Радищев в русской критике. Введение. Народ в «Путешествии

СЕНТИМЕНТАЛИЗМ

А. Н. Радищев (1749-1802)

Александр Николаевич Радищев - первый в России революционный писатель, провозгласивший право народа на насильственное свержение деспотической власти помещиков и царя. Радищев - предшественник декабристской и революционно-демократической мысли XIX в. Об этом писал Ленин в статье «О национальной гордости великороссов»: «Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилиям, гнету и издевательствам подвергают нашу прекрасную родину царские палачи, дворяне и капиталисты. Мы гордимся тем, что эти насилия вызвали отпор из нашей среды, из среды великорусов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, революционеров-разночинцев 70-х годов...»

Мировоззрение

Радищев принадлежал к наиболее радикальному крылу европейского просветительства. Еще в годы обучения в Лейпцигском университете, куда он был послан вместе с другими русскими студентами изучать юриспруденцию, Радищев познакомился с работами Монтескье, Мабли, Руссо. Особенно сильное впечатление произвела на него книга французского философа-материалиста Гельвеция «Об уме». Он проникся духом Просвещения и сам стал одним из его ярких представителей. Смелые обличители помещичьего злонравия и чиновничьего произвола были и до Радищева. Достаточно вспомнить Сумарокова, Новикова, Фонвизина. Своеобразие просветительства Радищева состояло в том, что он сумел связать эти явления с политическим строем России и ее социальной системой - с самодержавием и крепостным правом - и выступил с призывом к их ниспровержению. Свои взгляды Радищев изложил в замечательной по глубине и смелости книге «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790). Книга сразу же была замечена властями. Один из ее экземпляров попал в руки Екатерины II. Императрица пришла в ужас. «Сочинитель... - писала она, - наполнен и заражен французским заблуждением, ищет... все возможное к умалению почтения власти... к приведению народа в негодование противу начальников и начальства». Большую часть издания автору пришлось сжечь, вследствие чего «Путешествие» стало библиографической редкостью. 30 июня 1790 г. писатель был арестован. Началось следствие. В ответах на предлагаемые вопросы Радищев придерживался хорошо продуманной тактики. В объяснениях, касавшихся содержания «Путешествия», он стремился, насколько это было возможно, смягчить обличительный и революционный характер произведения. Несмотря на это, уголовная палата приговорила писателя к смертной казни «через отсечение головы». Более пяти недель Радищев находился на положении смертника, но затем Екатерина II заменила казнь десятилетней ссылкой в Сибирь, в Илимский острог. К вдовцу Радищеву вместе с его детьми приехала свояченица Е. В. Рубановская, которая стала его женой. В 1797 г., после смерти Екатерины II, Радищеву было разрешено оставить Сибирь и поселиться в имении Немцово Калужской губернии, под постоянным полицейским надзором. Ссылка продолжалась. В 1801 г. Александр I позволил Радищеву вернуться в Петербург и даже разрешил работать в комиссии по составлению нового законодательства. Радищев энергично взялся за дело. Среди новых постановлений им было предложено освобождение крестьян и запрещение продажи их в рекруты. Независимая позиция Радищева вызвала раздражение его непосредственного начальника - графа П. В. Завадовского, который намекнул писателю на возможность повторения сибирской ссылки. Эта угроза тяжело подействовала на писателя. Видя полное крушение своих надежд, он принял яд и скончался 11 сентября 1802 г. Радищев начинает в русской литературе славную плеяду писателей, отважившихся вступить в неравную борьбу с правительственным произволом. Его не смогли остановить ни превосходящая сила противника, ни тяжелые испытания, на которые он обрекал себя и близких ему людей. «Мелкий чиновник, - писал о нем Пушкин, - человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться... противу Екатерины... У него нет ни товарищей, ни соумышленников. В случае неуспеха - а какого успеха может он ожидать? - он один отвечает за все, он один представляется жертвой закону».

Прозаические произведения

Дневник одной недели

Время написания этого произведения до сих пор остается спорным, так как оно было напечатано после смерти автора, в 1811 г., без указания даты. Рукопись также не сохранилась. Наиболее убедительной из всех датировок представляется 1773 год, предложенный Г. А. Гуковским и позже Г. П. Макогоненко. «Дневник одной недели» по жанру и содержанию - один из ранних в России образцов сентиментальной литературы. Он представляет собой одиннадцать коротких лирических записей, наполненных горестными сетованиями автора по поводу отъезда из Петербурга его друзей. Читателям, привыкшим судить о творчестве Радищева по его «Путешествию», по его публицистике, «Дневник одной недели» может показаться чужеродным среди остро-политических произведений писателя. Но такое мнение ошибочно. Для правильного понимания «Дневника» следует вспомнить о том особом высоком значении, которое просветители XVIII в., в том числе и Радищев, придавали дружбе. Радищева, как и Руссо, Дидро, Гельвеция, Гольбаха, отличает глубокая вера в социальные возможности человека, заложенные в нем самой природой. Среди общественных связей важное место отводилось дружбе, способности людей объединяться не по принципу кровного родства, а на основе взаимной симпатии, сходных мыслей и чувств. По словам Руссо, дружба - «самый священный из всех договоров». Гольбах считал ее одним из важнейших общественных союзов. Друзья, писал он, «должны проявлять во взаимных отношениях любовь, верность и доверие... умение хранить тайны, утешать друг друга». Этими качествами наделен герой «Дневника одной недели». Он глубоко привязан к своим друзьям. Ему тяжело возвращаться в опустевший после их отъезда дом. Привычные занятия становятся неинтересными, пища теряет свой вкус. Но зато возвращение друзей, о котором сообщается в последней записи, дает незабываемое ощущение счастья и полноты бытия: «Карета остановилась, - выходят, - о радость! О блаженство! друзья мои возлюбленные!.. Они!.. Они!..» «Частные» добродетели, в том числе и дружба, в сознании просветителей не только не противостоят общественным, но считаются их опорой и даже школой. «Упражняйся всегда в частных добродетелях, - писал Радищев, - дабы могли удостоиться исполнения общественных» (Т. 1. С. 294). В «Дневнике одной недели» поведение человека в обществе еще не показано, но раскрыта его душа, способная к самоотверженной привязанности, а это - надежная гарантия будущих гражданских добродетелей. Такое понимание дружбы помогает понять связь «Дневника» с другими произведениями Радищева, в первую очередь с «Житием Федора Васильевича Ушакова».

