Крестовые сёстры читать онлайн, Ремизов Алексей Михайлович. Ремизов «Крестовые сестры

Петр Алексеевич Маракулин сослуживцев своих весельем и беззаботностью заражал. Сам — узкогрудый, усы ниточкою, лет уже тридцати, но чувствовал себя чуть ли не двенадцатилетним. Славился Маракулин почерком, отчеты выводил букву за буквой: строчит ровно, точно бисером нижет, и не раз перепишет, зато после — хоть на выставку неси. И знал Маракулин радость: бежит другой раз поутру на службу, и вдруг переполнит грудь и станет необыкновенно.

Враз все переменилось. Ждал к Пасхе Маракулин повышения и награду — а вместо того его со службы выгнали. Пять лет заведовал Петр Алексеевич талонными книжками, и все было в исправности, а затеяли директора перед праздником проверять — что-то не сходится. Говорили потом — кассир, приятель Маракулина, "подчислил". Пытался доказать Петр Алексеевич, что какая-то тут ошибка, — не слушали. И понял тогда Маракулин: "Человек человеку бревно".

Прогулял лето без дела, позаложил вещи, пораспродал, сам пообдергался. И с квартиры пришлось съехать. Поселился Петр Алексеевич в Бурковом доме, напротив Обуховской больницы, где бродят люди в больничных халатах и мелькает красный крест белых сестер, С парадного конца дома живут богатые: и хозяин Бурков, бывший губернатор, и присяжный поверенный, и доктор медицины, и генеральша Холмогорова — "вошь", процентов одних ей до смерти хватит. С черного — квартиры маленькие. Тут и сапожники, и портные, пекаря, банщики, парикмахеры и кого еще только нет. Здесь и квартира хозяйки Маракулина, Адонии Ивойловны. Она — вдова, богатая, любит блаженных и юродивых. Летом на богомолье уезжает, оставляя квартиру на Акумовну, кухарку. По двору любят Акумовну: Акумовна на том свете была, ходила по мукам — божественная! Из дома она — почти никуда, и все хочется ей на воздух.

Соседи у Маракулина — братья Дамаскины: Василий Александрович, клоун, и Сергей Александрович, что в театре танцует, ходит — земли не касается. А еще ближе — две Веры. Вера Николаевна Кликачева, с Надеждинских курсов, бледненькая, тоненькая, массажем зарабатывает, хочет на аттестат зрелости готовиться, чтобы поступить в медицинский институт, а учиться трудно до слез, и ночью воет Вера, словно петлей сдавленная. Верочка, Вера Ивановна Вехорева, — ученица Театрального училища. Верочка нравилась Маракулину. Танцевала хорошо, читала с голосом. Но поражала ее заносчивость, говорила, что она великая актриса, кричала: "Я покажу, кто я, всему миру". И чувствовал Маракулин, это она заводчику Вакуеву показать хочет: содержал год, а надоела — отправил в Петербург, учиться на тридцать рублей в месяц. Ночью билась Верочка головой о стену. И Маракулин слушал в исступлении и всякую "вошь" проклинал.

На лето все разъехались, а осенью — не вернулась Верочка. После видели ее на бульваре, с разными мужчинами. На ее месте поселилась Анна Степановна, учительница гимназии, — мужем обобранная, оби-женная, брошенная. Осенью туго всем пришлось. Клоун Василий Александрович упал с трапеции, ноги повредил, Анне Степановне жалованье оттягивали, у Маракулина — работа кончилась. И вдруг — вызов ему из Москвы, от Павла Плотникова. Сам-то Маракулин московский. Ехал — вспоминал.

В те далекие годы Петр много возился с Пашей, и Плотников его слушался как старшего. И позже, когда взрослый Плотников пил и готов был выкинуть все что угодно, только Петр Алексеевич мог унять безудержного приятеля. Подумал Маракулин и о матери, Евгении Александровне: на могилу надо сходить. Вспомнил ее в гробу, — ему было тогда десять лет, виден был ее крест на восковом лбу из-под белого венчика.

