Художник: Стук в дверь. Из серии "Ностальгический социалистический реализм". Духовный реализм ивана шмелева

• 06.06.2019 Продано 67 % лотов на 53 % от суммарного эстимейта. Топ-лотами стали первое издание «Бахчисарайского фонтана» Пушкина, прижизненное издание «Арабесок» Гоголя, автограф Рональда Рейгана и др.
• 06.06.2019 13 июня 2019 года состоится специализированный аукцион антикварной бумаги, букинистики и филокартии аукционного дома «Русская эмаль»
• 04.06.2019 Крепкий результат для аукциона среди рабочей недели. Онлайн участвовали до 75 человек
• 03.06.2019 Традиционные двадцать лотов AI Аукциона - это десять живописных работ, пять листов оригинальной и два - печатной графики, две работы в смешанной технике и одна работа, выполненная в технике фотопечати
• 31.05.2019 В рамках еженедельного регулярного аукциона ушло 65 % лотов. Лучше всего продавались шестидесятники. Покупатели - Москва, Котельники, Екатеринбург, Питер

• 13.05.2019 Многие считают, что столь высокая концентрация очень богатых людей неизбежно создает адекватный спрос на внутреннем рынке искусства. Увы, масштаб покупок картин в России отнюдь не прямо пропорционален сумме личных состояний
• 29.03.2019 Познакомившимся в морге студентам Строгановки было суждено стать изобретателями соц-арта, зачинщиками «бульдозерной выставки», торговцами американскими душами и самыми узнаваемыми представителями независимого советского искусства в мире
• 12.03.2019 Такой вывод содержится в исследовании, опубликованном в марте 2019 года Бюро экономического анализа США (BEA) и Национальным эндаументом искусств (NEA)
• 12.03.2019 В «Гараже» открылась безбашенная постмодернистская выставка, по отзывам смелая вплоть до риска очередного вмешательства «возмущенной общественности». Бывший инспектор «Медицинской герменевтики» и литературный отец парторга Дунаева опять задал жару
• 07.03.2019 Решив «защитить права» художников и их наследников, государство обложило арт-рынок очередным квазиналогом - 5 % по праву следования. И вместо полезной работы начались хождения…

По многим причинам, свойства объективного и субъективного, религиозные аспекты русской классической литературы многочисленными ее исследователями и критиками советского времени затронуты почти не были. Между тем проблемы философские, этические, эстетические, социальные, политические, досконально прослеженные в развитии литературного процесса, все же, вторичны по отношению к важнейшему в отечественной словесности - ее православному миропониманию, характеру отображения реальности. Именно Православие повлияло на пристальное внимание человека к своей духовной сущности, на внутреннее самоуглубление, отраженное литературой. Это и вообще основа русского способа бытия в мире. И.В. Киреевский писал об этом так: "Западный человек искал развитием внешних средств облегчить тяжесть внутренних недостатков. Русский человек стремился внутренним возвышением над внешними потребностями избегнуть тяжести внешних мук". И это могло быть определено только православным мироосмыслением.

История русской литературы как научной дисциплины, которая совпадает в своих основных ценностных координатах с аксиологией объекта своего описания, только начинает создаваться. Монография А.М. Любомудрова - серьезный шаг в этом направлении.

Творчество своих любимых авторов - Бориса Зайцева и Ивана Шмелева - А.М. Любомудров изучает последовательно, целеустремленно, и результаты его исследований уже стали достоянием литературоведения. Понятен выбор имен этих писателей, выделяющихся из общей массы литераторов русской эмиграции, которая продемонстрировала к Православию достаточное равнодушие. Именно Шмелев и Зайцев отстаивали традиционные ценности русской культуры, противостояли своей позицией, своими книгами "новому религиозному сознанию", развивавшемуся со времен "серебряного века".

Хотелось бы подчеркнуть значимость и ценность теоретических разработок автора. Так, во введении А.М. Любомудров возражает против чрезмерно расширительных трактовок понятий "христианский" и "православный" и сам является сторонником предельно строгого, узкого, но точного употребления этих терминов. Точно так же представляется методологически правильным определять "православность" произведения не на основе его тематики, но именно на основании мировидения, миропонимания художника, и А.М. Любомудров совершенно справедливо делает на этом акцент. Ведь религиозность литературы не в простой связи с церковной жизнью проявляется, равно как и не в исключительном внимании к сюжетам Священного Писания.