Житие Федора Васильевича Ушакова

Это произведение вышло отдельной книжкой в 1789 г. за несколько месяцев до появления «Путешествия из Петербурга в Москву». Ф. В. Ушаков - товарищ Радищева по Лейпцигскому университету, умерший в 1770 г. на двадцать третьем году жизни. Он был на несколько лет старше своих друзей и заметно выделялся среди них силой характера и жизненным опытом. Слово «житие» употреблено Радищевым не в традиционном, агиографическом значении, а в смысле «биография». Жанр, предложенный Радищевым, следует рассматривать как одно из явлений просветительской литературы. Он подсказан традицией дидактических произведений, в которых выводился молодой человек, свободный от окружающих его «предрассудков», сам выработавший свое мировоззрение и выбирающий свой жизненный путь. Ушаков отличался огромной любознательностью. Перед поездкой за границу он уже имел чин коллежского асессора и мог сделать блестящую карьеру, но жажда знаний оказалась сильнее, и он чиновничьему креслу предпочел студенческую скамью. В университете особенной любовью Ушакова пользовались математика и философия. Отрывки из его научных работ по юриспруденции Радищев публикует в качестве приложения в конце «Жития». Ушаков отличался гражданским мужеством, ярко выраженными задатками вождя, руководителя. Об этом свидетельствует следующая любопытная история, рассказанная в «Житии». К русским студентам во время их обучения в Лейпциге был прикомандирован в качестве наставника майор Бокум, грубый и невежественный человек, который, по словам автора, «рачил более о своей прибыли, нежели о вверенных ему» (Т. 1. С. 161). Он присваивал большую часть денег, отпущенных на содержание студентов, вследствие чего они жили в нетопленых помещениях и голодали. Роль парламентера взял на себя Ушаков, но самодовольный Бокум не пожелал с ним разговаривать. Обстановка накалялась, назревало возмущение. «Единомыслие, - пишет Радищев, - протекло всех души, и отчаяние ждало на воспаление случая» (Т. 1. С. 168). Сигналом к выступлению послужила пощечина, которую Бокум нанес товарищу Радищева - Насакину. Студенты во главе с Ушаковым настояли на том, чтобы Насакин потребовал от Бокума «в обиде своей удовлетворения», а если тот от дуэли откажется, вернул бы ему пощечину. Насакин вместо одного нанес Бокуму два удара. Перепуганный наставник позорно бежал и обвинил студентов в посягновении на его жизнь, после чего все они оказались под стражей и были освобождены только благодаря вмешательству русского посла. События, описанные автором, дают ему возможность перевести разговор из бытового плана в план политический и уподобить поведение Бокума произволу монарха в деспотическом государстве, а возмущение студентов - восстанию народа против правителя-тирана. «Имея власть в руке своей... - указывает Радищев, - забыл гофмейстер наш умеренность и, подобно правителям народа, возомнил, что он не для нас с нами... Человек много может сносить неприятностей, удручений и оскорблений... Не доводи его токмо до крайности. Но сего-то притеснители частные и общие, по счастью человечества, не разумеют...» (Т. 1. С. 166-167). Политические аналогии Радищева были тогда же замечены княгиней Е. Р. Дашковой, которая указала своему брату А. Р. Воронцову на встречающиеся в книге Радищева «выражения и мысли, опасные по нашему времени». На последних страницах «Жития» описана преждевременная кончина Ушакова. В поведении человека перед смертью Радищев видит одно из мерил его личности. «Пиющий Сократ отраву перед друзьями своими, - пишет он, - наилучшее преподал им учение, какого во всем житии своем не возмог» (Т. 1. С. 155-156). Как известно, древнегреческий мудрец высоко ценил в человеке его смелость и доказал это своей смертью. Ушаков мужественно встретил свой последний час. Узнав от врача о близкой кончине, он поблагодарил его за «нелицемерный ответ». Затем трогательно простился с друзьями. Спустя некоторое время он позвал к себе Радищева и, передав ему свои бумаги, сказал: «Употреби их... как тебе захочется. Прости теперь в последний раз; помни, что я тебя любил, помни, что нужно в жизни иметь правила, дабы быть блаженным, и что должно быть тверду в мыслях, дабы умирать бестрепетно» (Т. 1. С. 184). Перед смертью Ушаков испытывал ужасные муки и попросил А. М. Кутузова дать ему яд. Кутузов, посоветовавшись с Радищевым, не посмел выполнить просьбу умирающего. Вспоминая об этом, Радищев размышляет о праве человека на самоубийство. В отличие от церковников, видевших в самоубийстве вызов божеству, просветители-материалисты считали, что человек вправе лишить себя жизни, если она приносит ему страдания. Радищев разделяет это мнение и просит Кутузова, которому он посвятил «Житие» Ушакова, оказать последнюю услугу другу, если существование станет для него невыносимым.

