Список самых известных корейских писателей. Книги серии «Современная корейская литература

В XII—XIV вв. развивается новый вид корейской прозы на ханмуне — произведения малых форм — пхэсоль (ср. кит. — байшо). Авторами многих из них были известные поэты: Ли Инно, Ли Гюбо, Чхве Джа (1118—1260).

Их сочинения — это собрание повествовательных миниатюр, неозаглавленных и не отделенных друг от друга. Обычно сборники пхэсоль значительны по объему: они включают в себя до десяти, а иногда и более книг (квонов).

Литература пхэсоль отражает общую тенденцию эпохи — наметившееся в XII—XIV вв. стремление пересмотреть с даосских позиций известный конфуцианский взгляд на человека, ибо официальная, государственная его деятельность здесь не занимает писателя.

Человек в пхэсоль нередко изображается как участник необычного приключения либо в тот момент, когда он, любуясь красотами природы, слагает стихи.

Тем не менее герой остается историческим лицом, а образ его по-прежнему идеален. Впервые объектом изображения в художественной прозе становится пейзаж. Внимание литературы привлекает пока что «идеальная», условно красивая природа. Но такой пейзаж локализован географически и статичен.

Появление литературы пхэсоль говорит о развитии элемента описания, а также о пробуждении интереса к острому, занимательному сюжету — художественная проза отделяется тем самым от исторического сочинения.

Вместе с тем происходит определенное проникновение художественного начала в историческую прозу XII—XIV вв.: широкое распространение в ней получают «неофициальные истории» — яса (кит. — еши), — особый вид исторических сочинений, обычно составлявшихся частными лицами.

Самым заметным памятником этого типа является уже упомянутое в другой связи сочинение «Самгук юса» (1285), написанное буддийским наставником Ирёном. Он поставил перед собой задачу собрать и записать все то, что не вошло в исторические сочинения прошлого, в первую очередь — «Самгук саги» Ким Бусика.

Он использует восходящие к фольклору легенды и предания об основателях государств и о рождении ванов, о постройке городов и храмов, эпизоды, сопутствовавшие созданию поэтических произведений, странные происшествия и т. д.

Ирён тщательно собирает и записывает образцы художественного творчества корейского народа, которые он заимствует из «Древних сочинений» и, очевидно, из устного творчества.

В сочинении Ирёна, наряду с нормативным образом человека, подсказанным конфуцианскими представлениями о должном, создан другой, в котором отразился особый тип отношения к миру.

В нем слились буддийское и даосское понимание человека как независимой от общества сущности, неподвластной миру социальных связей с его обычными нормами. Эти представления вошли в литературу, по-видимому, в связи с переломом настроений в корейском обществе XII—XIII вв., выразившемся в общем увлечении даосизмом.

Внимание литературы XII—XIII вв. к человеку, выпавшему из официальных взаимоотношений, неподконтрольному властям, и обращение к забавному, неожиданному открывали большие возможности в плане дальнейшего развития литературы к сюжетности.

Несмотря на различный характер «Самгук саги» и «Самгук юса», принцип изображения человека не изменился. Человек в «Юса» — по-прежнему историческое или псевдоисторическое лицо (исторически локализованы и самые фантастические истории).

Образ человека идеален: он вырастает либо из конфуцианских воззрений на личность и на ее место в сфере государственных и семейных отношений (ср., например, истории о верноподданном Ким Джесане или о преданной дочери, которая продала себя в рабство для того, чтобы прокормить слепую мать), либо из даосско-буддийских представлении о личности, неподвластной миру социальных отношений. Изображение людей и событий однопланово. Внутренний мир человека не занимал литературу того времени.

В произведениях Ирёна видны первые попытки обрисовать внешность человека. Каждая черта его персонажа символична, значима и ассоциируется с тем или иным известным обликом; например, синонимом высокого роста стал рост иньского Тянь-и, царственный лик будущего правителя сравнивается с «драконоподобным ликом ханьского Гао-цзу», брови — с «восьмеркой бровей танского Гао».

Сочетания этих «примет» заменяли в литературе того времени портрет. Тот же прием применяется при нравственной характеристике. Достаточно сказать, что такой-то похож на Цзе и Чжоу, и читателю должно быть ясно, что речь идет о дурном правителе. В дальнейшем такой прием сравнения прочно входит в корейскую литературу.

Первый период истории корейской литературы заканчивается с появлением художественной прозы как самостоятельной области литературного творчества. Для корейской литературы он был этапом становления, и в этом его главное значение. Именно тогда сформировались основные отличительные черты литературы, прошедшие через всю ее последующую историю.

Черты эти были определены тем, что корейская средневековая литература возникла как результат взаимодействия двух культурных традиций: первоначально бесписьменной корейской и письменной, общей для Восточной Азии, китайской. Это отразилось прежде всего в двуязычии средневековой корейской литературы, которое наблюдается начиная с первого этапа ее развития.

На ханмуне вплоть до XX в. создавалась вся литература традиционной учености — исторические, философские сочинения. Уже на первом этапе в корейские произведения вошли подсказанные конфуцианской традицией принципы изображения человека и приемы построения произведения.

Однако корейские авторы включали в свои бессюжетные произведения материалы устной традиции (например, сюжетные легенды об основателях государств и рассказы о выдающихся людях), излагали сведения об отечественной истории, цитировали корейские речи и образцы литературного творчества. Это использование корейского материала создавало особый облик произведений на ханмуне, несмотря на их бессюжетность.

В Корее была создана и блестящая поэзия на ханмуне. Уже начиная с XI в. литературе на ханмуне государство официально отводит роль «высокой» литературы.

Вместе с тем на корейской почве вырастала и другая литература, становлению которой способствовали буддийские и даосские представления о мире и человеке.

В этой линии корейской литературы была гораздо более сильна местная фольклорная традиция легенд, апокрифических сказаний, преданий. Эту сферу литературы представляют пхэсоль и некоторые типы буддийских жизнеописаний.

Письменная литература на родном языке сначала фиксировалась способом иду, а с середины XV в. — средствами корейского фонетического алфавита. В ней тоже прослеживается взаимопроникновение двух культурных тенденций.