Автор демонстрирует глубокое знакомство с проблемами православной антропологии, эсхатологии, сотериологии. Об этом говорят многочисленные ссылки и на Священное Писание, и на Святых Отцов, в том числе и Нового времени: мы встречаем имена святителей Феофана Затворника, Игнатия (Брянчанинова), Иллариона (Троицкого), преподобного Иустина (Поповича) и других. Без учета и понимания этого православно-мировоззренческого контекста любое исследование творчества писателей, подобных Шмелеву и Зайцеву, будет совершенно неполным, искажающим самую суть их творческих и мировоззренческих ориентаций. Ведь религиозные догматы, которые представляются многим как нечто далекое от жизни, схоластически-абстрактное, предмет бессмысленных богословских словопрений, на самом деле определяющим образом воздействуют на миропонимание человека, осознание им своего места в бытии, на его метод мышления. Более того, религиозные догматы формировали характер нации, политическое и экономическое своеобразие ее истории.

Применительно к литературному процессу XIX-ХХ столетия “высшим" достижением той или иной национальной литературы привычно указывалась ее направленность к реализму . Вследствие этого “назревала необходимость" выделения разных типологических разновидностей реализма. “Теория литературы” “детально рассматривается реализм критический, социалистический, крестьянский, неореализм, гиперреализм, фотореализм, магический, психологический, интеллектуальны й”

А.М. Любомудров предлагает выделять еще “духовный реализм ”. Начинает с определения: “духовный реализм - художественное восприятие и отображение

реального присутствия Творца в мире”. То есть следует понимать, что это некий “высший" тип “реализма”, “основой которого является не та или иная горизонтальная связь явлений, а духовная вертикаль”. И этой “вертикальной" направленностью он, к примеру, отличается от “социалистического реализма”, который, “как хорошо известно, руководствовался принципом изображения жизни в ее революционном развитии”.

Что касается понятия "духовный реализм", то, действительно, наука пока не предложила никакого лучшего термина для определенного круга литературно-художественных явлений (порою приходится встречать работы, в которых в разряд "духовного реализма" зачисляется вся классика, что, конечно, размывает эти границы). Концепция духовного реализма, предложенная А.М. Любомудровым, выглядит абсолютно убедительной.

Таковы наблюдения автора над стилем Б. Зайцева эмигрантского периода или выводы об основных источниках и смысловых узлах книги "Преподобный Сергий Радонежский". То же самое можно сказать о рассуждениях автора, посвященных роману Шмелева "Пути небесные", - о типе воцерковленного персонажа, о внутренней духовной брани, или его доказательство того, что основой характеров послужил не привычный для классики психологизм, но православная антропология - все эти наблюдения уже вошли в научный оборот.

религиозный писатель шмелев символика

Монография - доказательная демонстрация того, что проза двух художников, не похожих друг на друга, действительно выражала именно православный тип мировоззрения и мирочувствия, при этом А.М. Любомудров исследует формы и нюансы неповторимо-личностного художественного выражения этого мировоззренческого содержания.

Удачными и оригинальными представляются сопоставления обоих писателей с классиками русской литературы XIX века, прежде всего с Тургеневым, Достоевским и Чеховым. Указанные параллели помогают раскрыть новые черты своеобразия творчества также и этих художников.

Ранние произведения Шмелева он категорически отказывается относить к “духовному реализму” - потому, что “правда жизни" в них нарушается введением “абстрактно-гуманистических" картин.

Спорно утверждение автора, что в "Лете Господнем" Шмелев воссоздает "чужую" веру, которой сам не обладает в полноте. Детская вера главного героя книги - собственная вера автора, правда он смотрит на нее с расстояния нескольких десятилетий. Вообще, кажется, автор напрасно отказывает Шмелеву в полноте веры вплоть до середины 30-х годов. Здесь смешиваются понятия веры и воцерковленности. Не лучше ли сказать о несовпадении одного с другим в определенный период жизни писателя? Верно замечание А.М. Любомудрова о близости в этом отношении между Шмелевым и Гоголем. Можно бы добавить и сопоставление с Достоевским, воцерковленность которого совершилась позднее обретения им веры.