Отец Жени служил фабричным доктором у отца Плотникова, часто брал ее с собою. Насмотрелась Женя на фабричную жизнь, душа переболела. Взялась помогать молодому технику Цыганову, что для фабричных чтения устраивал, книжки подбирала. Раз, когда все сделала, заторопилась домой. Да Цыганов вдруг бросился на нее и повалил на пол. Дома ничего не сказала, ужас и стыд мучили. Себя во всем винила: Цыганов "просто ослеп". И всякий раз, когда приходила к нему помочь, — повторялся тот вечер. И молила его пощадить, не трогать, но он не хотел слышать. Через год исчез Цыганов с фабрики, вздохнула было Женя, да тут точь-в-точь произошло то же самое и в другой раз, только с братом ее, юнкером. И его молила, но и он не хотел слышать. А когда через год брат из Москвы уехал — молодой доктор, помощник отца, заменил брата. И три года она молчала. И себя винила. Отец, глядя на нее, тревожился: не переутомилась ли? Уговорил поехать в деревню. И там в Большой пост на Страстной неделе во вторник ушла она в лес и молилась три дня и три ночи со всею жгучестью ужаса, стыда и муки. А в Великую пятницу появилась в церкви, совсем нагая, с бритвою в руке. И когда понесли плащаницу, стала себя резать, полагая кресты на лбу, на плечах, на руках, на груди. И кровь ее лил-

ась на плащаницу.

С год пролежала в больнице, чуть заметный шрамик остался на лбу, да и то под волосами не видно. И когда знакомый отца, бухгалтер Маракулин Алексей Иванович, объяснился ей — решилась, рассказала все без утайки. Он слушал кротко и плакал, — любил ее. А сын помнил лишь: мать была странная.

Всю ночь не заснул Маракулин, лишь раз забылся на минуту, и приснился ему сон, будто Плотников уговаривает: лучше жить без головы, и режет ему шею бритвой. А приехал — горячка у Плотникова: "головы нет, рот на спине, и глаза на плечах. Он — улей". А не то — король заполярного государства, управляет всем земным шаром, хочет — влево вращает, хочет — вправо, то остановит, то пустит. Вдруг — после месячного запоя — узнал Плотников Маракулина: "Петруша, хвост-прохвост..." — и, шатнувшись к дивану, завалился спать на двое суток. А мать — плачет и благодарит: "Исцелил его, батюшка!"

Когда очнулся Павел, потащил Маракулина в трактир, там за столиком признался: "Я в тебя, Петруша, как в Бога верую, не заладится в делах — имя твое назову, — смотришь, опять все по-старому". И таскал за собой, потом — на вокзал проводил. Уже в вагоне вспомнил Маракулин: так и не успел на могиле матери побывать. И какая-то тоска хлынула на него...

Невесело квартиранты встретили Пасху. Василий Александрович выписался из больницы, ходил с трудом, будто без пяток. Вере Николаевне не до аттестата — доктор посоветовал куда-то в Абастуман от-правляться: с легкими неладно. Анна Степановна с ног валилась, ждала увольнения и все улыбалась своею больной страшной улыбкой. И когда Сергей Александрович с театром условие заключил о поездке за границу, других стад звать: "Россия задыхается среди всяких Бурковых. Всем за границу надо, хоть на неделю". — "А на какие мы деньги поедем?" — улыбалась Анна Степановна. "Я достану денег, — сказал Маракулин, вспомнив о Плотникове, — тысячу рублей достану!" И все поверили. И головы закружились. Там, в Париже, найдут они все себе место на земле, работу, аттестат зрелости, потерянную радость. "Верочку бы отыскать", — схватился вдруг Маракулин: сделается она в Париже великою актрисой, и мир сойдет на нее.

По вечерам Акумовна гадала, и выходила всем большая перемена. "А не взять ли нам и Акумовну?" — подмигивал Сергей Александрович. "Что ж, и поеду, воздухом подышу!"

И пришел наконец ответ от Плотникова: через банк перевел Маракулину двадцать пять рублей. И уехал Сергей Александрович с театром за границу, а Веру Николаевну и Анну Степановну уговорил поселиться с Василием Александровичем в Финляндии, в Тур-Киля, — за ним уход нужен.

С утра до вечера ходил Маракулин по Петербургу из конца в конец, как мышь в мышеловке. И ночью приснилась ему курносая, зубатая, голая: "В субботу, — стучит зубами, смеется, — мать будет в белом!" В тоске смертельной проснулся Маракулин. Была пятница. И поледенел весь от мысли: срок ему — суббота. И не хотел верить сну, и верил, и, веря, сам себя приговаривал к смерти. И почувствовал Маракулин, что не вынесет, не дождется субботы, и в тоске смертельной с утра, бродя по улицам, только и ждал ночи: увидать Верочку, все рассказать ей и проститься. Беда его водила, метала с улицы на улицу, путала, — это судьба, от которой не уйти. И ночь мотался — пытался Верочку отыскать. И суббота наступила и уж подходила к концу, час близился. И пошел Маракулин к себе: может, сон иное значит, что ж у Акумовны он не спросил?

