Николай полисский. Дивный новый мир николая полисского. Николай Полисский — о том, зачем строить масленичную скульптуру высотой в десятиэтажный дом

Имя художника Николая Полисского неразрывно связано с феноменом Никола-Ленивца, калужской деревни на реке Угре, ставшей центром современного искусства благодаря ежегодно проходящему там с 2006 года фестивалю «Архстояние». Собственно, именно Николай Полисский и был первооткрывателем этой земли: он же «открыл» русскому зрителю и значение загадочного словосочетания «лэнд-арт».

Родился художник в 1957 году в Москве. Три года безуспешно поступал в Строгановку, в результате поступил в «Муху». В 1985 году присоединился к «митькам», став первым и единственным московским участником группировки, от которой, впрочем, вскоре отошел. В Никола-Ленивце Полисский стал бывать в конце 80-х, поначалу используя его потенциал в качестве натуры для пейзажной живописи. В конце 1990-х годов художник под воздействием все тех же николо-ленивецких впечатлений перестал заниматься живописью и перешел к созданию ландшафтных объектов. Работы Полисского - всегда масштабные, поистине монументальные, подавляющие размерами объекты - содержат в себе некую загадочную, невербализируемую «русскость». Национальная их принадлежность вне зависимости от использованных в данной конкретной работе приемов и материалов неоспорима и не подвергается сомнению. Возможно, объясняется этот феномен тесным взаимодействием Полисского и коренного населения Никола-Ленивца: все объекты создаются руками местных жителей. Безусловно, концепция тщательно разрабатывается художником, но не стоит недооценивать результаты предпринятого Полисским скрещивания народных ремесленных практик с практиками актуального искусства.

Представленный в экспозиции музея Эрарта проект Николая Полисского «Границы империи» впервые был показан на фестивале «Архстояние» в 2005 году. Прежде экспонируемые на бескрайних берегах Угры, а ныне удачно вписанные в пространство музейного зала объекты напоминают столбы-колонны, которые устанавливались по пути следования цезарей-триумфаторов, присоединивших к Империи новые территории. Расширение границ Империи - чаще всего и есть цель ее существования, в которой заключается в то же время и причина неминуемой гибели. Пограничные столбы отмеряют границы Империи, отделяя присвоенную территорию от чужой, той, которую еще только предстоит завоевать.

Огромные деревянные изваяния вызывают в памяти и древних языческих идолов. На вершинах изваяний, некоторые из которых пугают сходством очертаний с виселицами, возвышаются наспех сколоченные, грубоватые двуглавые птички, напоминающие зрителю о гордом символе российской государственности. Снова проглядывает сквозь актуальную форму воинствующая «русскость». Приходит на ум воспоминание об ушедшей в небытие империи Российской и другой, той, которая пришла ей на смену несколько лет спустя. Эти некогда существовавшие, но уже давно ушедшие в историю образования оставили после себя только обломки: утратившие значения загадочные артефакты. Потеряв и смысл, и назначение, они, тем не менее, не исчезают с лица земли, играя, возможно, куда более значительную роль, чем мы можем предполагать. Несмотря на очевидную утрату актуальности имперской идеи и ее полную несовместимость с пропагандируемой европейской культурой открытостью границ, тема пограничных стен продолжает активно обсуждаться: США обещает принудить к строительству такой стены Мексику, а Литва планирует «оградиться» от Калининградской области.

Николай Полисский - единственный в современном российском искусстве художник-лэндартист. С начала 2000-х годов он создает большинство своих произведений в деревне Никола-Ленивец в Калужской области - в четырех часах езды от Москвы, из подручных материалов и в соавторстве с исконными обитателями деревни. Его искусство можно с полным основанием назвать утопией - как в социальном, так и, собственно, в художественном плане.

Причем утопией осуществленной. В социальном измерении Полисскому удалось при помощи искусства возродить полузаброшенную деревню, превратив ее в настоящий культурный центр (с 2003 года здесь проходит международный фестиваль ландшафтной архитектуры «АрхСтояние») и сделав ее жителей полноправными участниками творческого процесса. Что же касается самого художественного проекта Николая Полисского, то он представляет собой своего рода выращивание на русской почве знаковых форм мировой архитектуры - от древности до модернизма: римский акведук из снега, вавилонский зиккурат из вязанок сена, сложенные из сучьев подобия конструктивисткой радиобашни Владимира Шухова или небоскреба-арки Дефанс. Воспроизведенные из местных материалов при помощи техник, отсылающих к традиционным деревенским ремеслам или забавам, они обретают универсальность и естественность даже не только архетипических, свойственных всем культурам постройкам, но неких природных явлений вроде птичьих гнезд или бобровых плотин.