В прозе на иду это сказалось, видимо, в воздействии стиля исторических сочинений, в поэзии — в постепенном освоении поэтической литературной образности из буддийской и светской китайской традиций. Вполне естественно, что в этой литературе национальные тенденции были определяющими.

Тип взаимодействия двух культурных традиций, сложившихся в этот период в литературе на иду, был характерен для корейской поэзии на родном языке (сиджо, каса) и в дальнейшем, в период Позднего Средневековья.

С последующим развитием художественной прозы все большее место начинают занимать собственно художественные жанры. Эта художественная литература воспринимает основные черты, которые определились в период становления.

Например, на корейскую повесть и роман более позднего периода, несомненно, повлияли принципы изображения человека, стилизация художественной прозы «под историю», дидактика и т. д., выдвинутые прозой XII—XIII вв.

Поэзия в последующее время не только унаследовала элементы китайской образности, сложившиеся в хянга, но и в некоторых жанрах развила структурные возможности, предоставленные древней поэзией на родном языке.

В дальнейшем корейская литература отказалась от ряда черт, присущих ей в этот период. Так, воздействие древнего фольклора — преданий об основателях ранних государств — прослеживается только до XIV в. Все это было неизбежно связано с поступательным движением литературы.

История всемирной литературы: в 9 томах / Под редакцией И.С. Брагинского и других - М., 1983-1984 гг.

Корейцы и книги

К сожалению, современный русский читатель почти ничего не знает о южнокорейской литературе. Это во многом является результатом тех запретов, которые на протяжении нескольких десятилетий существовали в СССР на любые, даже самые, казалось бы, безобидные контакты с Южной Кореей . Между тем, корейцы - это читающая нация, а корейские писатели создали в последние десятилетия весьма интересную литературу, о которой, впрочем, в СССР / РФ / СНГ ничего толком неизвестно даже специалистам.

Однако сегодня я не буду рассказывать о о современной корейской литературе, ее особенностях и проблемах. Я в этом и сам не очень-то компетентен, и могу лишь надеяться, что этот пробел в представлении россиян о Корее будет рано или поздно восполнен. Наша тема другая - не корейская литература или книжное дело сами по себе, а та роль, которую книги (как художественные, так и иные) играют в повседневной жизни корейцев.

Хотя я и начал статью с утверждения о том, что корейцы - это "читающая нация", статистика говорит, что по количеству прочитанных книг корейцы уступают жителям некоторых развитых стран. Я, однако, не собираюсь отказываться от своих слов. Дело в том, что, хотя в стране есть социальные группы, представители которых не мыслят себе жизни без книги, далеко не все корейцы много читают. Статистику, в первую очередь, "портят" представители сильного пола, в возрасте от 25 до 55 лет, то есть работающие корейцы. Действительно, работающий кореец читает мало, если читает вообще, и было бы странно, если бы дела обстояли иначе: проведя 8-11 часов на работе а потом еще 1-2 часа в многолюдном метро или в машине, которая с черепашьей скоростью пробирается через бесчисленные пробки, вернувшийся с работы человек едва ли возьмет в руки книгу. В лучшем случае он ограничиться телевизором и газетой, а скорее, перекинувшись парой слов с женой и детьми, ляжет спать.

Читающую аудиторию составляет та часть корейцев, у которых, с одной стороны, есть образование и вкус к чтению, а с другой - досуг, необходимый для этого занятия. К таким людям относятся, в частности, студенты (школьники слишком заняты - они готовятся к вступительным экзаменам), учителя и преподаватели, домохозяйки и, отчасти, работающие молодые женщины, на которых в их офисах лежит куда меньше нагрузки и ответственности, чем на их сослуживцах-мужчинах. Преобладание женщин в корейской читающей публике очевидно (один из местных критиков как-то заявил, что доля женщин среди читателей прозы в Корее составляет 80%).

Количество наименований книг, выпущенных в Корее в 1996 г. было ровно в два раза больше, чем в 1980 г. (26.674 и 13.062 соответственно). Суммарный тираж вырос за это время еще более значительно - в три раза. Впрочем, рост объёмов затормозился около 1990 г. и с тех пор в Корее выпускается примерно 26-29 тысяч наименований книг в год. Это - неплохой показатель. По числу наименований книг Корея всего лишь в два раза уступает США (при населении, в пять раз меньшем), и в два с половиной раза превосходит Индию (при населении в 20 раз меньшем). В России в 1994 г. вышло 30.390 наименований книг, то есть немногим больше, чем в Корее. При этом надо помнить, что население у нас - в три раза больше. Таким образом, корейские показатели весьма неплохи.

Говоря о корейских книгах, нельзя не отметить их относительную дешевизну. Вышедшая массовым тиражом книга в мягком переплете, обычного формата, с хорошим качеством бумаги и печати, объемом примерно в 300 страниц, стоит в Корее где-то 6 - 8 тысяч вон (5-7$). За монографию или малотиражное издание в твердом переплете приходилось платить 15-25 тысяч вон (12-20$). Эта цена может показаться дорогой русскому читателю, но на самом деле по сравнению с ценами на аналогичные книги в странах Запада она является на удивление низкой (массовая книга обычного формата стоит в Америке 15-20 долларов, а специальная монография в твердом переплете -- от 40 до 100 долларов).

Что же читает современный корейский горожанин? Если говорить о художественной литературе, то в семидесятые годы наибольшей популярностью пользовались книги серьезные, посвященные философским вопросам человеческого бытия. Показательно, что это было время увлечения классической русской литературой, влияние которой в те годы достигло своего пика. В восьмидесятые демократизация и смягчение цензурных ограничений привели к расцвету политического и исторического романа. Роман этот в Южной Корее носил (и обычно до сих пор носит) левый, часто даже прокоммунистический характер. Героями книг часто становились организаторы забастовок или партизаны-коммунисты времен Корейской войны. Разумеется, подобные издания вызывали скрежет зубовный у консервативной части истэблишмента, но они пользовались немалым коммерческим успехам (недавний "запретный плод" сладок), так что освободившиеся от цензурного контроля издательства выпускали их охотно.