Долго звонил и вошел уж с черного хода. Дверь в кухню оказалась незапертой. Акумовна сидела в белом платке. "Мать будет в белом!" — вспомнил Маракулин и застонал.

Вскочила Акумовна и рассказала, как полезла утром на чердак, белье там висело, да кто-то и запер. Вылезла на крышу, чуть не соскользнула, кричать пытается — голоса нет. Хотела уж по желобу спускаться, да дворник увидел: "Не лазь, — кричит, — отопру!"

Маракулин свое рассказал. "Что этот сон означает, Акумовна?" Молчит старуха. Часы на кухне захрипели, отстукали двенадцать часов. "Акумовна? — спросил Маракулин. — Воскресенье настало?" — "Воскресенье, спите спокойно". И, выждав, пока Акумовна угомонится, взял Маракулин подушку и, как делают летние бурковские жильцы, положив ее на подоконник, перевесился на волю. И вдруг увидел на мусоре и кирпичах вдоль шкапчиков-ларьков зеленые березки, почувствовал, как медленно подступает, накатывается прежняя его потерянная радость. И, не удержавшись, с подушкой полетел с подоконника вниз. "Времена созрели, — услышал он как со дна колодца, — наказание близко. Лежи, болотная голова". Маракулин лежал в крови с разбитым черепом на Бурковом дворе.

Хороший пересказ? Расскажи друзьям в соц.сети, пусть тоже подготовятся к уроку!

Дом первой трети XIX века. Владельцем дома и участка был мещанин Ф.И. Кривдин, для которого в 1905 году архитектор А.П. Шильцов перестроил дом. Кривдин продал его полковнику Андрею Петровичу Шувалову. Сам Шувалов жил в другом месте, в этом доме его никто никогда не видел.

В начале ХХ века в этом доме жил писатель, прекрасный стилист, Алексей Ремизов (1877-1957). В этом доме в 1910 он написал «Крестовых сестер». Повесть была рассчитана на два типа читателей. Первый тип – обычный средний читатель, не знакомый с истинной подоплекой этого произведения. Такой читатель увидит, что главным героем повести является дом 9 в Казачьем переулке, который в повести называется «Бурков дом». Жильцы дома послужили прототипами некоторых действующих лиц. Достоевский был кумиром Ремизова, и это хорошо чувствуется в повести. Вместе с тем такой читатель почувствует и горькую иронию, а иногда и едкую сатиру.

На самом деле повесть предназначалась для второго типа читателей, осведомленных в литературной жизни того времени и способных по намекам в тексте расшифровать истинный смысл.
Дело в том, что в 1909 году Ремизова беспочвенно обвинили в литературном плагиате. В «Биржевых ведомостях» известный критик Александр Измайлов опубликовал статью, в которой называл Ремизова вором, экспроприатором. Статья эта была растиражирована другими газетами. Ремизов пытался оправдаться, но его никто не захотел слушать, многие отвернулись от него, перестали печатать в газетах его заметки. Круг знакомых распался. Это привело к ухудшению, и без того не блестящего, материального положения. Зато появилась группа репортеров уголовной прессы с предложением поработать - утопленники, мордобой, поножовщина, скандалы. Это дало Ремизову хоть какой-то заработок.
Вот тогда Алексей Михайлович и решил ответить в жанре памфлета-исповеди. Позже он написал: «Должно быть, больше не напишу такого по напряжению, по огорчению против мира. ‹...› Это память, очень больная».
Итак, действующие лица – Маракулин, проживающий в «Бурковом доме» - это сам Ремизов, который жил в это время в Казачьем 9. Мерзавец Александр Глотов, сослуживец Маракулина из-за которого и начались все неприятности – критик Александр Измайлов. Акумовна –В.В. Розанов (религиозный философ, литературный критик и публицист), друг Ремизова. Горбачев - Д.С. Мережковский и Ф. Сологуб, три Веры - В.Ф. Комиссаржевская, инспектор Образцов - И.Ф. Анненский, учитель-словесник Лещев - Н. С. Гумилев. Купец Плотников – Велимир Хлебников, с которым в то время Ремизов был в ссоре. Пьяная бессмыслица Плотникова о «русской мухе», которая всех сотрет в порошок - это ироничный намек на теорию Хлебникова об «обрусении земного шара».
При этом нужно понимать, что все персонажи это лишь намеки на реальные прототипы, с одной стороны это может быть точное воспроизведение внешнего облика, а с другой стороны - значительный отход от реального характера, вплоть до подачи наоборот.