«Большой адронный коллайдер» - произведение, относящееся к новому, придуманному Николаем Полисским проекту. Теперь незамутненное зеркало народного сознания должно отобразить уже не классическое наследие мировой архитектуры, но новейшие достижения науки. Собственно говоря, одно произведение подобного рода у Полисского уже было - это созданный в 2005 году «Байконур»: огромная инсталляция, состоящая из условных подобий ракет и стартовых комплексов, сплетенных, наподобие корзин, из лозы. Впервые показанная во дворе Третьяковской галереи во время Первой московской биеннале современного искусства, эта инсталляция потом была перевезена в Никола-Ленивец, где была сожжена во время ставшего традиционным масленичного фестиваля. Уже тогда наука прочитывалась через призму ритуала и магии. Связующим звеном между космическими ракетами и их плетеными подобиями стало пламя. А выход во внеземное пространство превратился в сожжение, напоминающее погребальные костры, обеспечивающие покойнику переход в другой мир.

Вселенский Разум

Сенная Башня

Границы Империи

Дровник

Лихоборские ворота

Жар-Птица

Бобур

Image caption Проект "Вселенский разум" - самое масштабное произведение художника

Художник и скульптор, гуру лэнд-арта Николай Полисский после 12 лет "культурной реанимации" русской деревни признает, что задачу не решить без помощи меценатов, и сетует на отсутствие спроса на культуру в стране, которая встречает современное искусство безразличием, а порой и тюрьмой, как в случае с девушками из панк-группы Pussy Riot. Их Полисский называет своими любимыми современными художниками.

Полисский почти 20 лет живет в деревне Никола-Ленивец в 200 километрах от Москвы под Калугой. Бывший "митек" перебрался сначала из Питера в Москву, но в итоге сбежал и оттуда, поскольку "всегда любил деревню". Его вечно недостроенный дом при шумной мастерской для крестьянской артели обставлен скромно, зато из окон открывается вид на луг, заброшенную церковь и леса до горизонта за изящным изгибом реки Угры.

Первые десять лет в деревне Полисский посвятил живописи, а на рубеже веков затеял то, что прославило его на весь мир. Он взял в соавторы крестьян, обратился к природным материалам и занялся современным искусством, которое привело его на Венецианское биеннале и сделало Никола-Ленивец культурной столицей российской глубинки - во многом благодаря фестивалю "Архстояние".

"Я - художник 21-го века. У меня все началось с февраля 2000 года", - рассказывает Полисский о своем первом опыте работы с деревенскими – тогда они вывели на берега Угры армию из 200 снеговиков.

О первом поколении "профессиональных алкоголиков" Полисский вспоминает тепло, и говорит, что сейчас пьют уже "не так самозабвенно".

Николай Полисский

Оказавшись в заброшенной деревушке на берегу Угры, сначала писал картины, потом ощутил необходимость поработать с пространством и с окружающим материалом. Первая его работа – "Снеговики" – появилась в Никола-Ленивце в 2000 году, и представляла собой войско из 220 снеговиков, стоящих на берегу реки Угры. Лепили снеговиков – по 10 рублей за штуку - местные деревенские мужики. За этим последовали другие крупные объекты из природных материалов (сена, дерева, лозы) – "Сенная башня", "Дровник", "Медиа башня", "Маяк" и другие. Почти все проекты, как и принято в лэнд-арте, сами со временем растворялись в природе - снег растаял, сено ушло на корм скоту, а дровами отапливали жилище.

Создал в калужской деревне Никола-Ленивец "Никола-Ленивецкие промыслы", в которых сейчас заняты около 20 человек из соседних деревень.

В 2006 году придумал и организовал фестиваль "Архстояние", где участники создавали произведения из природных материалов на открытом воздухе.

В 2008 году вместе с артелью участвовал в Венеции в архитектурной биеннале. Принимал участие в выставках в Мадриде и Барселоне.

Сделал несколько лэнд-арт проектов во Франции, участвовал на вернисаже в музее современного искусства в Люксембурге с проектом "Большой адронный коллайдер".

"Старые - были феноменальные! Не субъекты, а объекты искусства. Это были советские крестьяне. Какие судьбы!" - говорит Полисский.

Проект из чисто художественного превратился в социальный. Спустя 12 лет в артели постоянно работают около 20 человек. Вместе со своими "соавторами" Полисский ездит на выставки в Италию, Испанию и Люксембург, строит объекты во Франции. Оглядываясь назад, художник признает, что создал скорее культурную резервацию, и без денежных вливаний в корне изменить жизнь крестьян не получится.

"Эта история может развиться. Но – с участием бизнеса только. Если тут будет колхоз-миллионер. Как в Советском союзе, колхозы такие, которые субсидировались, пока остальные - лежали. Пока – только так".