В девяностые годы крах системы социализма и деполитизация, деидеологизация корейского общества привели к тому, что интерес к этим произведениям, да и к серьезной литературе вообще, к середине девяностых существенно снизился. Пришла эпоха развлекательного романа, наступило время легкого чтения. Настоящая, "высокая" литература тоже во многом переориентировалась с проблем общества на вопросы индивидуальной жизни и внутреннего мира человека.

Собственно развлекательная литература в Корее , то есть, так сказать, "низкие жанры", представлена в основном переводными американским изданиями. Среди развлекательных жанров господствует детектив, как уголовный, так и шпионско-политический. Хотя в Корее и существует своя традиция детектива, но подавляющее большинство предпочитает переводы западных авторов. Относится это и ко всякого рода триллерам и приключенческой литературе, а также к фантастике. Популярность научной фантастики в Корее вообще ниже, чем в России или странах Запада. Если же говорить о модном в последние годы жанре волшебной фантастики ("фэнтези "), то он в Корее вообще пребывает где-то на задворках книжного рынка. В то же время, в стране есть миллионы городских домохозяек, которые образуют едва ли не единственную группу взрослого населения, обладающую свободным временем. Они создают благоприятную почву для распространения здесь "дамского" любовного романа.

Одна из особенностей Кореи заключается в том, что среди местной читающей публики весьма популярны всяческие документальные и полудокументальные произведения: эссе, научно-популярные издания, путевые очерки. В отличие от многих других стран эти издания в Корее по своей популярности среди массового читателя не уступают художественной литературе. Значительную часть подобных изданий составляют переводы, так что почти все заметные западные работы, посвященные истории, политике, экономике, философии, появляются на корейском очень скоро после выхода их в оригинале.

Корейцы в целом неплохо знакомы с мировой литературой, хотя ее восприятие - подбор книг для перевода, авторитет того или иного писателя - в целом отражает американские оценки и традиции, во многом отличные от тех, к которым привык русский читатель. С этим связано и хорошее знание корейцами американской и вообще англоязычной литературы, в то время как писателям других странам уделяется заметно меньше внимания. Впрочем, некоторые из традиционных культурных связей оказывают свое влияние, и, например, китайский исторический роман, как классический, так и современный, очень любим корейцами.

Русская литература проникла в Корею еще в колониальный период (во вторичных переводах с японского или, реже, с английского) и пользовалась там, особенно в шестидесятые и семидесятые годы, немалой популярностью. В последнюю пару десятилетий уменьшение интереса к серьезной литературе привело к тому, что популярность русских авторов несколько снизилась, но она, все равно, остается достаточно высокой (президент Ким Тэ Чжун , например, считает своими любимыми авторами Достоевского и Чехова , которых он в свое время много читал в тюрьме). О том, какие произведения русской литературы корейцы знают лучше всего, можно судить по популярному здесь справочнику "200 лучших произведений мировой литературы". Русская словесность в нем представлена 5 названиями: "Братья Карамазовы ", "Отцы и дети ", "Анна Каренина ", "Мать ", "Дама с собачкой ". Почему-то не попало туда, правда, "Преступление и наказание ", которое также очень популярно в Корее .А.Н.Ланьков
01.01.1999

Л. В. Галкина,

кандидат филологических наук, профессор, ДВГУ

С. Г. Чжан,

аспирантка кафедры литературы ВКК ДВГУ

ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ КОРЕЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Корейская литература, как поэзия, так и проза, в течение столетия прошла очень сложный период от этапа становления до создания современных философских систем (экзистенциализм). Этот процесс был обусловлен историей развития Кореи от первых шагов капитализма и появления антагонистических государств на севере и юге до создания развитого капиталистического общества на юге страны.

Современная корейская литература, начавшая в период ускоренного развития литературы свой ход с романтизма и символизма, освоила в довольно быстрый промежуток времени другие литературные направления, такие как модернизм, сюрреализм, реализм, гуманизм, экзистенциализм и др.

Одним из первых поэтов-романтиков был Ли Санхва, провозгласивший в своих стихах эру активного отношения к жизни:

Настанет время, когда, создавая новый мир,

Одной своей строкой, вот этим, ты будешь всех будить Поэт, смысл жизни твоей в том,

Чтобы о тебе, когда тебя уже не будет во Вселенной, знали люди. Твой голос должен быть, словно крик зеленой лягушки на каналах, орошающих поля в засуху.

Пусть из так называемого мира

Появятся только музыкальные инструменты, в которых живут отдельно душа и тело.

Поэт, твоя жизнь в том,

Чтобы, как трудно ни пришлось, ты все же продолжал свое дело. И, когда взойдет затемненное солнце, разве у тебя пропадет желание творить?

Поэт, твоя слава в том,

Чтобы ты стал безраздельно душой ребенка, отважно преодолевающего преграды. Днем ли, ночью ли.

Когда стихи пойдут быстрыми шагами, пусть тебе будет дана возможность увидеть прекрасную бабочку, взлетевшую, умирая, к свече.

Большую роль в творчестве писателей-романтиков сыграли произведения На Дохяна и Ким Донина, поднимавших проблемы любовного треугольника - взаимоотношений мужчины и женщины (Рассказы «У мельницы», «Рву груши», «Картошка» и т.д.). «Модернизм, пришедший в корейскую литературу в 30-е гг. на смену романтизму, был интересен тем, что создавал нестандартные образы и ситуации». Например, в творчестве Ли Сана, поэта и прозаика, такие ситуации встречаются и в стихах («Зеркало», «Утро»), и в прозе (рассказ «Крылья»).

Ли Сан прожил очень короткую жизнь - 27 лет. Он закончил архитектурный институт, но, заболев туберкулезом, бросил избранную специальность. Он знал, что дни его сочтены, и это наложило на всю его жизнь отпечаток безысходности. Он перестал следить за своим внешним обликом, его стихи были пронизаны переживанием собственной обреченности.