Описание дома и его обитателей:
Бурков дом ни в какую стену не упирается.
Против: - Обуховская больница. Между домом и больницею два двора: Бурков двор и Бельгийского общества. Завод Бельгийского общества по правую руку - четыре кирпичных трубы с громоотводами коптят целый день, и оттого между рам черная копоть.

На эту копоть Акумовна, убирая перед праздником комнаты, всегда сетует, только винит почему-то не кирпичные бельгийские трубы, а огромный молочный электрический фонарь, который освещает бельгийский двор.
«Бурков дом - весь Петербург!» Так любили говорить на Бурковом дворе. Парадный конец дома в переулок к казармам - квартиры богатые.
Там живет сам хозяин Бурков - бывший губернатор: от его мундира, как от электричества, видно, а прихожая его в погонах и пуговицах.

Этажом выше - присяжный поверенный Амстердамский, две квартиры занимает.
Еще выше - Ошурковы муж с женою - десять комнат, все десять разными мелкими вещицами поизнаставлены и аквариум с рыбками, прислуга то и дело меняется.
Сосед Ошурковых - немец, доктор медицины Виттенштаубе, лечит от всех болезней рентгеновскими лучами.
Над Ошурковыми и Виттенштаубе генеральша Холмогорова, или вошь, как величали генеральшу по двору.
Над генеральшей никто не живет, а под самим Бурковым контора и на углу булочная.
Самого Буркова никто не видал, и только ходили слухи о каком-то его самоистреблении, будто, губернаторствуя где-то в Пурховце и истребляя крамолу, так развернулся, что подписал в числе прочих бумаг донесение в министерство о своей полной непригодности, и благополучно, но совершенно неожиданно для себя отозван был в Петербург, где и получил отставку.

Холмогорову генеральшу, напротив, всякий видел и все очень хорошо знали, что процентов одних ей до ее смерти хватит, а проживет она еще с полсотни - крепкая и живая, всех переживет или, по словам хироманта, конца жизни ей не видно, и знали так же про генеральшу, что ходит она по вторникам в баню париться, и так закалилась, что и не стареет, а все в одном положении, и еще знали, и бог весть откуда, что на духу ей будто совсем не в чем и каяться: не убила и не украла и не убьет и не украдет, потому что только питается - пьет и ест - переваривает и закаляется, и, наконец, знали, что выходит она из дому не иначе, как со складным стульчиком, а берет она его на случай, если нападут, и так со стульчиком можно ее ежедневно встретить прогуливающуюся по Фонтанке для моциона, а по субботам и в воскресенье, под праздники и в праздник на Загородном в церкви и из церкви.

Всякий день в полдень по пушке на дворе появляется бурковская горничная Сусанна, похожая больше на какую-нибудь барышню - департаментскую машинистку, чем на горничную, водит по двору красивую губернаторскую собаку - рыжего пса Ревизора, едва сдерживая стальную докучливую цепь.

По середам во двор выносятся ковры, а перед праздниками мягкая мебель, и полотеры вытряхивают и выбивают так усердно и с таким громом, что иной раз кажется, на Неве из пушек палят: не то покушение, не то наводнение. И все эти ковры и мебель с парадного конца - из богатых квартир: от Буркова, Амстердамского, Ошурковых, от Виттенштаубе и Холмогоровой генеральши.

Черный конец дома - квартиры маленькие и жильцы средние, а больше мелкие.
Тут и сапожник, и портной, пекаря, банщики, парикмахеры, прачечная, две белошвейных, три портнихи, сиделка из Обуховской, кондуктора, машинисты, шапочники, зонтичники, щеточники, приказчики, водопроводчики, наборщики и разные механики, техники и мастера электрические с семьями, с тряпками, с пузырьками, с банками и тараканами, и всякие барышни с Гороховой и Загородного, девицы-портнишки, и девицы из чайной, и шикарные молодые люди из бань, прислуживающие петербургским дамам до востребования.
Тут же и углы.
Содержатель углов торговец Горбачев - молчок, такая кличка ему по двору, коренастый, осадистый, с сединой старик, богомольный, окуривающий ладаном по субботам все свои тридцать углов, на Марсовом поле три ларя имеет.
В празднике у Горбачева толкутся девицы в черных платочках и монашки-сборщицы в сапогах, а на Пасху все эти дщери песнопения и весело и задорно отхватывают ему Христос воскрес.
Горбачева все знают и не очень долюбливают, а Горбачев детей терпеть не может.
Генеральша Холмогорова, как говорят, тоже детей терпеть не может, да у ней своих никогда не было, а у Горбачева была девочка, и он ее в пустом крысином чулане держал и пальцы ей выламывал, пока на тот свет не отправил.