Требует дополнительного осмысления художественная идея Шмелева о некоей двойственности натуры Дариньки, героини "Путей небесных". С одной стороны, может быть подтверждена правота исследователя относительно снижения образа Дариньки до уровня душевного. С другой - все может быть объяснено и с позиции христианской антропологии, которая указывает в человеке соединение образа Божия с первородной греховной поврежденностью природы, то есть земного и небесного (именно таким метафорическим приемом обозначенных у Шмелева).

Изучение религиозного аспекта в творчестве И.С. Шмелева имеет особое значение, так как "авторский образ" писателя наполнен чертами Богоискательского духа, которые более, чем все остальные черты, отличают его от других "авторских образов". Религиозные мотивы, соборность, символы, тематические "пятна" (свет, радость, движение) - предмет пристального внимания ученого. Л.Е. Зайцева в работе "Религиозные мотивы в позднем творчестве И.С. Шмелева (1927-1947 гг.)" выделяет для исследования межжанровые связи.

Сила шмелевского слова заключена в формальном следовании канону религиозной литературы, использующей наиболее маркированные для православной традиции мотивы, и в особом наполнении текста ощущениями детского сознания, которое алогично, вразрез со взрослой философией и богоисканием, воспринимает мир веры. В последний период тексты Шмелева - своеобразные жития, сказы - исключают эстетизм как фундамент творчества в пользу иконографичности, отодвигаются на второй план стилистические излишества и "культурный груз" в пользу… духовной реальности, которая, по замыслу писателя, превосходит любой самый утонченный художественный вымысел.

С творчеством художницы из Хорватии Мелиты Краус познакомился совершенно случайно. Ее работы живописные сразу же обратили на себя мое внимание: в них прочитывается искренность, непосредственность, даже заведомая и оправданная наивность, возвышенность и печаль.

Родилась автор этих работ после войны в семье, перенесшей Холокост. И не только рассказы близких, то есть, частная, семейная история испытания Катастрофой европейского еврейства, а нечто, что по наследству передается памятью из поколения в поколения трогает в ее прекрасных и пронзительных картинах на еврейскую тему.

Будучи совершенно оригинальными по стилю, интонации, манере письма и всему остальному, картины Мелиты Краус данной тематики зрителю моего поколения напоминают необыкновенные по фантазии и раскованности картины Тышлера. Но для более широкой публики – конечно же, произведения Марка Шагала. Но у французского художника с российскими корнями в картинах заметнее оптимизм и обобщение.

То, что рисует Мелита Краус – философично и выразительно настолько, насколько таковыми могут быть фиксации впечатлений от того, что было до ее рождения – годы, столетия, тысячелетия назад. Это именно материализация извечного, национального самосознания, зафиксованного лирично, просто и внешне безыскусно.

Ее многофигурные композиции, одиночные или двойные портреты реалистичны именно настолько, насколько таковым может быть воспоминание, видение.

Фигуры и лица здесь одномерны, они не имеют объема, расположены на плоскости картин в одном и том же ракурсе, да еще выполнены в холодном колорите, нередко серебристой краской.

По сути, это еще не потерявшие своей оболочки души, или ангелы каждого из ее героев, не расставшиеся окончательно со своей телесностью, сны наяву, то, что есть настоящая живопись, как возвращение к своему началу – вечному и надмирному.

Мелита Краус замечает, что ее жизнь и творчество связано с еврейскими легендами, историей народа и его искусством, что с первого взгляда замечаешь в ее изумительных по достоверности и открытости работах. И это не подробности внешности героев или их быта, а вот именно мелодия их жизни, настроение, соединяющее в себе сегодняшнее и вечное, то, что узнается сразу и в чем не может быть ошибки по определению.

Но это как раз, повторим, не бытовая живопись, поскольку национальное, переданное удивительно ясно и точно, есть не только внутреннее содержание картин хорватской художницы, а то, что, возникая как впечатление, остается в сердце, пробуждая личное соучастие и непосредственный душевный отклик.

Библейское по основе своей, сосуществующее в болью послевоенного сознания, творчество Мелиты Краус не архаично в восприятии прошлого как настоящего, а достаточно актуально, созданное самостоятельной, энергичной и целеустремленной женщиной.