Темный воздух причиняет вред легким.

Копоть садится на поверхность легких.

Я страдаю от лихорадки всю ночь напролет.

Сколько бесчисленных ночей я провел!

Я то сокращаю, то растягиваю их и забываю о рассвете.

Утро освежает легкие тоже.

Я осматриваюсь, чтобы увидеть, потеряно ли что-нибудь с ночи.

Я открыл в себе привычку двигаться в обратном направлении.

Как много страниц уже перевернуто в моей прекрасной книге.

Утренние лучи солнца записывают слова,

Чтобы закончить измученные страницы. Так, как если бы безносая

ночь не вернулась бы больше обратно1.

Разумеется, не всем поэтам выпала такая судьба, как Ли Сану, но безысходность, внутренняя опустошенность характерны для многих крупных поэтов этого периода. Если лирический герой 20-х гг. оплакивал в глубине свою судьбу и судьбу родины и не желал жить так, как заставляла его действительность, то лирический герой 30-х гг. не был в состоянии даже плакать.

Модернизм подготовил два контрастных направления: романтизм и возникший в конце века сентиментальный романтизм, с одной стороны, а с другой - противоположное. Кроме этих направлений, в 30-40-е гг. в литературе появляются гуманизм, классицизм, реализм, а в послевоенные годы - экзистенциализм. Исследователи современной литературы Республики Корея обращают внимание на влияние западных философских течений в формировании облика корейской прозы 60-70 гг. Среди этих идей особое место занимает экзистенциализм.

В самом деле, читая рассказы Ким Тонни (1913-1995), Чхве Инхуна (р. 1936), Ким Сынока замечаешь, что, как правило, герои в них одиноки, отчуждены от окружающего мира, и все их попытки обще-

ния с другими людьми терпят неудачу. На примере рассказа Ким Сынока «Поездка в Мучжин. Путевые записи» российский литературовед А.Ф. Троцевич пытается показать, как вписывается западный экзистенциализм в корейский «культурный пейзаж».

Рассказ написан от лица героя. Это записи дневникового типа об увиденном, о встречах и впечатлениях. В рассказе четыре главных события, расположенных во временной последовательности и определяющих структуру рассказа - в нем выделены четыре части: «Автобус на Мучжин», «Люди встречаются ночью», «Длинная дорога по дамбе, которая тянется в море», «Вы покидаете Мучжин».

Герой Юн Хичжун, директор преуспевающей фармацевтической фирмы, женатый на богатой вдове, едет отдохнуть на неделю в Мучжин - город своего детства, чтобы отвлечься от дел и переменить обстановку. Мучжин стоит на берегу моря, и в нем нет ничего, привлекающего внимания; единственная его достопримечательность - туманы. Юн Хичжун встречается со школьными друзьями, которые восхищаются его успешной карьерой. В доме одного из них он знакомится с учительницей музыки Ха Инсук. Завязывается роман. В результате одного лишь свидания Юн открыл, что благодаря этой девушке вернулось его прежнее «чистое Я», утраченное в заботах о карьере и жизненном благополучии. Юн понимает, что они должны быть вместе и решает взять девушку в Сеул. Но на следующее утро после свидания его будит телеграмма от жены: дела фирмы требуют немедленного возвращения в Сеул. В отчаянии Юн Хичжун пишет письмо Инсук говорит о любви, о невозможности жить без нее, просит поверить ему и обещает, что в Сеуле они будут счастливы вдвоем. Письмо было искренним порывом человека, наконец-то избавившегося от одиночества. Герой перечитывает письмо - рассудок убивает порыв: Юн рвет письмо и покидает Мучжин.

Рассказ пронизан идеей одиночества человека в современном мире - мыслью, которую развивает философия экзистенциализма.

Одинокий герой приезжает в город своего детства и видится со старыми друзьями, но связи с ними давно потеряны, и встречи не приносят Юну ни чувства радости, ни удовлетворения. Он с ними чужой, наблюдатель со стороны. Пожалуй, не случайно автор проводит героя через встречи с людьми, не нашедшими себе места в социальном мире. Это встреча в Тегу с сумасшедшей женщиной, над которой все смеются и которой никто не сострадает. Это встреча с мертвым телом девушки из винного дома, покончившей с собой от одиночества и безысходности (по словам полицейского, обычный случай в Мучжи-не). Не чувствуют здесь одиночества лишь самодовольные обыватели, которые живут по общепринятым нормам, как и школьный приятель героя. «Мир Мучжина» стал для Юна настолько далеким, что даже могила матери вызывает у него не чувства, а мысли: вот истинно почтительный сын пришел в непогоду поклониться могиле матери.

Одинока Ха Инсук. Она томится в провинциальной глуши, где ее принимают за «украшение», которое к тому же хорошо поет шлягеры. А она любит классику, ее любимая ария «Мадам Баттерфляй» здесь остается невостребованной. Инсук - красивая, умная девушка, но на

ней нельзя жениться: она - никто по своему социальному статусу (во всяком случае так ее оценивает Чо - школьный товарищ Юна). Героиня мечтает попасть в Сеул к друзьям, она боится, что этот провинциальный городок просто сводит с ума. Может быть, девушка-самоубийца на берегу моря, которую видел Юн, - намек на возможную судьбу Инсук, в конце концов забытой героем рассказа в этом захолустье.

Юн Хичжун, холодный и равнодушный к людям, ночью внезапно переживает свое «бытие в мире». Герой провожает после вечеринки красивую, незаурядную девушку. Они с Ха Инсук идут берегом реки. С рисовых полей доносится громкое кваканье лягушек, и вдруг у него возникает ощущение, будто голоса лягушек поднимаются в небо и превращаются в мерцающие звезды. Звуки как бы исчезли и стали видимым сиянием звезд, которые приблизились к нему и приняли четкие яркие очертания. Юну показалось, что он сходит с ума, что его сердце сейчас разорвется. Это ощущение своего «Я» во Вселенной, которое пережил герой корейского рассказа, весьма напоминает описание чувства единения с космосом героини рассказа Альбера Камю «Жена»: одинокая женщина в чужом мире, ночь, пустыня, бесчисленные звезды, скользящие к горизонту, и - внезапно возникшее ощущение общности с движением звезд и огромностью неба - ощущение, которое принесло ей умиротворение. Встреча с Инсук вернула Юну утраченный мир любви и чистых отношений. И вот - телеграмма. Она возвращает героя обратно: звезды погасли, исчезло переживание своего чистого, неповторимого «Я», он опять управляющий преуспевающей фирмы, такой же делец, как и другие.