Ребятишки дразнят Горбачева, прозвища дают ему всякие, дикими стаями ходят за ним, над ладаном его подсмеиваются и над носом, заросшим конским волосом, и оттого по двору какую в остроге редко услышишь, а острог ей академия.
- Времена созрели, исполнилась чаша греха, наказание близко, я всех вас, шельмецов, перевешаю на веревочке! - ворчит обиженный, изведенный ребятишками старик-молчок и потягивает своим в конском волосе горбачевским носом, окуривая ладаном по субботам все свои тридцать углов и злобно и горько перемешивая божественное с непотребным.
Горбачевские углы известные.
Тут и старуха, торгующая у бань подсолнухами, семечками, цареградским стручком, леденцами в бахроме с розовой бумажкой, и селедкой, и мочеными дулями, и кухарки без места, и так разные люди, вроде беспокойного старика Гвоздева, и маляр, и столяр, и сбитенщик, тут и разносчики.
Шкапчики разносчиков - ларьки - над Дровяными подвалами от помойки с одной стороны, а с другой - от мусорной ямы.
Ранним утром, когда дворники прибирают и метут двор, кипит у разносчиков на лотках работа: яблоки, апельсины, шептала, чернослив, финики и другие сласти и лакомства, все это бережно и заманчиво раскладывается и перекладывается, подсвежается и подновляется и затем развозится на Фонтанку, и уж такое соблазнительное, такое вкусное, кажется, нет сил удержаться и не купить к чаю, ну хоть финик либо плиточку постного сахару, пахнущего поганками.
И как горбачевские углы никогда не пустуют, так и разносчичьи шкапчики-ларьки всегда полны соблазнительных сластей и лакомств.
Около углов дворницкая. Семь дворников. Все на вид такие здоровые и все больны чем-нибудь таким, ну хоть бы на смех один попался! И дело дворницкое - дело не легкое, и дежурь, и дрова носи, и в часть таскай, все прямо с топора делай. Одна выгода - дрова. Только парадный конец дома на хозяйских, черные же - мелкота на своих, свои дрова покупает, и бурковские дворники, все семь, как один, дровами промышляют.

Над дворницкой - старший Михаил Павлович, по благообразию своему подходящ больше к Невской лавре - быть бы ему в лавре не из последних, праздничных меньше рубля не берет.
Над Михаилом Павловичем - паспортист Еркин и конторщик Станислав.
Еркин во всем Бурковом дворе по части выпивки первый, так все и знают. И на праздниках, взобравшись куда-нибудь на пятый этаж, нередко позвонит в квартиру, пролопочет, что за праздничным двугривенным явился, но тут и падет на пороге, как мертвый, а то с лестницы катился тоже не то на Рождество, не то на Пасху да так со ступеньки на ступеньку - любит-не-любит, пока весь не исполосовался о камни и узнать его отказались. После Нового года, на Богоявленье, дворничиха Антонина Игнатьевна, жена Михаила Павловича, женщина богобоязненная, водила его к братцу в Гавань возвратить на путь истинный, и возвратился он на путь истинный: дал братцу зарок - расписку, что прекращает пить на год до нового года. Еркин больничными марками промышляет, и марки для него - все больше рублевые! - что дрова для бурковского дворника.
Сожитель Еркина - Станислав конторщик, все равно как монтер Казимир, приятель Станислава, искони известны тем, что по ночам лазают по всем лестницам, и ни одна кухарка и никакая горничная, еще не было случая, чтобы устоять могла, и любой семеновец 1 перед ними просто дрянь.
Свадьбы, покойники, случаи, происшествия, скандалы, драки, мордобой, караул и участок, и не то человек кричит, не то кошка мяучит, не то душат кого-то,- так всякий день.

«Бурков дом - сущая Вязьма 2 !»

________________________________________
1 – напротив Казачьего переулка по другую сторону Загородного были казармы Семеновского полка
2 – название квартала Вяземская лавра, о котором писал Крестовский в романе «Петербургские трущобы». Сейчас на этом месте Сенной рынок.