"Реанимация места – мне это важно как пример. Я не заставляю всех крестьян заниматься искусством. Но одна деревня на весь мир может существовать при протекционизме определенном. Нормальном, человеческом", - не сдается Полисский.

Полисский признает, что самостоятельно его соавторы из крестьян вряд ли смогут существовать как творцы, а тем более – обеспечивать себя, ведь даже у него пока не получается превратить свое имя в доходный бренд.

"Художник - это, прежде всего, мотивация, и понимание - зачем. У них без меня, конечно, нет этой мотивации. Я для них – художественная институция такая".

Бросить все и оставить затею Полисский не может, чувствует ответственность за своих:

"А я без них уже не могу. Да и они привыкли, не могут жить уже без поездок в Барселону, Венецию. Я здесь буду из последних сил для них что-то вырывать. Потому что, в целом, на просторах благословенной родины, это – история, вырванная из контекста".

Продержаться лет 200

Искусство - оно существует вопреки всему, как опухоль. Искусство будет теплиться Николай Полисский

Полисскому, как он сам признает, повезло: когда он приехал в Никола-Ленивец, земля никому не принадлежала, сейчас же образовался собственник, с которым приходится считаться и договариваться. Момент переломный, говорит художник, и надеется все же убедить нового хозяина раскрученного им места поддерживать тех, кто это сделал – его и крестьян – и развивать культурный проект.

"Мой Лопахин – лучший из всех лопахиных в мире. Ну, в России – точно. Зависит, кто его убедит лучше, - признает Полисский. - Мне каким-то образом предстоит повысить престиж профессии крестьянского художника. Как это сделать – я пока не совсем знаю. А люди бизнеса, которые имеют деньги, они таких вещей не понимают".

Непонимание Полисский списывает на тектонический сдвиг шкалы ценностей российской элиты.

"Искусство существует только в среде, в бульоне. Бульона – нет. Нет на искусство спроса в России", - сетует он.

"Был класс – буржуазный, до него – аристократический. Они оставляли после себя великие памятники. А этим ничего не надо. Потому что они – временщики. В России все эти Морозовы, Щукины, Третьяковы нуждались в художниках, потому что они давали им вечную славу. А что этим надо? А им нужен корпоратив. "Ты нам оформи, мы тут выпьем, а ты нам спляши". Ну что я могу ответить? "Ну, и до свидания".

В отсутствие спроса на искусство у людей с деньгами художнику остается уповать на государство, но тут Полисский, с ностальгией вспоминающий тепличные условия МОСХа времен СССР, иллюзий не питает.

Лэнд-арт

То, чем занимается Полисский в лесах под Никола-Ленивцем, называется Land Art - ландшафтное искусство, ландшафтная архитектура. Сам Полисский считает себя скорее скульптором, нежели архитектором: "Я скульптор. Я не архитектор. Архитектор – это функция".

Направление возникло в США в конце 1960-х годов. В Англии с 1977 года в Гриздайльском лесу поработало около 30 британских художников. В разное время они показали более 60 произведений. Все лэнд-арт объекты должны проживать свою жизнь и умирать естественной смертью на природе, как говорит Полисский, сами собой "руинироваться".

"Человек всегда будет рисовать на бумаге, и так же человек всегда будет что-то ставить в природе. Для России лэнд-арт актуален – огромная территория", – говорит Полисский.

"Художников они просто не принимают. Они еще понимают, там, футбол, кино. У них же только Большой театр, и больше ничего нету. Они - абсолютные циники. Они все знают, они с тобой разговаривают – им не нужно ничего объяснять, они все понимают, им нужны только деньги", - закипает Полисский.

"Не нужно им ничего! Не нужно! Они только-только вылезли, с деревьев спрыгнули, сознание у них соответствующее, в том, что касается искусства. Вот такой у нас уровень цивилизации. Нужно пару веков еще протянуть".

Результат – скудный художественный ландшафт, обрамляющий редкие, но яркие акты современного искусства. И предсказуемая реакция общества на них.

"Понятно, что мои любимые художники на данный момент – это Pussy Riot. А общество их не принимает. Они такое цепанули!" – вдохновлено рассказывает Полисский о трех девушках, которых хотят судить за антипутинский молебен в Храме Христа Спасителя.

"Я очень уважаю "пусиков". Я считаю, что это – героическая молодежь. Они хотят совершать подвиг, духовный подвиг –так надо об этом говорить! Что это – духовный подвиг, что они – художники. А не бубнить, что они хулиганки и что нужно их выпустить, потому что они свое отсидели. Вот подлость-то в чем!"

Для Полисского аспект современности искусства определяется результатом, и Pussy Riot попали в точку.