«Кажется, что в рассказе Ким Сынока идеи западного экзистенциализма сплелись с корейскими культурными представлениями, и в частности с буддизмом. Так, сцена внезапного открытия героем бесконечных далей космоса весьма напоминает буддийское просветление, да и сам рассказ построен по образцу буддийской притчи о заблудшем монахе, который пожелал вернуться к мирской жизни. В Корее на сюжет такой притчи в XVII в. писателем Ким Манчжуном был написан целый роман «Облачный сон девяти». Мирская жизнь представлена здесь как сон-медитация, в который погрузил героя наставник. Испытав радости и страдания, герой задумывается над смыслом земного существования, над ценностями богатства, славы и любви. Как только у него появились такие мысли, явился наставник и ударом посоха пробудил его ото сна. Усадьба, красавицы-жены исчезли в клубящихся облаках, и герой снова увидел себя юным монахом в горном монастыре.

В рассказе Ким Сынока, как и в романе Ким Манчжуна, даны два пространства - истинной реальности и мира заблуждений (в облаках и туманах). Заблуждения связаны с Мучжином. Нереален сам город, он придуман автором. В действительности такой город не существует, поэтому название рассказав «Поездка в Мучжин, путевые записи» сразу говорит о том, что здесь речь пойдет о путешествии в нереальность. В начале рассказа сообщается, что Мучжин славится своими туманами, к тому же слово «Мучжин» записано иероглифами «туман» и «переправа», т.е. город называется «туманная переправа». Туманы и облака всегда служили в дальневосточной литературе символами заблужде-

ния и иллюзорности. Кажется, здесь заложен смысл «двойной иллюзорности»: иллюзией представляется не только само пространство, но и возможность в него попасть. В ночном Мучжине («туманной переправе»), окутанном туманом, герой обретает свое «чистое Я» и свободу жить по своей воле. Туманный Мучжин, таким образом, помечен знаком истинной ценности, в отличие от Сеула, где царят общепринятые представления: главное для человека - добиться успеха (Юн женат на богатой вдове, и это обеспечило ему высокую должность и престижное положение в обществе). Истинные ценности в рассказе оказываются мимолетными и преходящими, как сон и туман, с реальностью же связан суетный мир страстей. Дзэн-буддизм рассматривает переход сознания от заблуждений к реальности как мгновенный акт- внезапное пробуждение. В рассказе героя пробуждает ото сна телеграмма жены, она возвращает его из мира иллюзий к действительности. Функционально телеграмма - тот же удар посохом монаха-на-ставника, о котором идет речь в романе «Сон в заоблачных высях»2.

Юн возвращается в Сеул. Счастье единения с космосом, любовь- все поглотил мучжинский туман. Так Сим Сынок, давая буддийское деление на два пространства, меняет понимание ценности этих пространств: иллюзорен не мир страстей, а стремление человека обрести свое «чистое Я». Мирская жизнь, деньги - и есть та «истинная реальность», в которой дано жить человеку. Прорыв к свободе «Я» эфемерен, как туман, и может случиться только в воображаемом Мучжине, во сне, в тумане. Современный прагматический мир, отчуждение человека корректируют в рассказе буддийские представления. Так, буддизм оставляет человеку надежду: он может выйти за пределы суетного мира страданий и обрести гармонию. Рассказ Ким Сынока заканчивается трагично: герой обречен пребывать в бесконечном круговороте карьеры, престижа, богатства. Он слишком слаб и не в состоянии вырваться из этого круговорота, чтобы стать самим собой.

В рассказе Ким Сынока «Богатырь» (написанном в виде услышанного от случайного собеседника в парке монолога) можно увидеть еще один пример одиночества и безысходности человека в современном мире. Автор намеренно не знакомит читателя с биографией главного героя: ни имени, ни точного возраста, ни событий из прошлого, до того как он приехал в Сеул. Есть только два коротких отрезка времени: его жизнь бедняцком районе Чансин и жизнь в доме западного образца. Это две совершенно разные действительности, которые герой не может воспринять как две стороны одного целогр; ему кажется, что одна из них правильная, а другая - нет. Молодой человек (двадцать с лишним лет, высшее образование) снимает комнату в районе Чансин, не имея постоянного дохода, живет на деньги от продажи своих сценариев и пьес, если, конечно, их удается продать. По соседству с ним живут очень разные люди: сходство, объединяющее их всех, - та последняя черта, до которой они дошли, опустившись до жизни в этих трущобах.

От скуки и беспросветности своего бытия он вынужден проводить каждый вечер в питейном заведении, в компании таких же, как и он, отчаявшихся людей. Проблема в том, что герой, являясь незаурядным человеком и творческой личностью, не может не осознавать всю безнадежность своего положения (отсутствие корней в резуль-

тате гражданской войны 1950 гг., отсутствие денег, т.к. уже все потрачено на его обучение в университете) и свое медленное, но неотвратимое погружение в ту бездну отчаяния, в которой живут все люди этого района. Эти люди каждый вечер проводят свой редкий досуг в тусклом свете питейного заведения за стаканом рисовой водки, пропивая почти весь дневной заработок. В повседневной жизни герою поневоле приходится общаться со своими соседями по дому, понять их жизненные трагедии, благодаря которым они оказались в трущобах, «по ту сторону» жизни. Жизнь в этих трущобах кажется ему эталоном безысходности. Он и сам пассивно плывет по течению, не пытаясь что-либо изменить до тех пор, пока сердобольный приятель не предлагает ему пожить в доме своих дальних родственников в более благополучном районе. Как и большинство корейцев, проповедующих догматы конфуцианства, его друг считает, что проблема молодого человека заключается в отсутствии семьи, которая опекала бы его, давая ценные жизненные советы и наставления, заставляя его жить в почитании и послушании старших.