На панораме видно, что в доме №9 первый двор довольно узкий, а вот черный двор широкий. Там и выбивали ковры. Из окон дома, выходящих во двор, видна Обуховская больница и Бельгийская станция.
1 - Введенский канал 1 - Обуховская больница.
2- Введенский канал 2 - Комплекс центральной электрической станции Бельгийского акционерного общества "Электрическое освещение Санкт-Петербурга". Из-за четырех труб народное название «мертвый слоник» или «слон сдох». Папа говорил, что во время блокады трубы были спилены, чтобы не служить ориентиром.
9 – Казачий 9, «Бурков дом»

Петр Алексеевич Маракулин сослуживцев своих весельем и беззаботностью заражал. Сам - узкогрудый, усы ниточкою, лет уже тридцати, но чувствовал себя чуть ли не двенадцатилетним. Славился Маракулин почерком, отчеты выводил букву за буквой: строчит ровно, точно бисером нижет, и не раз перепишет, зато после - хоть на выставку неси. И знал Маракулин радость: бежит другой раз поутру на службу, и вдруг переполнит грудь и станет необыкновенно.

Враз все переменилось. Ждал к Пасхе Маракулин повышения и награду - а вместо того его со службы выгнали. Пять лет заведовал Петр Алексеевич талонными книжками, и все было в исправности, а затеяли директора перед праздником проверять - что-то не сходится. Говорили потом - кассир, приятель Маракулина, «подчислил». Пытался доказать Петр Алексеевич, что какая-то тут ошибка, - не слушали. И понял тогда Маракулин: «Человек человеку бревно».

Прогулял лето без дела, позаложил вещи, пораспродал, сам пообдергался. И с квартиры пришлось съехать. Поселился Петр Алексеевич в Бурковом доме, напротив Обуховской больницы, где бродят люди в больничных халатах и мелькает красный крест белых сестер, С парадного конца дома живут богатые: и хозяин Бурков, бывший губернатор, и присяжный поверенный, и доктор медицины, и генеральша Холмогорова - «вошь», процентов одних ей до смерти хватит. С черного - квартиры маленькие. Тут и сапожники, и портные, пекаря, банщики, парикмахеры и кого еще только нет. Здесь и квартира хозяйки Маракулина, Адонии Ивойловны. Она - вдова, богатая, любит блаженных и юродивых. Летом на богомолье уезжает, оставляя квартиру на Акумовну, кухарку. По двору любят Акумовну: Акумовна на том свете была, ходила по мукам - божественная! Из дома она - почти никуда, и все хочется ей на воздух.

Соседи у Маракулина - братья Дамаскины: Василий Александрович, клоун, и Сергей Александрович, что в театре танцует, ходит - земли не касается. А еще ближе - две Веры. Вера Николаевна Кликачева, с Надеждинских курсов, бледненькая, тоненькая, массажем зарабатывает, хочет на аттестат зрелости готовиться, чтобы поступить в медицинский институт, а учиться трудно до слез, и ночью воет Вера, словно петлей сдавленная. Верочка, Вера Ивановна Вехорева, - ученица Театрального училища. Верочка нравилась Маракулину. Танцевала хорошо, читала с голосом. Но поражала её заносчивость, говорила, что она великая актриса, кричала: «Я покажу, кто я, всему миру». И чувствовал Маракулин, это она заводчику Вакуеву показать хочет: содержал год, а надоела - отправил в Петербург, учиться на тридцать рублей в месяц. Ночью билась Верочка головой о стену. И Маракулин слушал в исступлении и всякую «вошь» проклинал.

На лето все разъехались, а осенью - не вернулась Верочка. После видели её на бульваре, с разными мужчинами. На её месте поселилась Анна Степановна, учительница гимназии, - мужем обобранная, обиженная, брошенная. Осенью туго всем пришлось. Клоун Василий Александрович упал с трапеции, ноги повредил, Анне Степановне жалованье оттягивали, у Маракулина - работа кончилась.

Жизнь возрожденной Марфо-Мариинской обители в XXI веке течет так же, как и при святой основательнице, в молитвах и заботах о ближних.

Cтрогий отбор

Великая княгиня Елизавета Федоровна Романова принимала в обитель женщин, желающих служить ближним. Условия были такие: возраст от 21 до 40 лет, не замужем, физическое здоровье, отсутствие малолетних детей. Хотя сестры, жившие в обители, приносили обеты целомудрия, нестяжания и послушания, основное внимание было акцентировано на служении Богу через служение ближним. Все обеты давались на определенный срок, после которого сестры могли уйти из обители, создать семью и быть свободными от данных прежде обетов. Некоторые из них по желанию принимали затем монашество.

