре разразилась последняя, странная драма в жизни Гоголя.

Многие из тех, кто лично знал Николая Васильевича, считали его человеком скрытным и таинственным. Даже друзья и поклонники его таланта отмечали, что он был склонен к лукавству, обманам и мистификациям. И на просьбу самого Гоголя высказаться о нем, как о человеке, преданный его друг Плетнев, ответил: «Существо скрытное, эгоистическое, надменное, недоверчивое и всем жертвующее для славы…»

Гоголь жил своим творчеством, ради него он обрек себя на бедность. Все его имущество ограничивалось «самым маленьким чемоданом». Второй том «Мертвых душ», главный труд жизни писателя, результат его религиозных исканий, должен был быть скоро завершен. Это был труд, в который он вложил всю правду о России, всю свою любовь к ней. «Труд мой велик, мой подвиг спасителен!» - говорил Гоголь друзьям. Однако в жизни писателя наступил переломный момент…

Началось все в январе 1852 года, когда умерла Е. Хомякова, жена гоголевского друга. Он считал ее достойнейшей женщиной. И после ее смерти признался своему духовнику, протоиерею Матфею (Константиновскому): «На меня нашел страх смерти». С этого момента Николай Васильевич постоянно думал о смерти, жаловался на упадок сил. Все тот же отец Матфей требовал от него оставить литературные труды и, наконец, подумать о своем духовном состоянии, умерить свой аппетит и начать поститься. Николай Васильевич, прислушиваясь к советам духовника, стал поститься, хотя и не потерял обычного своего аппетита, поэтому страдал от недостатка пищи, по ночам молился, спал мало.

С точки зрения современной психиатрии можно предположить, что у Гоголя был психоневроз. Подействовала ли на него так сильно смерть Хомяковой или же была еще какая-нибудь причина для развития у писателя невроза - неизвестно. Зато известно, что в детстве у Гоголя были припадки, которые сопровождались тоской и депрессией, настолько сильными, что однажды он сказал: «Повеситься или утонуть казалось мне как бы похожим на какое-то лекарство и облегчение». А в 1845 году в письме к Н. М. Языкову Гоголь писал: «Здоровье мое стало плоховато… Нервическое тревожное беспокойство и разные признаки совершенного расклеения во всем теле пугают меня самого».

Возможно, что точно такое же «расклеение» подтолкнуло Николая Васильевича совершить самый странный поступок в его биографии. В ночь с 11 на 12 февраля 1852 года он позвал к себе Семёна и приказал принести портфель, в котором хранились тетради с продолжением «Мертвых душ». Под мольбы слуги не губить рукопись, Гоголь положил тетради в камин и поджег их свечой, а Семену сказал: «Не твое дело! Молись!»

Утром Гоголь, видимо, сам пораженный своим порывом, сказал графу Толстому: «Вот, что я сделал! Хотел было сжечь некоторые вещи, давно на то приготовленные, а сжег всё. Как лукавый силен - вот он к чему меня подвинул! А я было там много дельного уяснил и изложил… Думал разослать друзьям на память по тетрадке: пусть бы делали, что хотели. Теперь все пропало»..