Поддавшись уговорам, герой переезжает к его родным, живущим в собственном доме, построенном в западном стиле. Там живет большая семья: старик, занимающий высокий пост на предприятии, с женой, их дочь-старшеклассница, их сын, работающий лектором в университете, его жена, маленькая дочка и кухарка.

На первый взгляд, семья кажется молодому человеку безукоризненной и достойной всяческих похвал. Но, приглядевшись внимательно, он видит взаимное безразличие, скрытое за показной заботливостью и неукоснительным соблюдением внешних приличий: жизнь по строгому, написанному раз и навсегда графику, не допускающему никаких изменений и поправок. Жизнь в этом доме напоминает ему лишенное всякого развития движение по замкнутому кругу, где изо дня в день все повторяется вновь, а все занятия членов семьи строго регламентированы и даже расписаны по времени. Ежедневно в одно и то же время слышна одна и та же мелодия, исполняемая невесткой на пианино - «Для Элизы». Ежедневно повторяющиеся звуки сначала удивляют героя своим однообразием, начинают понемногу раздражать его, а потом пугают и «сводят с ума», заставляя ненавидеть этих безликих людей. Даже ему старик выделил время для игры на гитаре, с десяти утра в течение часа. Стоит ли говорить, что после этого у молодого человека ни разу не возникло желания взять в руки гитару, по его же словам, «не было вдохновения».

От одиночества и монотонности жизни он непроизвольно начинает вспоминать жильцов того дома, в районе Чансин, где он жил раньше. Это и проститутка ёндя, которая частенько одалживала ему деньги на спиртное и курево в трудные времена. Ее мечтой было попасть к хорошему предсказателю, который выберет ей имя, приносящее удачу. По ее наивному заблуждению, жизнь человека зависит от данного ему имени, и если при рождении тебе дали плохое имя, то стоит его поменять - все изменится в лучшую сторону.

Он также вспоминает хромого мужчину с худой, не по возрасту маленького роста дочерью лет девяти, которую он все свободное время учил чему-то в своей сумрачной комнате, не переставая при этом осыпать ее ударами розги, на что девочка реагировала лишь

непрерывным потоком слез, обильно текущих по изможденным щекам, и прикрывала почти прозрачными ладонями голову, но ни разу при этом не закричала от боли. Лишь один раз герой стал свидетелем отцовской любви, случайно увидев его глаза, наполненные тревогой, когда девочка заболела.

Молодой человек понял, что никакие человеческие чувства не чужды этим людям, единственное сходство которых заключалось только в том, что они снимают комнаты в одном доме, в городских трущобах. У каждого из них есть какая-то иллюзорная мечта, согревающая их унылое существование, дающая им надежду на лучшую долю.

Чаще всего он вспоминает человека по фамилии Со, его странный дар - переходящую из поколения в поколение фантастическую силу, и то, как он гордо ею распоряжался. Этот богатырь, с легкостью поднимающий огромные камни, оказал на него очень сильное влияние.

Молодому человеку кажется, что люди из района Чансин намного интереснее и человечнее этих сытых и благополучных людей из дома в западном стиле. И он приходит к пониманию того, что главным в человеке является его внутренняя суть, его свободное от всего «Я», а не блестящая внешняя «форма». Ему становится жаль эту семью, и он пытается помочь им осознать всю тщетность своих действий. Чтобы хоть как-нибудь убедить их отступить от ежедневного уклада жизни и задуматься о своем месте в этом мире, он решается прибегнуть к помощи транквилизаторов, подсыпая их в питье. Но это ничего не изменило: никто из них не осмелился нарушить укоренившийся привычный образ жизни или попытаться поговорить на эту тему. Он находится в полнейшей растерянности, не зная прав ли был, совершив это и вообще, кто из них не прав, какая из этих двух действительностей больше нужна ему. Он не может понять это, не понимает самоё себя и ощущает лишь свое бесконечное одиночество в этом мире. Он не чувствует себя на своем месте ни в той ни в другой действительности и потому обречен на постоянный поиск и осмысление своего «Я».

В творчестве корейского писателя - современника Ким Сынока отчетливо проявляется позиция экзистенциализма: «Человек - это ничто, у человека нет «природы». Человеческое бытие - это «ничто», или, в данном случае одно и то же, опыт свободы. У человека нет иного выхода, кроме утверждения своей «человеческой» истины, кроме мужественного противостояния «нечеловеческому» миру. Ким Сынок наиболее полно отразил идеи своего поколения в корейской прозе.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Хангугый менси сончжип Соуль.1987. С.113.

2 Там же. С.87.

Ludmila V. Galkina, Sabina G. Chon

The Origination of New Trends in Korean Literature

The article tells us about new trends in Korean literature both in 20s (symbolism, romanticism, naturalism, etc.) and in post-war 50s (existentialism). In connection with this the authors investigate the works of the great representatives of these trends: Li Sanhwa, Kim Dongin, Kim Sounok and others.

(оценок: 1 , среднее: 4,00 из 5)

В любой стране литература проходит разные этапы своего развития. И на это влияет то или иное обстоятельство, как политическое положение государства, волнения в обществе, война, гражданские противостояния. Также на литературу влияют и другие страны, а именно приемы в написании произведений, которыми пользуются авторы других государств.

Корейские писатели создавали свои шедевры на родной корейском языке, а также на классическом китайском. Сначала это была народное творчество, а именно сказки, сказания, песни, верования. Изначально писатели Кореи создавали стихи для пения. Было пять поэтических форм: длинный стих, особая песня, текущая мелодия, стих и родная песня.

В этих стихах известные корейские авторы описывали события прошлого, знаменательные происшествия, быт и традиции своего народа, а также стран-соседей. До наших дней дошло достаточно много книг, которые читать будет интересно не только тем, кто интересуется историей Северной и Южной Кореи, но и для всех, кому интересна жизнь других народов.