«Ограничение по возрасту и здоровью, установленное преподобномученицей Елизаветой, было обусловлено тем, что труд сестры милосердия очень тяжел, – поясняет настоятельница Марфо-Мариинской обители монахиня Елизавета (Позднякова). – Например, приходится поднимать лежачих больных. Но сегодня мы сохранили только нижнюю планку: принимаем не состоящих в браке женщин не моложе 20 лет, не имеющих маленьких детей или детей-инвалидов. А вот женщины за 50 в наше время еще часто достаточно крепки и могут послужить ближнему: изменились и условия жизни, и уровень медицины».

«Белые» и «черные» сестры живут бок о бок. Всего сейчас 29 сестер, из них шесть живут в скитах и на подворье.

«Каждая сестра при поступлении в обитель определяется, какое служение она хотела бы нести. В зависимости от этого – разные критерии приема. Для монашествующих нет верхнего ограничения по возрасту. Для тех и других главное при приеме – собеседование, на котором мы пытаемся определить, хочет ли женщина славы сестры милосердия или она на самом деле пришла служить Богу, готова ли она слушаться. Попасть в число сестер обители довольно сложно: отбор строгий».

Каждая сестра при поступлении в обитель определяется, какое служение она хотела бы нести.

Существует ли та «слава сестры милосердия», о которой говорит матушка настоятельница? Казалось бы, современный мир не только не превозносит этих тружениц, а вообще не вспоминает о них, пока не захочет передать им на руки какого-нибудь бездомного инвалида. Но бывает, что женщина или девушка, начитавшись книг, приходит с романтическими представлениями о своем предназначении, однако без готовности к ежедневной работе.

Будничный труд

Устав Марфо-Мариинской обители не менялся со времен святой основательницы: все сестры живут по общежительному уставу, «белые» сестры милосердия – практически по тому порядку, который составила Великая княгиня, а у монашествующих устав несколько строже. У любой сестры день начинается с молитвы, причем все свободные от неотложных дел насельницы ежедневно присутствуют на Литургии.

Различаются послушания «белых» и «черных» сестер. Монахини трудятся в храме, читают и поют на клиросе, выполняют административные и хозяйственные обязанности, возделывают сад, ведут экскурсии по обители, по очереди работают на кухне и в трапезной. Нужно работать в прачечной, обновлять сайт обители, звонить в колокола. Дело сестер милосердия – патронажная служба (они выезжают из обители к нуждающимся подопечным), хоспис и другие социальные проекты.

Некоторые проекты Марфо-Мариинской обители работают при тесном сотрудничестве с православной службой помощи «Милосердие»: детский паллиативный центр (хоспис), Елизаветинский детский дом, группа дневного пребывания для детей с ДЦП, служба работы с просителями, попавшими в трудную ситуацию. Есть детская выездная паллиативная служба, обслуживающая около 70 семей на дому. Она оказывает помощь детям с тяжелыми и прогрессирующими неизлечимыми заболеваниями. На базе медицинского центра действует проект помощи больным боковым амиотрофическим склерозом. В православной гимназии при обители учатся 220 детей.

В обители расфасовывают продуктовые наборы для нуждающихся, сюда можно пожертвовать продукты.

«Большинство сотрудников, занятых в социальных проектах, в медицинском центре, в детском саду – люди, работающие за пусть небольшую, но зарплату, в том числе со специальным образованием. Немало и добровольцев, помогающих бесплатно. В некоторых проектах заняты и сестры: например, ухаживают за детьми в хосписе, – рассказывает матушка Елизавета (Позднякова). – Сестра руководит центром семейного устройства: там люди готовятся стать приемными родителями. Если в приют поступает новая девочка, ее встречает сестра обители и проводит с ней первые недели, помогая адаптироваться. Сестры помогают везде, где нужна помощь, но их мало, а сотрудников в десять раз больше, около трехсот».

Сестры милосердия Марфо-Мариинской обители проходят курсы профессионального ухода за больными, а также изучают богословские дисциплины. Каждый вечер завершается в храме: для «белых» сестер – вечернее правило, для «черных» – те богослужения по церковному уставу, которые не совершают в обычных приходских храмах. Затем сестры обходят территорию обители крестным ходом.

Не приписывать себе особых подвигов

Каждое утро все сестры молятся перед мощами святой Елизаветы, и все, включая настоятельницу, считают себя лишь ее послушницами. Она по-прежнему управляет жизнью обители, и это вдохновляет и живущих здесь, и приходящих за помощью. У мощей святой совершаются чудеса: исцеления больных, дарование веры, примирение враждующих.

«Главное – не приписывать себе особых подвигов, даже если служение тяжелое и сестра очень устает. Хотя такое искушение, конечно, бывает, – делится настоятельница обители. – Сестры постоянно видят очень много человеческого горя, это нелегко, но все хотят через это служение подготовиться к самому главному – встрече с Христом».