«Путешествие из Петербурга в Москву»

Лучшим произведением Радищева является его «Путешествие», Эта книга оказалась вершиной общественной мысли в России XVIII в. Ее с полным основанием можно поставить в один ряд с такими образцами русской литературы XIX в., как «Былое и думы» Герцена и «Что делать?» Чернышевского. Книга Радищева поступила в продажу в лавку купца Зотова в мае 1790 г. Имя автора не было указано. На титульном листе стоял эпиграф, взятый из «Тилемахиды» Тредиаковского: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Стих Тредиаковского несколько изменен. В «Тилемахиде» чудище «стризевно»: автор имеет в виду трехглавого пса Цербера, стерегущего вход в царство мертвых, Аид. У Радищева чудище стозевно, поскольку подразумевается самодержавно-крепостническое государство с множеством охраняющих его учреждений. В главе «Хотилов» «стоглавным злом» названо крепостное право, в главе «Тверь» со стоглавой гидрой сравнивается церковь.

Проблема крепостничества

Крепостное право в России было утверждено законом и считалось нормальным и даже необходимым явлением. На предложение Вольтера и Дидро освободить крестьян Екатерина II лицемерно заявляла, что русский народ духовно не дорос еще до свободной жизни и нуждается в опеке помещиков и правительства. Радищев первым выступил против крепостного права, называя его «зверским обычаем», приличным только «диким народам». В связи с этим одной из главных задач его книги стала критика крепостничества. В своих рассуждениях Радищев исходит из просветительской теории естественного права, согласно которой все люди родятся свободными. Поэтому лишение человека свободы является тяжким преступлением. «Земледельцы, - пишет Радищев, - и доднесь между нами рабы, мы в них не познаем сограждан нам равных, забыли в них человека» (Т. 1. С. 313). «Может ли государство, - продолжает он, - где две трети граждан лишены гражданского звания и частию в законе мертвы, назваться блаженным? Можно ли назвать блаженным гражданское положение крестьянина в России?.. Мы постараемся опровергнуть теперь сии зверские властителей правила» (Т. 1. С. 315). Поэтому кроме юридических («крестьянин в законе мертв»), Радищев выдвигает и экономические доводы. Крепостное право, утверждает он, мешает процветанию страны. Свободный человек делает все «с прилежанием, рачением, хорошо». И наоборот, земледелец, вынужденный работать на своего поработителя, будет выполнять свой труд «оплошно, лениво, косо и криво» (Т. 1. С. 318-319). Яркой иллюстрацией к этой мысли служит глава «Любани». Крестьянин, старательно возделывающий свое поле, заявляет путешественнику, что он никогда не станет так же работать на пашне своего господина. Писатель считает, что крепостное право препятствует «размножению народа». «Нива рабства, неполный давая плод», ведет к «недостатку прокормления и одежд» (Т. 1. С. 319), а сокращение населения ослабляет могущество государства. И наконец, крепостничество наносит обществу тяжелый моральный ущерб, воспитывая в помещиках наглость и жестокость, а в зависимых от них людях - страх и покорность. «Нет ничего вреднее, - пишет Радищев, - как всегдашнее на предметы рабства воззрение. С одной стороны родится надменность, а с другой - робость» (Т. 1. С. 319). Все эти соображения приводят автора к мысли о необходимости немедленного уничтожения крепостнических порядков.

Проблема самодержавия

Радищев был убежденным республиканцем, сторонником такого государственного устройства, при котором верховная власть избирается и контролируется народом. «Самодержавство, - писал он в примечаниях к переведенной им книге французского просветителя Мабли «Размышления о греческой истории», - есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние. Мы... не можем дать над собою неограниченной власти» (Т. 2. С. 282). Популярная в XVIII в. идея просвещенной монархии, которую разделяли Вольтер и Дидро, не вызвала у Радищева ни малейшей симпатии. Ему было ясно, что правительство, наделенное бесконтрольной властью, неизбежно выродится в деспотию. Эволюция Екатерины II от либерализма к реакции была для него наглядным подтверждением правильности его мысли. В «Путешествии» Радищев поставил перед собой задачу развеять тот ложный ореол, которым на протяжении многих веков был окружен царский престол. В главе «Спасская полесть» описан аллегорический сон путешественника, построенный по принципу просветительского «прозрения», когда герой от заблуждения переходит к правильному взгляду на мир. «Мне представилось, - пишет путешественник, - что я царь, шах, хан, король, бей, набоб, султан или какое-то из сих названий нечто, сидящее во власти на престоле» (Т. 1. С 248). Преувеличенное представление о величии монарха усиливается великолепием его дворца. «Место моего восседания было из чистого злата и хитро искладенными драгими разного цвета каменьями блистало лучезарно. Ничто сравниться не могло со блеском моих одежд. Глава моя украшалася венцом лавровым» (Т. 1. С. 248). Монарха убеждает в его значительности красноречивая лесть придворных, которую вначале он принял за искреннее восхищение его умом, справедливостью и щедростью. Такова внешняя, показная сторона самодержавного правления. Далее просветитель Радищев переходит к главной своей задаче - показать монарха и его окружение в их истинном виде. К правителю подходит женщина по имени Прямовзора. Она снимает с глаз царя «бельма», после чего тот «прозревает». Его одежды, «столь блестящие, казалися замараны кровию и омочены слезами. На перстах... виделися... остатки мозга человеческого... Вокруг... стоящие являлися того скареднее... Они метали... искаженные взоры, в коих господствовали хищность, зависть, коварство и ненависть. Военачальник... посланный на завоевание, утопал в роскоши и веселии. В войсках подчиненности не было: воины... почиталися хуже скота. Не радели ни о их здравии, ни прокормлении (Т. 1. С. 254). «...Ведай, - заявляет царю Прямовзора, - что ты первейший в обществе можешь быть убийца, первейший разбойник, первейший предатель...» (Т 1. С. 254). Монархическое правление губительно для общества не только действиями, исходящими непосредственно от престола, но и тем, что оно уподобляет себе весь государственный аппарат сверху донизу. Деспотизм не терпит демократии ни в одном учреждении. Поэтому любой начальник, большой и маленький, - это некоронованный царек. Каждого отличает упоение властью и пренебрежение к народу. Таков чиновник, не пожелавший спасать утопающих в Финском заливе («Чудово»), таков наместник, посылающий за «устерсами» на казенный счет бесчисленных курьеров («Спасская полесть»), таков и еще один наместник («Зайцово»), защищающий на суде помещичий произвол. Рассказчик в главе «Чудово» называет бюрократическую систему в самодержавном государстве «жилищем тигров», единственное веселие которых «томить слабого до издыхания и раболепствовать власти» (Т. 1. С 241).