Оказалось, что Мелита Краус – художник и скульптор, выставляется уже 25 лет, что ее скульптура принята в собрание израильского музея памяти жертв Холокоста «Яд ва-Шем», что она современная женщина, моя ровесница, мужественная, самодостаточная и знающая, что такое искусство для нее и каким она хочет показать его своим зрителям, которая живет в центре Европы, не забывая о прошлом, думая о будущем. Что и выражено в ее волнующей, деликатной и великолепной по достоинствам и самовыражению живописи.

С начала 1990-х годов в русской литературе развивается новое яв­ление, которое получило определение постреализма. Принципиальная новизна постреализма видится в том, что в его основе лежит новая эстетика. Бахтин закладывает основы новой релятивной эстетики, которая предполагает взгляд на мир как на вечно меняющуюся текучую данность, где нет границ между верхом и низом, своим и чужим. Структурные принципы постреализма были сформированы в произведениях 1930-х годов. Но только c 1990-х годов есть основания говорить о постреализме как об определённой системе художественного мышления, как о набирающем силу литературном направлении.

Поиск «середины» между реализмом и модернизмом (версия традиционного реализма – «в реальности есть смысл», версия модернизма – «в реальности нет смысла». Однако многие художники слова не решались ни утверждать, ни отрицать. Они отказались от однозначной позиции, заменив её непрерывным вопрошанием: а есть ли смысл в реальности? Как сделать смысл реальным, а реальность осмысленной?).

Своеобразие поэтики:

· В основе по­стреализма лежит универсально понимаемый принцип относитель­ности, диалогического постижения непрерывно меняющегося мира и открытости авторской позиции по отношению к нему.

· Реальность воспринимается как объек­тивная данность, совокупность множества обстоятельств, влияющих на человеческую судьбу. В первых произведениях постреализма от­мечался демонстративный отход от социального пафоса, писатели обращались к частной жизни человека, к его философскому осмыс­лению мира.

· Частная жизнь осмысляется как уникальная «ячейка» всеобщей истории, созданная индивидуальными усилиями человека, проникнутая персональными смыслами, «прошитая» нитями самых разнообразных связей с биографиями и судьбами других людей.

Постреализм конца 20 века неоднороден:

Ø «Проза сорокалетних» (В. Маканин, А. Ким, Р. Киреев, А. Курчаткин, Ю. Буйда, И. Полянская, Е. Шкловский) Это дети «безвременья», которые испытали негативное воздействие эпохи застоя, превратившей их в «застоявшееся» поколение;

Ø Другое течение в постреализме конца 20 века связано с переосмыслением масштабных религиозно-мифологических систем путем создания современных версий Священного писания (Ф. Горенштейн, А. Иванченко, А. Слаповский, В. Шаров)

Ø «Новый автобиографизм» (С. Довлатов, С. Ганделевский, Д. Галковский)

Примеры: К постреалистам критика обычно относит пьесы, рас­сказы, повесть «Время ночь» Л. Петрушевской, романы «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина, рассказы С. Довлатова, «Псалом» Ф. Горенщтейна, «Стрекоза, увеличенная до размеров со­баки» О. Славниковой, сборник рассказов «Прусская невеста» Ю. Буйды, повести «Воскобоев и Елизавета», «Поворот реки», роман «Закрытая книга» А. Дмитриева, романы «Линии судьбы, или сун­дучок Милашевича» М. Харитонова, «Клетка» и «Диверсант» А. Азольского, «Медея и ее дети» и «Казус Кукоцкого» Л. Улицкой, «Недвижимость» и «Хуррамабад» А. Волоса

Реализм

В русской литературе 1990-х годов возникает целый ряд попыток вернуться к реалистической эстетике 19 века, значительно её переосмыслив.

Особенности:

· Реалисты по-прежнему исходят из представления о том, что в мире есть смысл - только его надо найти.

· Личность по-прежнему обусловлена внешними, в том числе социальными, обстоятельствами, формирующими духовно-интеллектуальный мир человека.

· Общество, основанное на принципе равенства – общество, в котором значения и смыслы равномерно «поделены» между его членами (как правило – армия). Именно армейская среда наиболее полно соответствует реалистическому видению мира. Причина такого сужения хронотопа в том, что в русской культуре 1990-х годов отсутствует единый язык, единая концепция правды.