"Они всю эту общественную ситуацию вытащили наружу. И все – обгадились. Всё общество – в дерьме. И это искусство будет существовать, искусство, которое невероятно закрючит это общество, вытащит эту болезнь. Больные-то все!"

Себя Полисский называет "дедушкой" и как художник предпочитает все же говорить со зрителем эзоповым языком: "Это интереснее, чо я буду на митингах орать? Навальный пусть орёт".

Фестиваль "Архстояние"

За 20 лет в деревне Полисский так и не мутировал из столичного художника в деревенского затворника. Звуки электропилы и шипение сварки под распахнутым окном его деревенского дома периодически разрывают звонки двух телефонов, на дворе окончания интервью для Би-би-си ждет съемочная группа американских документалистов, стол завален приглашениями на светские мероприятия.

"Приходится и по европам ошиваться, и в Москве тусить", - вырывает себя из идиллического пейзажа Полисский, переодеваясь в ярко красную футболку для фотосессии.

С 2006 года в Никола-Ленивце проходит фестиваль "Архстояние", задуманный как творческая лаборатория на природе для художников, скульпторов, архитекторов. Фестиваль, прочно занявший место в столичной афише главных культурных мероприятий лета, оживил вотчину Полисского, но и разрушил его монополию на идею, что заметно беспокоит художника.

"Архстояние существует, но я его хочу перепрофилировать, преобразовать. Чтобы не было много всяких глупостей, а были солидные вещи. Без мусора, который появляется, потому что кто-то просто что-то хочет сделать. Делают большую вещь – мы ее показываем. Не надо ей еще 15 других вещей. Места-то мало".

"Здесь задача – ходишь, гуляешь, и вдруг среди природы натыкаешься на что-то не менее важное. Я так думал, что здесь будут такие резиденции. Идешь через лес – и вдруг на поляне стоит какое-то произведение с глубинной философией художника или архитектора. Его внутреннее пространство: всё, что человек накопил, он сдал здесь в свой маленький музей. А не просто какой-нибудь статуй! Не надо статуй! Сделай что-то важное, одно", - описывает Полисский принцип лэнд-арта и показывает, что имеет в виду.

На соседнем поле он создал и на ближайших выходных покажет публике самый масштабный свой проект - "Вселенский разум", которым хотел продемонстрировать "всякую степень качества".

Неведомое святилище, в центре которого клубок деревянных извилин гигантского мозга ощетинивается в поле четырьмя рядами чешуйчатых колонн, а обращенный к лесу тыл укреплен группировкой загадочных механизмов, отсылающих к эстетике Леонардо да Винчи.

Полисский застолбил место для своего искусства, окопался и сдаваться не собирается.

"Я – оптимист. И умру таким".

"Искусство - оно существует вопреки всему, как опухоль. Искусство будет теплиться. Сумасшедших будет человек двести на всю страну, - говорит он. - В конце концов, если они меня достанут, я попрошу здесь резервацию. Для себя и моих "индейцев".

Кого из современных (в смысле примыкающих к лагерю актуального искусства) русских художников можно причислить к монументалистам? Нам кажется, только Николая Полисского - народника XXI века, приобщившего крестьян расположившейся на берегу реки Угры деревни Никола-Ленивец к созданию искусства (и тем самым вытащившего несколько крестьянских семей из постсоветской бедности) и сочетающего народные ремесленные традиции с практиками и стратегиями современного искусства (от инсталляции до искусства взаимодействия). Работы Полисского имеют удивительное свойство нравиться всем - от консервативной пенсионерки до интеллектуала, от не склонной к рефлексии тусовщицы до чиновника. Мы не удержимся и процитируем несколько строчек из написанного в 2008 году (в этот год художник представлял Россию на XI архитектурной биеннале в Венеции) эссе, автором которого был занимавший в тот момент должность первого заместителя руководителя Администрации президента Российской Федерации Владислав Сурков. «…Очень национальные изделия, - писал Сурков о работах Полисского, - и ничего похожего на не по-нашему ладно скроенные заборы, нужники и срубы этнографических музеев. Работа совсем простая, без затей, но не грубая. Большая, но не тяжелая, а так, с усмешкой. Как будто присутствуешь при сотворении русского мира. Наспех, из чего ни попало, что под скорой рукой, лепится нечто до неба, почему можно бы выкарабкаться из холода, скуки, нужды. И вот уже видна Россия - россыпь рязанских избушек, разросшаяся в размашистую лубяную империю. Циклопическое сооружение из древесины, соломы, сосулек. Дух захватывает от этого быстрого и шаткого величия…». В общем, Полисского любят все, но по-разному. Кому-то он нравится за «русскость» без национализма, кому-то за масштаб, кому-то за иронию, а кто-то приветствует социальный пафос отсылающих к народническим утопиям XIX столетия работ «дяди Коли», как называют художника в его деревне, где уже 15 лет проходит успешный эксперимент по превращению отдельно взятого географического пункта в музей современного искусства и архитектуры под открытым небом. Накануне 10-го, юбилейного фестиваля «Архстояние», который стартует 1 августа 2015 года, «Артгид» попросил Николая Полисского рассказать о том, как создавались его главные работы, и показать новую - «Сельпо».