Помещики

Купечество

В западноевропейской литературе XVIII в. представители третьего сословия окружены сочувствием и даже героическим ореолом. Достаточно вспомнить знаменитого Робинзона Крузо из одноименной книги Дефо или добродетельных мещан из романов Ричардсона и Руссо. В «Путешествии» Радищева третье сословие - горожане - занимает очень скромное место. Ему отведена всего одна глава - «Новгород». На это были свои причины, связанные с своеобразием русского общества XVIII в. В Англии и особенно во Франции третье сословие стало носителем антифеодального движения. Русская буржуазия XVIII в. была экономически и политически еще очень слаба. Она зависела от правительственных заказов и субсидий, пользовалась трудом крепостных крестьян, мечтала о дворянских титулах и привилегиях. Глава «Новгорода состоит у Радищева из двух частей. Первая посвящена славному прошлому Новгородской земли, когда она управлялась вечем, входила в Ганзейский союз и простиралась на севере за Волгу. От тех времен сохранилась гордая пословица: «Кто может стать против бога и великого Новагорода» (Т. 1. С. 263). Современный Радищеву Новгород полностью утратил героический облик. Его олицетворение - купец третьей гильдии Карп Дементьич, плут и обманщик, мнимый банкрот, отказавший вернуть долги доверчивым кредиторам и таким образом наживший крупное состояние. Яркими сатирическими красками обрисована семья этого «именитого гражданина». На первом месте стоит «любезная супруга» Аксинья Парфентьевна. С помощью белил и румян она и в шестьдесят лет «бела как снег и красна как маков цвет, губки всегда сжимает кольцом; ренского не пьет, перед обедом полчарочки при гостях, да в чулане стаканчик водки» (Т. 1. С. 265). Сын, Алексей Карпыч, «в кружок острижен, кланяется гусем». Служил в Петербурге сидельцем, «на аршин когда меряет, то спускает на вершок; за то его отец любит». Новобрачная жена Алексея Карпыча - Парасковья Денисовна - «в компании сидит потупя глаза, но весь день от окошка не отходит и пялит глаза на всякого мужчину» (Т. 1. С. 265). Купцы в главе «Новгород» будничны, пошлы и не подходят для роли борцов с крепостническими порядками.

Крестьяне

В отличие от дворян и купцов крестьяне выведены как главная опора русского общества, как «источник государственного избытка, силы, могущества» («Пешки») (Т. 1. С. 378). Радищев преклоняется перед гражданскими и семейными добродетелями крестьян и в этом смысле может считаться предшественником революционных разночинцев XIX в., в первую очередь Некрасова. Конечно, Радищев замечает и разврат («Валдай»), раболепие («Медное») некоторых крестьян, но эти пороки не распространяются на все сословие в целом и мыслятся как порча, привнесенная в народ крепостническими порядками. Поэтому в подавляющей своей массе крестьянство показано в «Путешествии» как лучшая, здоровая часть общества. Образ крестьянина-пахаря, кормильца и созидателя, появляется уже в начале книги, в главе «Любани». От него веет спокойной уверенностью в своих силах. «Крестьянин пашет с великим тщанием... Соху поворачивает с удивительной легкостию» (Т. 1. С. 232). Эта тема будет продолжена и в главе «Вышний Волочок», и в «Пешках», и в ряде других глав. Крестьянин выступает в «Путешествии» и как защитник родины, ее главная военная сила («Городня»). Труд, близость к природе сохраняют здоровье и красоту сельских жителей. В главе «Едрово» путешественник с восторгом описывает «толпу» «баб и девок», стиравших свое «платье». «...Шеи голые, ноги босые, локти наруже... взоры веселые, здоровье на щеках начертанное. Приятности, загрубевшие хотя от зноя и холода, но прелестны без покрова хитрости; красота юности в полном блеске, в устах улыбка, или смех сердечный... зубы, которые бы щеголих с ума свели» (Т. 1. С. 302). Автор любуется высокими нравственными достоинствами крестьян, в чем снова видит их превосходство над дворянами. Крестьянская девушка Анюта решительно отказывается от денег, предложенных путешественником, считая, что это может бросить тень на ее репутацию. Мать Анюты полностью одобряет решение дочери. «Я не мог надивиться, - пишет путешественник, - нашед толико благородства в образе мыслей у сельских жителей» («Едрово») (Т. 1. С. 307). Анюта трогательно делится с рассказчиком своими думами о будущей супружеской жизни, о муже, о ребенке. Простому народу, по словам автора, присуще правильное понимание искусства, в котором он ценит простоту и задушевность. Об этом свидетельствует исполнение слепым певцом духовного стиха об Алексее человеке божием («Клин»). Его пение производит глубокое впечатление на слушателей. Опираясь на просветительскую идею внесословной ценности человеческой личности, Радищев приходит к выводу, что крестьяне могут дать обществу свою интеллигенцию, В главе «Городня» выводится крепостной крестьянин, которому «добросердечный» помещик разрешил учиться вместе со своим сыном и который оказался в науках гораздо способнее молодого барина. Самым веским доказательством одаренности простого народа является для Радищева судьба М. В. Ломоносова. Ему посвящена последняя глава, как бы венчающая всю книгу. Правда, республиканец Радищев не разделяет монархических взглядов Ломоносова, оды которого кажутся ему «лестью» Елизавете Петровне, но огромный талант этого ученого и писателя служит неоспоримым подтверждением могучих духовных сил, таящихся в крестьянских массах: «Человек, рожденный с нежными чувствами, одаренный сильным воображением, побуждаемый любочестием, исторгается из среды народныя» (Т. 1. С. 387). Восхищаясь красотой крестьянства, Радищев с возмущением и болью говорит о его бедственном положении. Поэтому главной задачей, стоящей перед русским обществом, Радищев считает полное уничтожение крепостнических порядков.