Тяжело не на хозяйстве – тяжелее всего бороться с собой, вовремя взять себя в руки. Бывает, сестры устанут за день, а на ночь глядя придет какая-нибудь семья. Дети малые, ночевать негде, неделю жили на вокзале, документы украли.

Сейчас, например, увеличилось количество беженцев с Украины. И сестры, как бы они ни устали, как бы плохо себя ни чувствовали, должны помочь.

«Сестры всегда должны быть готовы, как на войне. Это не легко, а бывает и очень тяжело, но каждая знает, сколько утешения и радости приносит этот труд», – говорит настоятельница.

Несмотря на то что обитель расположена в центре города, здесь всегда тихо. Люди приходят в цветущий сад гулять с детьми и удивляются, как возможен столь тихий оазис в мегаполисе.

Юбилей

В 2014 году совпали две памятные даты: 700-летие со дня рождения преподобного Сергия Радонежского и 150-летие со дня рождения великой княгини Елизаветы Федоровны. Она всегда очень почитала преподобного Сергия, бывшего покровителем ее супруга. Так получилось, что именно день памяти преподобного – 18 июля – стал днем мученической кончины великой княгини.

В преддверии дня рождения великой княгини в стенах обители прошли научно-историческая конференция и различные выставки. Также к ее юбилею приурочили начало работы новых проектов: фасовки обедов для малообеспеченных граждан, детского хосписа и богадельни.

В юбилейный год обитель получила статус ставропигиального монастыря – это значит, что она подчиняется напрямую Святейшему Патриарху. При этом в жизни обители кардинально ничего не изменится: сохранятся все особенности уклада, «белые» сестры милосердия продолжат жить в ее ограде.

Помочь может каждый

Разумеется, 30 сестер и даже 300 сотрудников не в состоянии помочь всем. Но каждый из нас может внести свою лепту. Например, сейчас собираются средства на расширение детского садика для детей с ДЦП. Это место, где родители, имеющие тяжело больных деток, могут оставить их на целый день, здесь с ними бесплатно занимаются воспитатели, психологи и логопеды. Их учат ориентироваться в окружающем мире, общаться. Ведь кроме медицинской реабилитации, которую получить все же проще, ребенку очень важно развиваться как личности. Детский садик в стенах обители очень маленький и не может принять всех желающих, очередь около 160 семей. По ходатайству Святейшего Патриарха Кирилла Правительство Москвы выделило здание, но оно очень ветхое. Ремонт обойдется более чем в 20 млн рублей.

Сердца сестер, конечно, всегда более всего устремляются туда, где возникают трудности. Например, сейчас тревожно за «детскую дачу» в Севастополе, где уже четвертый год организуется летний лагерь для семей с детьми-инвалидами. В прошлом году там удалось отдохнуть 169 семьям, а в этом году из-за сложной ситуации на Украине летний отдых и реабилитация мам и их детей под угрозой. В лагере отдыхают дети с такими заболеваниями, как ДЦП, буллезный эпидермолиз, мукополисахаридоз, а также воспитанницы православного Елизаветинского детского дома при обители и дети из многодетных малоимущих семей.

Реквизиты этих и других проектов всегда можно найти на сайтах www.miloserdie.ru и www.mmom.ru и перечислить пожертвование.

Можно помочь и по-другому. Дважды в месяц необходимо фасовать продукты для раздачи бедным. Человек, который хочет помогать детскому садику, может не иметь образования, но должен иметь доброе сердце и желание слушаться. Его обучат, и он сможет профессионально ухаживать за ребенком и заниматься с ним. Нужны добровольцы и в других проектах: можно выбрать себе дело по силам.

Тропарь Марфе и Марии, сестрам Лазаря Четверодневного

Праведнаго Лазаря боголюбивыя сестры, Марфо и Марие преславныя, чистым сердцем Христа в житии вашем возлюбили есте, мироносиц вземша чин, и Его, яко Сына Божия, безбоязненно исповедали есте: сего ради ныне во обителех Отца Небеснаго со ангелы и всеми святыми славно царствуете. Умолите, Егоже возлюбили есте, и нам грешным в вере и любви Христове утвердитися и Царствия Небеснаго сподобитися.

В блокнот паломнику:

Марфо-Мариинская обитель

Адрес: 109017, Москва, ул. Б. Ордынка, д. 34.

Эл. почта: [email protected]

Консервы, крупы, чай, сахар принимают в любой будний день с 9.00 до 17.00 и по субботам с 12.00 до 16.00.