Николай Полисский. Фото: Юрий Пальмин. Courtesy Архстояние

Все началось в 2000 году, когда я вдруг понял, какие это невероятные ресурсы — снег и пустая, никому не нужная земля: куда хочу, туда и выйду, что хочу, то и сделаю… А еще я понял, что мне нужно придумать что-то связанное с этим местом — с деревней Никола-Ленивец и с этими ресурсами. Невозможные просторы, невероятный потенциал этого материала, человеческий ресурс: люди, которые легко согласились принять участие в таком странном на первый взгляд деле, как сооружение целой армии снеговиков, работали весело и хорошо. Все мои знакомые говорили, что снеговики — это моя лебединая песня, что все на этом и закончится, но оказалось ровно наоборот.

Николай Полисский, совместно с Константином Батынковым и Сергеем Лобановым. Снеговики. 2000. Снег. Деревня Никола-Ленивец Калужской области. Фото: Николай Полисский

Еще раз я работал со снегом в 2002 году. У меня всегда была мечта построить Маниловский мост через реку, и чтобы на нем сидели купцы, торговали. И вот наступила зима, классная, 35 градусов мороза, и мы решили строить. Начали сгребать снег на реке, делать наледь, но не учли масштаба. Наледь должна быть широкая, а мы сделали ее достаточно узкой, и мост начал проваливаться под воду. Тогда мы перетащили его на землю и решили, что это будет сделанный из снега римский акведук! В деревне легко увязнуть в традиции, но к тому моменту у меня уже вполне созрела мысль о том, что мы в Никола-Ленивце приватизируем исторические архитектурные формы, изготавливая их в собственной деревне из подручных материалов, так потом и повелось.

Николай Полисский. Акведук. 2002. Снег. Деревня Никола-Ленивец Калужской области. Фото: Николай Полисский

В 2001 году мне в голову пришла мысль сделать что-нибудь из сена. Конечно, из сена можно сделать только стог — сам материал диктует форму, — но хотелось сделать не просто огромный стог, а нечто сакральное и пафосное: так появилась форма зиккурата. К тому же сама технология подсказала, что это должен быть зиккурат, то есть пандус, по которому ты поднимаешься, накладывая все больше и больше сена. В этом проекте приняло участие почти 100 человек — все, кто принес хоть травинку, стали моими соавторами. Сначала подошли свободные товарищи-алкоголики, которые начали косить, а за ними подтянулась вся деревня. Это вообще не было похоже на искусство, и никто не воспринимал этот объект как искусство, кроме самих сделавших его крестьян, которые, забравшись на самый верх башни-зиккурата, вдруг понимали, что они делали это не ради сельскохозяйственных нужд, не ради заготовки сена, не ради корма коров…

Николай Полисский. Сенная башня. 2001. Сено. Деревня Никола-Ленивец Калужской области. Фото: Николай Полисский

Помню, как интеллектуалы смеялись надо мной и моей башней, говорили, что я сошел с ума и, вместо того чтобы рисовать картины, которые хорошо продавались, пошел косить траву. Но именно этот проект утвердил меня в моей правоте: нас заметили, западные кураторы пригласили меня сделать выставку во французском Кемпере, и вообще, после «Сенной башни» все как-то более активно завертелось.

Николай Полисский. Колонна из виноградного дерева. 2002. Лоза. Город Ди, департамент Дром, Франция. Фото: Николай Полисский

В 2002 году нас пригласили в городок Ди на юге Франции, на фестиваль Est-Ouest («Восток-Запад». — Артгид ). В это время мы как раз увлеклись плетением из ивняка, и на встрече с французскими кураторами через переводчика я сказал, что и во Франции мы готовы что-нибудь сплести. Но переводчица перевела слово «ивняк» как «лоза»… И вот я еду в Кемпер на свою выставку и по пути заворачиваю на юг, где мне показывают «заказанную мной» лозу. Я смотрю на эту вырванную из земли, сваленную в кучи немереную красоту, и меня переполняет счастье нахождения уникального материала. Колонна была похожа и на ствол дерева и, как сказала мне одна французская журналистка, одновременно порождала ассоциации с иллюстрациями из дантовского «Ада»: лозы виноградного дерева напоминали людей, которые пытались по пирамиде из человеческих тел выбраться из преисподней. Через год колонну разобрали, теперь на этом месте детская карусель.