Проблема крестьянской революции

Мысль о революции, как единственном средстве освобождения крестьян, раскрывается в «Путешествии» не сразу. Радищеву нужна не декларация. Ему важно убедить читателя в неизбежности такого решения, подвести его к этому выводу. Поэтому вначале, в главе «Хотилов», в рукописи, написанной «неизвестным» автором, предлагается мирный путь освобождения крестьян «сверху», действиями самодержавного правительства. Намечается ряд постепенных мер, ведущих к этой цели: освобождение от «рабства» домашних слуг, разрешение вступать в брак без согласия господина, предоставление права выкупа на свободу. Последней ступенью должно быть «совершенное уничтожение рабства». В той же главе «Хотилов» показывается и полная несостоятельность только что предложенного решения, поскольку действия монарха определяются не его волей, а корыстными соображениями дворянства. «Известно нам из деяний отцов наших... - пишет автор «проэкта», - что мудрые правители нашего народа... старалися положить предел стоглавому сему злу. Но державные их подвиги утщетилися известным тогда гордыми своими преимуществами в государстве нашем чиносостоянием, но ныне обветшалыми и в презрение впавшим Дворянством наследственным» (Т. 1. С. 312-313). Убедившись в несостоятельности своих надежд на монарха, автор проекта обращается к самим дворянам, к их гуманности, к их здравому смыслу. Но и этот путь также оказывается иллюзорным. Автор прекрасно понимает, что, будучи крупными землевладельцами «отчинниками», помещики заинтересованы в бесплатном крестьянском труде и никогда не согласятся добровольно лишиться его. «А все те, - пишет он в главе «Медное», - кто бы мог свободе поборствовать, все великие отчинники, и свободы не от их советов ожидать должно, но от самой тяжести порабощения» (Т. 1. С. 352). Смысл последних слов этой фразы предельно точно прокомментировала Екатерина II: «Надежду полагает на бунт от мужиков». Но в полной мере революционная мысль Радищева находит свое воплощение в следующей главе «Тверь», где была помещена, с некоторыми сокращениями, ода «Вольность». «Ода, - писала Екатерина II, - совершенно и ясно бунтовская, где царям грозится плахою... Кромвелев пример приведен с похвалою. Сии страницы суть криминального намерения, совершенно бунтовские». Вопрос о крестьянской революции включает у Радищева две проблемы: справедливость народного возмущения и его неизбежность. К мысли о справедливости революции Радищев подводит читателя также постепенно. Он опирается на просветительскую теорию «естественного» права человека на самозащиту, без которой не может обойтись ни одно живое существо. В нормально устроенном обществе всех его членов должен охранять закон, но если закон бездействует, тогда неизбежно вступает в силу право самообороны. Об этом праве, но пока еще бегло, говорится в одной из первых глав («Любани»): «Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может» (Т. 1. С. 234). В главе «Зайцово» доводы естественного права приводятся уже в защиту целой деревни, жители которой убили деспота-помещика и его сыновей. «Убиенный крестьянами асессор, - твердо заявляет один из членов суда, господин Крестьянкин, - нарушил в них право гражданина своим зверством... закон, стерегущий гражданина, был в отдаленности... Тогда возрождался закон природы... и крестьяне, убившие зверского асессора, в законе обвинения не имеют» (Т. 1. С. 278). И наконец, в оде «Вольность» теми же доводами естественного права доказывается справедливость народной революции, сметающей самодержавие и возвращающей народу узурпированную у него свободу. К мысли о неотвратимости революционного возмездия приводит писателя изучение национального характера русского человека. Если Екатерина II видела особенность русского характера в «образцовом послушании», то Радищев придерживается прямо противоположного мнения. Русский человек, по его словам, «порывист, отважен, сварлив. Если что-либо случится не по нем, то скоро начинает спор или битву» (Т. 1. С. 230). «Я приметил из многочисленных примеров, - указывает господин Крестьянкин в главе «Зайцово», - что русский народ очень терпелив и терпит до самой крайности, но когда конец положил своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклонился на жестокость» (Т. 1. С. 272-273). Насилие, тирания закономерно вызывают в душах притесняемых гнев, желание наказать ненавистных поработителей. Чем сильнее гнет, тем неотвратимее возмездие: «Поток, загражденный в стремлении своем, тем сильнее становится, чем тверже находит противостояние... Таковы суть братия наши, во узах нами содержимые... Чем медлительнее и упорнее мы были в разрешении их уз, тем стремительнее они будут во мнении своем» (Т. I. С. 320). Так становится понятной фраза писателя «...свободы... ожидать должно... от самой тяжести порабощения» (Т. 1. С. 352).