На современную корейскую литературу оказывают огромное влияние западные культурные связи. Стоит отметить, что в Корее нашла свой путь христианская религия. Так, в 1910 году Библия была переведена на корейский язык.

Авторы до сих пор активно работают в жанре романа. Главной темой является социальная справедливость, а также негативное влияние на общество промышленной революции. В КНДР преобладает жанр исторического романа, а в драматургии многие авторы пишут на революционно-героические пьесы, которые бы поднимали дух патриотизма и желания защищать свою родину любой ценой.

Литература Кореи очень разнообразна и колоритна. Книги Северной и Южной Кореи очень отличаются между собой, что делает их особенными. Вы сможете в полной мере погрузиться в атмосферу этой удивительной страны, которая представляет собой одно целое государство, но разделенное на два вида культурных ценностей и способов жизни.

Кан Кён Э
Кан Хи Мэн
Ким Вон Иль
Ким Джонхан
Ким Дон Ин
Ким Ман Джун
Ким Сисып
Ким Со Воль
Ким Сын Ок
Ким Юджон
Ко Ын
Кон Сонок
Ли Гвансу
Ли Ги Ён
Ли Инджик
Ли Мунёль
Ли Орён
Ли Сан Хэ
Ли Сын У
Ли Хёсок
Ли Хёсон
О Сеëн
Пак Вансо
Пак Кённи
Пак Кю Су
Пак Чивон
Син Кёнсук
Син Сукчу
Хан Соль Я
Хван Сок Ён
Чо Мен Хи
Чо Сик
Чо Хэчжин
Чхве Сохэ
Ян Согиль

Профессор Сеульского университета иностранных языков “Хангук” 김현택 Ким Хен Тэк (Ким Хён Тхег)

21–22 декабря в Москве проходила первая российско-корейская научно-практическая конференция литературных переводчиков с корейского и русского языков. Поводом к её проведению стало 100-летие первого перевода русского литературного произведения на корейский язык. Казалось бы, история русско-корейских литературных связей может представлять интерес разве что для специалистов-литературоведов и профессиональных переводчиков. Однако благодаря подобным исследованиям мы узнаём, что же ценят в русской литературе представители других народов и как она влияет на формирование современного образа русского человека – последнее особенно интересно, учитывая довольно значительное опоздание, с которым наши литературные герои приходят в литературные гостиные корейцев. Русская литература в Корее – тема важная ещё и потому, что именно в этой стране её влияние на протяжении XX века было особенно велико. В силу всех этих причин мы решили предложить вниманию наших читателей доклад одного из участников конференции, профессора сеульского Университета иностранных языков «Хангук» Ким Хён Тхэга, любезно предоставленный автором порталу «Русский мир» .

Первые свидетельства о возможных контактах представителей корейского и русского народов относятся ещё к XIII в. Итальянский монах-францисканец Плано Карпини, посетивший Монгольскую империю в 1245–1247 гг., писал о том, что на торжествах, устроенных монголами, «был русский князь Ярослав из Суздаля и несколько вождей китаев и солангов». Солангами в Средневековье называли корейцев.

Свидетельства о первом знакомстве России с корейской литературой относятся к значительно более позднему времени – к середине XIX века. Русский писатель Иван Гончаров, с 1847-го по 1854 год путешествовавший на фрегате «Паллада» по Дальнему Востоку, сделал остановки в Китае, Японии и Корее. В своих отзывах о корейцах Гончаров писал, что это народ, истинно любящий сочинять и читать стихи. В глазах русского писателя корейская интеллигенция предстала культурно-литературным обществом. Записки Гончарова послужили началом процесса открытия корейской литературы русской интеллигенцией.

Другой русский писатель, Гарин-Михайловский, записал и опубликовал в конце XIX века корейские народные сказки, что стало началом исследования корейской литературы выдающимися российскими литературными деятелями. К сожалению, в это время в самой Корее практически не было контактов с иностранной литературой, особенно русской и европейской. Первые произведения русской литературы стали известны корейскому читателю только в начале XX века.

В конце XIX века российское посольство предоставило убежище свергнутому корейскому императору. Это стало хорошим поводом для улучшения отношений между двумя странами, однако происходившие в то время на Корейском полуострове политические катаклизмы создали барьер не только для культурного обмена, но и для сотрудничества в других областях.

В Корее русская литература претерпела различного рода трудности, которые были вызваны политической и общественной обстановкой. Важнейшей причиной стала колонизация Кореи Японией, из-за чего русская литература пришла в Корею не прямо, а через Японию.

В начале XX века наиболее востребованными литературными произведениями в Корее становятся те, в которых отражаются политические и общественные катаклизмы русского общества второй половины ХIХ века. В это время русская литература переводилась больше, чем какая-либо другая.

В 30-х годах ХХ века широкое распространение в Корее получает просветительское движение интеллигенции – так называемое «хождение в народ», берущее начало в России. За основу произведения корейского писателя Сим Хуна «Санроксу», где наиболее ярко прослеживается влияние русской литературы, взят роман Николая Чернышевского «Что делать?». Произведение же корейского писателя И Кван Су «Юджон» было написано под непосредственным влиянием «Воскресения» Льва Толстого.

Во время японской колонизации 20–30-х гг. ХХ века русская литература оказала немалое влияние на формирование и развитие современной корейской литературы. Богатую почву для развития творчества корейских писателей-новеллистов, среди которых ведущее место занимают Хен Джин Гон, Ким Дон Ин и И Хе Сок, дают рассказы русских классиков, в частности А. П. Чехова. Например, новелла Хен Джин Гона «Счастливый день» по композиции и художественным приёмам практически полностью совпадает с чеховским рассказом «Тоска».

И. С. Тургенев, тонкий наблюдатель и мастер описания общественных конфликтов, в Корее получил известность больше как поэт благодаря переводу его стихотворений в прозе. Однако основным его произведением стал знаменитый роман «Отцы и дети», отражающий дух того времени. В рассказах корейского писателя Ем Сан Соб «Три поколения» и «Подопытная лягушка» чётко прослеживаются тургеневские мотивы.