· Кроме того, позиция субъекта, способного «осмыслить общество» в русском традиционалистическом реализме ощутимо трансформируется: субъект не создаёт смысл, а ищет его, исходя из веры в то, что этот смысл уже существует как предзаданный.

· «Жизнеподобие» перестает быть главной характеристикой реалистического письма; легенда, миф, откровение, философская утопия органично соединяются с принципами реалистического познания действительности.

Примеры: Г. Владимов «Генерал и его армия» (1994), проза А. Марининой, В. Доценко, Д. Корецкого и др.

Традиционно маргинальные сферы реальности (тюремный быт, ночная жизнь улиц, «будни» мусорной свалки) и маргинальные герои, «выпавшие» из привычной социальной иерархии (бомжи, проститутки, воры, убийцы), стали основными объектами изображения в неонатурализме.

· Неонатурализм

Первые публикации (1986 – 1991 гг). Истоки его – в «натуральной школе» русского реализма 19 века, с ее установкой на воссоздание любых сторон жизни и отсутствием тематических ограничений.

Темы и мотивы:

Эта проза возродила интерес к «маленькому человеку», к «униженным и оскорбленным» - мотивам, формирующим уходящую в 19 век традицию возвышенного отношения к народному сознанию. Однако, в отличие от литературы XIX века, "чернуха" конца 1980-х показала народный мир как концентрацию социального ужаса, ставшего бытовой нормой. Самым непосредственным воплощением темы социального ужаса стал в этой прозе мотив насилия. Издевательства, изощренные пытки, унижения, избиения - эти ситуации в высшей степени характерны для "чернухи". Но учиняются они не "власть имущими", а "униженными и оскорбленными" по отношению друг к другу. В сущности, эта проза доказала, что в современной "мирной" жизни ни на минуту не затихает кровавая война за выживание.

Показательно, что жизнь «дна» интерпретируется не как «другая» жизнь, а как обнаженная в своей абсурдности и жестокости обыденность: зона, армия или городская помойка – это социум в «миниатюре», в ней действуют те же законы, что и в «нормальном» мире. Впрочем, граница между мирами условна и проницаема, и «нормальная» повседневность часто выглядит внешне «облагороженной» версией «свалки»

Примеры: Сергей Каледин «Смиренное кладбище» (1987), «Стройбат» (1989);Олег Павлов «Казенная сказка» (1994) и «Карагандинские девятины, или Повесть последних дней» (2001);Роман Сенчин «Минус» (2001) и «Афинские ночи»

Особое направление в неонатурализме представляет женская проза. Важнейшей чертой этой прозы является то, что в ней "чернушный" хаос и повседневная война за выживание, как правило, разворачиваются вне особых социальных условий - напротив, "новая женская проза" обнажает кошмар внутри нормальной жизни: в любовных отношениях, в семейном быту. Именно в женской прозе происходит важная трансформация "чернухи": открытая в этой прозе телесность создает почву для неосентименталистского течения 1990-х годов.

· *Неосентиметализм

Это литературное течение, которое возвращает, актуализирует память культурных архетипов (в основе - традиции сентиментализма XVIII века), но традиционные сентименталистские мотивы, образы, сюжетные схемы в произведениях трансформируются, параллельно с «чувствительностью» существует «телесность».

Особенности:

Появляется «новая искренность», «новая чувствительность», где тотальная ирония побеждается «противоиронией».

Главный предмет изображения – частная жизнь (и часто жизнь интимная), осознанная как основная ценность.

«Ищущие наслаждения тела становятся центральными персонажами этой литературы» (Телесность выступает на первый план в результате глобального разочарования в разуме и его порождениях - утопиях, концепциях, идеологиях).

Разумность воспринимается как источник фикций (Тело же выступает как неотменимая подлинность. И чувства, окружающие жизнь тела, признаются единственно несимулятивными).

Единственным спасением для человека оказывается способность отдать свое тело другому (Сексуальность осознается здесь как поиск диалога).

Примеры: М.Палей «Кабирия с обводного канала»,М. Вишневецкая «Вышел месяц из тумана», Л.Улицкая «Казус Кукоцкого», произведения Галины Щербаковой

*Данное литературное течение выделяется только Н.Л. Лейдерманом и М.Н. Липовецким