Творческий метод

«Путешествие из Петербурга в Москву» - одно из ярких произведений русского сентиментализма. Это в высшей степени эмоциональная книга. «Чувствительность», по глубокому убеждению Радищева, - самое ценное качество человека. Люди, наделенные ею, быстро и остро откликаются на все явления окружающего мира и прежде всего на чужие страдания. На первой странице автор указывает на причину, побудившую его написать книгу: «Я взглянул окрест меня, - душа моя страданиями человеческими уязвлена стала» (Т. 1. С. 227). Жалость рождает желание помочь угнетенным: «...я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благоденствии себе подобных» (Т. 1. С. 227). К кругу «чувствительных» героев относится и путешественник. Он эмоционален, впечатлителен, отзывчив к чужой радости и к чужому горю. Одним из выражений чувствительности в «Путешествии» служат слезы, которых герои сентиментальных произведений никогда не стыдятся, видя в них проявление тонкой духовной организации человека. В слезах прощается путешественник с друзьями. «Слезы потекли из глаз моих» (Т. 1. С. 234), - сообщает он в главе «Любани», размышляя о нелегкой судьбе своего лакея Петрушки. «Я рыдал вслед за ямским собранием, - пишет он в главе «Клин», - и слезы мои были... для меня сладостны» (Т, 1. С. 374). Повышенная чувствительность путешественника выражается не только в слезах, но и в жестах, поступках. Так, на станции Городня он «прижимает к сердцу» молодого рекрута, хотя видит его впервые. В Едрове он обнимает и целует крестьянскую девушку Анюту, что привело ее в немалое смущение. Но вопрос о чувствительности как основной черте, определяющей отношение писателя-сентименталиста к своим персонажам, относится не только к путешественнику. Под этим углом зрения осмыслены все герои книги, причем глубокий демократизм Радищева проявляется в том, что чувствительностью, отзывчивостью наделены в «Путешествии» не помещики, а крестьяне. Утопающих в Финском заливе спасают простые солдаты, а не самодовольный «начальник» («Чудово»). На помощь крестьянину, отстаивавшему честь своей невесты, приходит вся деревня. В главе «Медное» описано множество неоценимых услуг, которые оказали своим господам крестьяне, продаваемые теперь с публичного торга. Старший из них спас на поле боя своего барина. Он же, рискуя жизнью, вытащил из реки его сына. Жена старика была нянькой молодого барина, другая крестьянка - его кормилицей. В противоположность крестьянам помещики изображены в «Путешествии» как люди, утратившие не только чувствительность, но и элементарные человеческие качества. Праздность и привычка повелевать глубоко развратила их и развила высокомерие и черствость. Эпитет «жестокосердый» часто употребляется Радищевым в характеристиках крепостников. Асессор из главы «Зайцово» «зрел себя повелителем нескольких сотен себе подобных. Сие вскружило ему голову. Он себя почел высшего чина, крестьян почитал скотами... Был корыстолюбив... жесток... вспыльчив, подл... над слабейшими его надменен» (Т. 1. С. 271-272). Дворянка из главы «Городня» «с красотою телесною соединяла скареднейшую душу и сердце жестокое и суровое» (Т. 1. С. 365). Придворные в царском дворце «метали» взоры, в коих господствовали хищность, зависть, коварство и ненависть» (Т. 1. С. 254). Жанр «путешествия», выбранный Радищевым, чрезвычайно характерен для сентиментализма. Он берет свое начало от «Сентиментального путешествия» Стерна. Сам Радищев указывал на эту книгу как на один из источников своего произведения. «Первая мысль написать книгу в сей форме пришла мне, читая путешествие Йорика...» Форма, созданная Стерном, могла наполняться самым разнообразным содержанием. По словам Г. А. Гуковского, «от Стерна и традиции, связанной с ним, Радищев взял ряд технических приемов связывания кусков произведения; мы встретим у него и найденную рукопись, и рассказ встреченного в путешествии человека, и экскурсы в воспоминания самого путешественника... Но механизм использован Радищевым вовсе не постерновски и с другими целями. Стиль книги Радищева сложен, но в этой сложности есть своя логика и свое единство. Он связан с материалистическим сенсуализмом философских взглядов писателя. В этой теории познания следует выделить три начала: явления самой действительности, ощущения, как орудие познания, и разум, приводящий в систему многообразные впечатления внешнего мира. Соответственно этому порядку - факт, чувство, мысль - в стиле «Путешествия из Петербурга в Москву» легко прослеживается три пласта, три составляющих его компонента. Первый из них - реально-бытовой - связан с описанием многочисленных явлений, наблюдаемых путешественником. Лексика этого стилистического пласта отличается конкретностью, предметностью, предложения - краткостью, интонации - повествовательным характером: «Карп Дементьич - седая борода, в восемь вершков от нижней губы. Нос кляпом, глаза ввалились, брови как смоль, кланяется об руку, бороду гладит, всех величает: благодетель мой» (Т. 1. С. 265). Или «Я обозрел в первый раз внимательно всю утварь крестьянския избы... Четыре стены, до половины покрытыя так, как и весь потолок, сажею, пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы...» (Т. 1. С. 377). Второй стилистический плаcт - эмоциональный. Он связан с психологической реакцией путешественника или других рассказчиков на те или иные факты и события.
Здесь представлены самые разнообразные чувства: умиление, радость, восхищение, сострадание, скорбь, негодование, Часто употребляются формы обращения, повторы, восклицательные и вопросительные предложения. «Жестокосердый помещик! посмотри на детей крестьян, тебе подвластных. Они почти наги. Отчего? не ты ли родших их в болезни и горести обложил сверх всех полевых работ оброком? Не ты ли несотканное еще полотно определяешь себе в пользу?» (Т. 1. С. 378), Внешним выражением эмоций служат слезы, жесты, мимика: «...прижал его к сердцу» (Т. 1. С. 368), «...поцеловал ее от всего... сердца» (Т. 1. С. 306). В ряде случаев описываются физиологические ощущения, сопутствующие тем или иным переживаниям: «Нечаянный хлад разлиялся в моих жилах» (Т. 1. С. 298); «Почувствовал я быстрый мраз, протекающий кровь мою» (Т. 1. С. 234). Третий пласт - идеологический - содержит размышления автора, в ряде случаев выраженные в пространных «проэктах». В основе этих рассуждений - просветительские идеи: право на самозащиту («Зайцово»), воспитание человека и гражданина («Крестьцы»), законы природы и законы общества («Едрово»), проблема общественного договора и революция («Тверь»). Для этого пласта характерно употребление церковнославянской лексики, длинные периоды, высокая гражданская, патетическая речь. Принципы типизации в «Путешествии из Петербурга в Москву» также обнаруживают живую связь с сентиментализмом, с его сенсуалистской основой. Радищев сосредоточил внимание не на моральных, а на социальных и политических проблемах крепостнического государства. Мыслитель-сенсуалист, он дорожит фактами самой действительности. Этим объясняется и выбор жанра «Путешествия» - описание дорожных, путевых впечатлений, дающих наилучшие возможности для осуществления выбранной задачи. Как добросовестный следователь, Радищев собирает улики против самодержавного государства. Чем больше обличающих фактов, тем убедительнее приговор. Весь обширный материал, все обилие персонажей выступает не только как свидетельство достоверности художественного материала, но и как одна из форм типизации. Здесь типичное представлено множеством персонажей, в массе своей дающих представление о сущности, о социальной природе двух главных сословий тогдашнего русского общества - помещиков и крестьян.