Влияние идей русских писателей особенно ярко проявляется во времена японской колонизации и освобождения Кореи, когда в корейской литературе вели активную творческую деятельность левые (пролетарские) писатели, создавшие в 1925 году свою ассоциацию. Русская литература и идеология, связанные с освободительным движением, получили в Корее широкое распространение. Такие писатели, как Им Хва, И Те Джун, О Джан Хван, были особенно идеологически близки с Советским Союзом и хорошо знали русскую литературу. Они вели активную творческую жизнь: занимались переводами и писали сами. Они внесли огромный вклад в представление русской культуры корейскому литературному обществу.

После освобождения Кореи от японского колониального господства на Корейском полуострове образовалось два противоположных по строю государства, что повлекло за собой трагическую Корейскую войну. В результате острого идеологического противостояния в Южной Корее, где влияние американской культуры было особенно сильным, положение русской литературы не могло не пошатнуться. Оттепель, наступившая после смерти Сталина в Советском Союзе, дала русской литературе хорошую почву для либерального развития. В противоположность этому в Корее до 90-х годов для русской литературы настало время застоя. С одной стороны, произведения, связанные с революцией и идеологией коммунизма, стали запретным плодом, а с другой – русская литература продолжала оставаться символом глубоких изысканий человеческой души и была по-прежнему любима корейскими читателями, находившими в ней особую привлекательность.

Несмотря на все невзгоды, русская литература, как никакая другая, оказала огромное влияние на послевоенное творчество корейских писателей. За период до и после Апрельской революции 1960 года среди основных произведений корейской литературы можно назвать такие произведения, как «Никчёмный человек» Сон Чан Соба, «Ошибочный выстрел» И Бом Сона, «Серый человек» и «Площадь» Че Ин Хо. В них описывается серая беспроглядная действительность корейского послевоенного общества. Герои этих произведений – люди с нереализованными амбициями, которые не могут в полной мере проявить себя и свои возможности в смутное время социальных и исторических катаклизмов, сотрясавших корейское общество. Рассказ «Никчёмный человек» является одним из таких произведений, где чётко описывается своеобразный литературный образ героя, характерный для русской литературы.

В произведениях Че Ин Хуна есть ряд тёплых воспоминаний о России. Устами главного героя одного из последних произведений «Хваду» писатель вспоминает о случайной встрече с русским солдатом в детстве и говорит, что не может забыть тот специфический вкус солдатского чёрного хлеба. Такие особые воспоминания о России прослеживаются и в его главном романе «Площадь», где описывается Корейская война и разделение страны. Роман переведён на русский язык и издан в России.

В начале 70-х годов XX века влияние русской литературы принимает более утончённый вид в уже получившей серьёзное развитие корейской литературе. Проблема «хлеба и свободы», которую затронул Достоевский в романе «Братья Карамазовы», получила продолжение в романах И Мун Ель «Сын человека» и «Ваш рай» И Чен Джуна, что вызвало широкие споры в корейском обществе.

К концу 80-х годов, после проведения Олимпийских игр в Сеуле, сквозь стену темноты и отчуждения начинают пробиваться ростки русской культуры, семена которой были брошены в корейскую литературную почву ещё в 30–40-х годах. В Корее начали заниматься переводами русских левых писателей, таких как Максим Горький, Николай Островский, Михаил Шолохов. Это позволило устранить половинчатость восприятия русской литературы корейскими читателями. Наконец, в 1991 году, вместе с развалом коммунистического строя в России, появилась реальная возможность изменить отношения между русской и корейской культурой на прямые, двухсторонние и сбалансированные.

90-е годы XX века стали важнейшим периодом в установлении новых взаимоотношений между русской и корейской литературой. В последние несколько лет в Корее идёт активная работа по переводу русской литературы. В 90-х годах корейскому читателю, хотя бы частично, были представлены переводы русских писателей ХХ века. А на 200-летний юбилей со дня рождения А. С. Пушкина в корейском издательстве, специализирующемся на произведениях русской литературы, было выпущено полное собрание произведений поэта; в том же издательстве впервые было напечатано полное собрание сочинений Достоевского. В последнее время идёт работа по пересмотру старых переводов, особенно русских классических произведений XIX века. Заново рождённые русские произведения предстают перед корейскими читателями. Несколько лет назад особой популярностью пользовались новые переводы рассказов Льва Толстого.

Однако, несмотря на такие положительные сдвиги, проблемы остаются. В Корее, как и прежде, продолжает существовать однобокий подход к переводам. Скрытые для корейского читателя таланты русской литературы XX века, такие как Иван Бунин, Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Варлам Шаламов и др., до сих пор остаются малоизвестными.

Сейчас в корейской литературе наблюдается интересная ситуация. В произведениях современных корейских писателей часто упоминаются Россия и русская литература. В качестве примеров можно привести произведения Юн Ху Мена «Белый пароход», Пак Бом Син «Дом молчания», сборник рассказов Сон Ена «Для моего знакомого Володи», Чен Чанга «Душа тени», сборник рассказов И На Ми «Ледяной шип», «Подросток» Ким Ен Гена.

Писательница И На Ми говорит, что в студенческие годы «её крестила русская литература». Место действия произведения «Ледяной шип» – Россия. Русская культура заложена в подсознании автора. Произведения И На Ми впитали в себя традиции русской литературы и кинематографа: здесь даётся тонкий намёк на героев романа Достоевского и напрямую говорится о знаменитом режиссёре Андрее Тарковском.

Россия и Корея во многих гранях культурно совместимы. Две страны не только являются зонами культурного обмена, но и располагают схожими историческими событиями и опытом. В литературе, песнях и кино часто упоминается «русская душа и тоска» как характерная особенность русского народа. С другой стороны, когда говорят о менталитете корейцев, то непременно вспоминают про «хан» (корейский образ тоски). И даже эта культурная схожесть подтверждает то, что две страны имеют все предпосылки для более тесного культурного сближения. Возможно, именно по этой причине русская литература пользуется особым вниманием и любовью у корейских читателей.