Николай Полисский. Медиабашня. 2003. Ивняк. Деревня Никола-Ленивец Калужской области. Фото: Николай Полисский

После снежного акведука и зиккурата из сена я решил продолжить проект апроприации исторических архитектурных форм и сделать серию башен. Начали мы с медиабашни — чего-то среднего между Эйфелевой, Останкинской и Шуховской башнями. К тому же, Шуховская башня, по сути представляющая собой корзину, подсказала нам мысль использовать ивняк, из которого эти самые корзины чаще всего и плетут. Башня получилась здоровая, 26 метров, наверху мы установили антенну из велосипедных ободов, такую часто можно увидеть в крестьянских домах. Башня принимала сигнал, а на ее седьмом этаже, как и полагается, располагался ресторан «Седьмое небо» (название открытого в 1967 году легендарного ресторана, расположенного в корпусе Останкинской телебашни на высоте 328-334 м. — Артгид ). К тому же, башня была первым произведением, которое я решил превратить в трансформер. Тогда нас как раз позвали принять участие в фестивале «АРТКлязьма» на Клязьминском водохранилище. Мы с критиком Сашей Пановым придумали проект «Троекуровская деревня» (он же «Арт-базар». — Артгид ) — деревеньку из ивняка, в которой продавался бы наш Никола-Ленивецкий «художественный продукт»: еда и самогон. Название придумал Панов, ведь я-то всегда ощущал себя скорее Дубровским, чем каким-то барином Троекуровым, мечтал при помощи своих крестьян и искусства отнимать деньги у богатых и отдавать их бедным. Мы вырастили на боках медиабашни овощи, собрали урожай и с ним на сделанных кибитках отправились на «АРТКлязьму». Надо сказать, что крестьяне очень боялись ехать, они ведь, хоть в России, хоть во Франции, везде опасливые, но в результате это был успех, более того, они все уехали с Клязьмы на новых автомобилях. Бизнес получился неплохой.

Николай Полисский. Маяк. 2004. Вяз. Деревня Никола-Ленивец Калужской области. Фото: Николай Полисский

Маяк был построен в 2004 году на месте, где стояла армия снеговиков и сенная башня, после того как на территории Никола-Ленивца образовался национальный парк «Угра». Сначала руководству парка мы очень не нравились, оно ругалось, а потом само пришло ко мне, да еще со спонсором — мышонком Вимм-Билль-Данном — с просьбой построить что-нибудь. Мы спилили погибшие вязы, крупные деревья, которые были съедены жуком и стояли голые, и сделали из их ветвей маяк. Почему маяк? Потому что стоит на берегу реки, правда, он еще и как антенна работает, принимает и космические энергии.

Николай Полисский. Лихоборские ворота. 2005. Дерево. Алтуфьевское шоссе, Москва. Фото: Николай Полисский

В 2005 году архитектор Галя Лихтерова пригласила нас что-то сделать в Москве и показала совершенно жуткое место — превращенную в помойку долину реки Лихоборки. Как раз в это время мэр Юрий Лужков решил на этом месте сделать парк, реку вычистить, сделать берега, превратить помойку в место для прогулок. Посмотрев на все это, мы решили возвести ворота, через которые человек входил бы в природную среду, в затерянный мир. Проблема состояла в том, что было трудно найти органическую для этого пейзажа форму, соперничать с огромными геометрическими советскими блочными ужасами располагавшегося здесь спального района. Тогда я представил себя городской вороной, свившей себе гнездо, формы которого были навеяны современной городской архитектурой. Получилась такая геометрия из хаоса.

Николай Полисский. Пермские ворота. 2011. Сплавные бревна. Пермь. Фото: Николай Полисский

В 2011 году Марат Гельман, который в то время был директором музея современного искусства PERMM, уговорил меня сделать еще одни ворота — в Перми. И если в Москве я сделал ворота из толстых прутьев, то в Перми использовал сплавные бревна, которые я хаотично натыкал в П-образную структуру. А выбрал я такой материал, потому что он, умноженный на местный контекст, рождает множество самых разных ассоциаций: кто-то, как, например, Борис Немцов, видел в воротах памятник лесоповалу, кто-то вспоминал про сплав леса по Каме, а мне все это напоминало подрыв динамитом забивших устье реки бревен, которые мешают ходу воды. Естественно, кому-то это показалось странным и нетрадиционным, но я никогда не делаю ничего, что могло бы вызвать ассоциацию с русским деревянным зодчеством. Я не укладываю бревна, как укладывали когда-то, поскольку современный художник явно не может сделать что-то лучше Кижей, и нужно быть идиотом, чтобы заниматься подражанием древней рубке, которую и делать-то сегодня никто уже не умеет.