Поэзия

Радищев был не только прозаиком, но и поэтом. Ему принадлежат двенадцать лирических стихотворений и четыре неоконченные поэмы: «Творение мира», «Бова», «Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам», «Песнь историческая». В поэзии, как и в прозе, он стремился проложить новые пути. «Радищев, - писал Пушкин, - будучи нововводителем в душе, силился переменить и русское стихосложение». Пушкин склонен был даже считать стихи Радищева «лучше его прозы». Новаторские устремления Радищева связаны с пересмотром им поэзии классицизма, в котором к концу XVIII в. наблюдается окостенение поэтических форм, в том числе стихотворных размеров, закрепленных за определенными жанрами. Так, похвальные оды писались четырехстопным ямбом и десятистишными строфами. Поэмы и трагедии - шестистопным ямбом с парной рифмовкой (александрийскими стихами). «Парнас окружен ямбами, и рифмы стоят везде на карауле» (Т. 1 С. 353), - жалуется один из героев «Путешествия» в главе «Тверь». Желая расширить ритмические возможности русской поэзии, он предлагает обратиться к стихам с трехсложными стопами, в частности к гекзаметру: «Но желал бы я, чтобы Омир (т. е. Гомер. - П. О.) между нами не в ямбах явился, но в стихах, подобных его, ексаметрах» (Т. 1. С. 352). Интересом к гекзаметру объясняется и историко-литературная статья Радищева о «Тилемахиде» Тредиаковского - «Памятник дактилохореическому витязю». Радищев предлагал также отказаться от рифмы и обратиться к белому стиху. «Долго благой перемене в стихосложении, - сетовал он, - препятствовать будет привыкшее ухо ко краесловию» (Т. 1. С. 353). Введение безрифменного стиха ощущалось им как освобождение русской поэзии от чуждых ей иноземных форм, как возвращение к народным, национальным истокам. Эти теоретические положения Радищев стремился воплотить в собственных поэтических опытах. В своих поэмах он пользовался безрифменным стихом, в лирике обращался к античной метрике, перенося из нее так называемые элегические дистихи, т. е. двустишия, состоящие из гекзаметра и пентаметра («Осьмнадцатое столетие»), дал один из первых образцов в русской литературе сафических строф. Лучшими из его лирических стихотворений являются ода «Вольность» и «Осьмнадцатое столетие», в которых поэт стремится осмыслить движение истории, уловить ее закономерности. Ода «Вольность» написана в период с 1781 по 1783 г., но работа над ней продолжалась до 1790 г., когда она была напечатана с сокращениями в «Путешествии из Петербурга в Москву», в главе «Тверь». Полный ее текст появился лишь в 1906 г. Ода создавалась в то время, когда только что завершилась Американская и начиналась Французская революция. Ее гражданский пафос отражает непреклонное стремление народов сбросить с себя феодально-абсолютистский гнет. Начинает свою оду Радищев с прославления вольности, которую он считает бесценным даром природы, «источником» «всех великих дел». В стране, где подавляющая масса населения находилась в крепостной зависимости, уже сама эта мысль была вызовом существовавшим порядкам. Вольность дается каждому человеку самой природой, считает автор, и поэтому в «естественном состоянии» люди не знали никакого стеснения и были абсолютно свободны: «Я в свет исшел, и ты со мною; // На мышцах нет моих заклеп...» (Т. 1. С. 1). Но во имя общего блага люди объединились в общество, ограничили свою «волю» законами, выгодными для всех, и избрали власть, которая должна следить за строгим их исполнением. Радищев рисует благие последствия такого устройства: равенство, изобилие, правосудие, Религия окружила власть правителя божественным ореолом и тем самым освободила его от ответственности перед народом: «Власть царска веру охраняет,// Власть царску вера утверждает, // Союзно общество гнетут» (Т. 1. С. 4). Монарх превращается в деспота: Чело надменное вознесши, Схватив железный скипетр, царь, На грозном троне властно севши, В народе зрит лишь подлу тварь (Т. 1. С. 4). Утрата свободы пагубно отражается во всех областях жизни общества: пустеют нивы, меркнет воинская доблесть, нарушается правосудие, Но история не стоит на месте, и деспотизм не вечен. В народе растет недовольство. Появляется глашатай свободы. Вспыхивает возмущение. Здесь Радищев резко отличается от европейских просветителей. Руссо в книге «Общественный договор» ограничивается лишь кратким замечанием, что, если монарх, избранный обществом, нарушит законы, народ вправе расторгнуть ранее заключенный с ним общественный договор. В какой форме это произойдет, Руссо не раскрывает. Радищев все договаривает до конца. В его оде народ свергает монарха, судит его и казнит: Возникнет рать повсюду бранна, Надежда всех вооружит; В крови мучителя венчанна Омыть свой стыд уж всяк спешит. Ликуйте, склепанны народы; Се право мщенное природы На плаху возвело царя (Т. 1. С. 5). Не довольствуясь умозрительными доказательствами неизбежности революции, Радищев стремится опереться на опыт истории. Он напоминает об Английской революции 1649 г., о казни английского короля. Отношение к Кромвелю противоречиво. Радищев прославляет его за то, что он «Карла на суде казнил» и вместе с тем сурово порицает за узурпацию власти. Идеалом поэта служит Американская революция и ее вождь Вашингтон. Человечество, по словам Радищева, проходит в своем развитии циклический путь. Свобода переходит в тиранию, тирания - в свободу. Сам Радищев, пересказывая в главе «Тверь» содержание 