Николай Полисский. Границы империи. 2005. Дерево. Деревня Никола-Ленивец Калужской области. Фото: Николай Полисский

Выходящее из земли древнее тотемное искусство, нечто, оставшееся от неизвестной империи, всегда будет привлекать к себе внимание. Мне всегда нравились все эти каменные бабы, стоунхенджи, остатки римских сооружений на севере Африки, то есть все, что непонятно когда появилось, непонятно что символизирует и непонятно кому грозит. Когда начинаешь разбираться с этими символами, сразу возникает ощущение, что все это чушь собачья и ничего интересного нет. Но если ты не пробуешь это понять, а просто смотришь на эти остатки чего-то значительного, то это просто завораживает. Конечно, в моих «Границах империи» есть небольшое ерничество по поводу наших двуглавых государственных птиц. Но это очень легкая ирония. К тому же, я обратил внимание, что на самом деле никто не замечает, что птицы двуглавые.

Николай Полисский совместно с Владимиром Стребанем. Жар-птица. 2008. Металл. Деревня Никола-Ленивец Калужской области. Фото: Николай Полисский

Я делал «Жар-птицу» на Масленицу 2008 года, но придумал этот проект гораздо раньше, году в 2001-м. Мне казалось, что было бы хорошо поставить такую штуку на острове, чтобы она отражалась в воде или отбрасывала рефлексы на поверхность льда. Но сделать такую форму вне заводских условий мог только энтузиаст и «левша». И такой появился. Владимир Стребань — мой соавтор по этому проекту, инженер, человек, который владеет всеми рабочими профессиями, без него эта вещь существовала бы только в теории.

Николай Полисский. Большой адронный коллайдер. 2009. Дерево. Музей современного искусства Люксембурга MUDAM, Люксембург. Фото: Николай Полисский

В 2009 году Люксембургский музей современного искусства MUDAM пригласил нас что-то сделать у себя. Построивший музей архитектор Юй Мин Пэй не дает и гвоздя в стену забить, поэтому там невозможно ничего ни поставить, ни повесить. Увидев все это, и особенно огромный выставочный зал, мы, как люди трудовые, крестьянские, поняли, что тут надо забабахать что-нибудь не менее здоровое. Причем здоровое еще и на социально важную тему. Собственно, отсюда и появилась идея сделать коллайдер, о котором все тогда говорили, но только деревянный. Я каждый день наблюдал по телевизору дискуссии, в которых обсуждалась эта тема и то, что у ученых ничего не получается, они хотели сделать бога, а получался дьявол. В общем, коллайдер мы собирали здесь, в Никола-Ленивце, а потом везли его на двух огромных фурах в Люксембург. Потом, во время выставки, десять ребят из деревни в белых халатах и очках обслуживали наш коллайдер. Все это было изящно и красиво, к нам на открытие приехал на потертом Porsche великий герцог Жан. Ребята были слегка удивлены, они думали, что герцог должен ездить в карете.

Николай Полисский. Охотничьи трофеи. 2010. Дерево. Отель Le Royal Monceau, Париж. Фото: Николай Полисский

Несколько лет назад ко мне обратился дизайнер Филипп Старк с предложением сделать деревянные чучела животных для оформления отеля Le Royal Monceau в Париже. Постройку отеля финансировал катарский шейх, поэтому дизайнеры перестраховались, включили самоцензуру и попросили свиней, кабанов, собак и прочих «нечистых» животных не привозить. Ну не привозить и не привозить: мы свиней заменили на козлов и баранов. Русскому бы миллионеру кто-то предложил козла, обиделся бы…

Николай Полисский. Вселенский разум. 2012. Дерево, металл. Деревня Никола-Ленивец Калужской области. Фото: Николай Полисский

В 2012 году в Никола-Ленивце мы соорудили огромный деревянный компьютер, искусственный разум, архитектура которого была одновременно стилизована под храмовое пространство с колоннами и куполом. Любое храмовое пространство всегда навевает мысли о чем-то значимом, хорошем, правильном и духовном. И вот стоит наш храм разуму посреди поля, зарастает листвой, прямо как какой-нибудь буддийский храм в джунглях. Его блескучая красота должна померкнуть и влиться в пейзаж.

Николай Полисский. Бобур. 2013. Ивняк. Деревня Никола-Ленивец Калужской области. Фото: Николай Полисский

Застраивая Никола-Ленивец своими объектами, я уже давно пытаюсь мыслить как градостроитель, захватываю пространство, устанавливая в нем своеобразные опорные точки. У нас уже есть маяк, теперь вот появился музей. Почему «Бобур» (Бобур — второе название Национального музея современного искусства — Центра Жоржа Помпиду, расположенного в квартале Бобур. — Артгид )? Когда я приезжаю в Париж и вижу абсолютно инородное для этого города здание, у меня появляется ощущение того, что оно мне очень нравится. Эйфелева башня мне меньше нравится, чем Бобур — совершенно потрясающая вещь, ради которой сломали часть Парижа, разозлили кучу парижан, но при этом превратили злачное место бывшего рыбного рынка в место культуры. Мне очень нравятся раструбы вентиляционных труб Бобура, поэтому я их и заимствовал, положив, правда, их очертания в основу совершенно другой архитектурной формы.

На главной площади деревни Звизжи, где живут мои соавторы-художники, они же крестьяне, стоит руина бывшего сельпо, которое перестало выполнять свои непосредственные функции лет 20 назад и с тех пор только разрушалось. Я много лет ходил мимо него и думал, что передо мной не просто какая-то ординарная руина, а нечто очень важное, незаслуженно заброшенное. Мне давно хотелось вдохнуть новую жизнь в эту руину и тем самым, возможно, изменить жизнь в этой деревне и вот наконец-то руки дошли. Я обратился к местному населению и к тем, кто приезжает к нам на фестиваль, и предложил вскладчину, потому что денег нет, всем миром превратить сельпо в новую скульптуру. Мне вообще близка идея кооперации, того, что можно сложить усилия многих людей и сделать хорошее дело. Сначала мы использовали отходы нашего деревянного производства. Мы починили крышу. Привели в порядок стены теми средствами, которые у нас есть. Была руина, а стала — богатая по фактуре скульптура. На что это теперь похоже? Ну, мы не страдаем излишней религиозностью, но в принципе — это храм, причем храм не связанный ни с какой конкретной религией.

После окончания школы три года подряд пытался поступить в Московское высшее художественно-промышленное училище (бывшее Строгановское) , «но попасть в Строгановку в те времена было нереально», поэтому в 1977 году поступил в Ленинградское высшее художественно-промышленное училище имени В. И. Мухиной («Муху»).

Я был главой московской фракции. Знаете - Минин, Пожарский, Полисский, Батынков… Когда мы, москвичи, появились, питерские митьки решили, что нужно занять оборону. У них были большие планы относительно утверждения собственного величия. Митьки, конечно, не собирались победить весь мир, но очень рассчитывали, что именно так и произойдет. Поэтому им всё время нужно было быть в Москве. Мы, в свою очередь, пытались устроить революцию, Митьку [Шагина] превратить в английскую королеву и захватить власть.

Полисский полностью отошёл от «Митьков», продолжая после этого заниматься пейзажной живописью, и спустя несколько лет дал «Митькам» нелицеприятную оценку:

Неужели о митьках помнят? Митьки - это весёлая пьяная юность, я о ней не жалею. Но, конечно, сейчас говорить о митьках можно только в историческом контексте. <…> Я счастлив, что Митя [Шагин] не поддался на мои притязания править митьками по типу серого кардинала. Не согласился на роль английской королевы. Я ему очень благодарен, что занялся собственной жизнью. А Митька сейчас - единственный профессиональный пенсионер митьковского движения, который пользуется благами от митьковства. Митьки ведь обезличенные - знамениты только Шагин и Шинкарёв . Что от митьков осталось? Кое-какая графика Голубева да литературные произведения Володи Шинкарёва. Легенда осталась. Но материального подтверждения нету. Искусства митьки не создали. <…> Кто такой митёк? Дурашливый раздолбай. Митёк - это герой 1980-1990-х. У Володи Шинкарёва было всё сказано: «На красный террор ответим белой горячкой».

Резкое изменение жизнедеятельности имело семейный и социальный аспект:

Дома поначалу женщины рыдали, дети плакали: «Папа сошёл с ума!» Ведь я оставил престижное занятие живописью и занялся чем-то очень странным, чего никто у нас не делал…

Успешность Полисского-художника лэнд-арта, как правило, заставляет задумываться о том, что представлял собой Полисский-живописец до 2000 года - тем более что сам Полисский не любит об этом вспоминать. Типичный пассаж обычного, вполне расположенного к Полисскому, журналиста из корпоративного журнала выглядит так:

Николай Полисский до недавнего времени был обычным художником. Не очень успешным, надо полагать.

Полисский и местные жители

Уже в самом начале своих лэнд-артовских проектов Полисский начал сотрудничать с местными жителями. Сам масштаб этих работ (сотни снеговиков, тонны сена, десятки кубометров дров), в отличие от традиционной живописи, не позволял работать в одиночестве. Естественным было работать с жителями окрестных деревень, а не привлекать гастарбайтеров.