38-й и 39-й строф, следующим образом поясняет свою мысль: «Таков есть закон природы; из мучительства рождается вольность, из вольности рабство...» (Т. 1. С. 361). Обращаясь к народам, сбросившим с себя иго деспота, Радищев призывает их как зеницу ока беречь завоеванную свободу: О, вы! счастливые народы, Где случай вольность даровал! Блюдите дар благой природы, В сердцах что вечный начертал (Т. 1. С. 14). В России пока еще торжествует деспотизм. Поэт и его современники «влачат» «оков несносно бремя». Сам Радищев не надеется дожить до дня свободы [«Не приспе еще година, //Не совершилися судьбы» (Т. 1. С. 16)], но твердо верит в ее грядущую победу, и ему хотелось бы, чтобы соотечественник, придя на его могилу, сказал: Под игом власти, сей рожденный, Кося оковы позлащенны, Нам вольность первый прорицал (Т. 1. С. 17). По своему стилю ода «Вольность» - прямая наследница похвальных од Ломоносова. Она написана четырехстопным ямбом, десятистишными строфами с той же рифмовкой. Но ее содержание разительно отличается от од Ломоносова. Радищев не верит просвещенным монархам и поэтому объектами его восхваления становятся свобода и возмущение народа против царя. Перед нами разновидность одического жанра XVIII в. - революционно-просветительская ода как одно из явлений просветительского классицизма. С одой «Вольность» тематически связано стихотворение «Осьмнадцатое столетие» (1801). Здесь та же задача - осмысление уроков истории, но пафос произведения иной. Ода «Вольность» создавалась в период подъема революционного движения в Америке и во Франции. Она исполнена твердой веры в торжество освободительных идей. Стихотворение «Осьмнадцатое столетие» написано через шесть лет после окончания Французской революции, не оправдавшей надежд просветителей, после узурпации власти Наполеоном, после тяжелых испытаний, выпавших на долю поэта. Патетические интонации оды «Вольность» сменяются скорбными размышлениями. Оглядываясь на истекшее столетие, Радищев стремится осмыслить в целом эту бурную, сложную, противоречивую эпоху: Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро. Будешь проклято вовек, ввек удивлением всех (Т. 1. С. 127). Обращает на себя внимание та огромная роль, которую автор отводит в этом стихотворении завоеваниям человеческого разума. Перед нами ярко выраженный поэт-просветитель, у которого все исторические явления оказываются следствием или успехов, или заблуждений человеческой мысли. Ложные взгляды творят реакционные режимы, правильные - ведут к свободе и благоденствию. Окидывая взором минувший век, поэт с гордостью указывает на огромные достижения астрономии, физики, создание звездной карты, разложение солнечного луча (спектр), изобретение паровой машины, громоотвода, полеты на воздушном шаре. Человечеству удалось развеять множество «призраков» и ниспровергнуть «идолов», «что мир на земле почитал». Но эти успехи оказались весьма относительными. Победить зло, царящее в мире, не удалось и «осьмнадцатому столетию». Надежды на близкое торжество справедливости и свободы не оправдались. «Счастие и добродетель, и вольность пожрал омут ярый» (Т. 1. С. 127). В этих словах отразился тот кризис, который пережила просветительская мысль после Французской революции. Однако неудачи не приводят поэта в отчаяние. Он не теряет надежды на новые успехи бессмертной человеческой мысли: «Вечна едина премудрость, // Победа ее увенчает...» (Т. 1. С. 128). В конце стихотворения с похвалой упоминаются Петр I, Екатерина II и их преемник Александр. I. Обращение к просвещенному монарху, по всей видимости, объясняется либеральным курсом нового царя, внушившего русскому обществу некоторые надежды после мрачного правления его предшественника - Павла I. Своеобразной разновидностью политической лирики Радищева является его автобиографическое стихотворение, написанное в Сибири по пути к месту заключения: Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду? Я тот же, что и был, и буду весь мой век: Не скот, не дерево, не раб, но человек! Дорогу проложить, где не бывало следу, Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах, Чувствительным сердцам и истине я в страх В острог Илимский еду (Т. 1, С. 123). Стихотворение свидетельствует о том, что ссылка не сломила дух поэта. Он по-прежнему уверен в правоте своего дела и смело защищает свое человеческое достоинство («Не скот, не дерево, не раб, но человек!»). Слова Радищева оказались пророческими. Он действительно прокладывал дорогу революционерам XIX-XX вв., многие из которых разделили его печальную судьбу. В литературе это маленькое произведение прокладывало «след» тюремной, каторжной поэзии декабристов, народовольцев, марксистов. Поэмы Радищева связаны с его интересом к народному творчеству, к национальной и европейской истории. Среди них наиболее примечательна поэма «Бова» (1799-1801). Она должна была состоять из двенадцати песен; из них одиннадцать уже были написаны, но незадолго до смерти Радищев сжег почти завершенное произведение, от которого сохранилась лишь первая песня и обширный план. Содержание поэмы почерпнуто из сказки о Бове королевиче, очень популярной среди народа. Сам Радищев услышал ее, как сообщается в поэме, от своего дядьки Петра Сумы. В классицистической литературе сказка о Бове считалась низкопробным чтивом. Державин с иронией писал о ней в оде «Фелица». Сюжет «Бовы», судя по первой песне, изложен Радищевым в шутливо-эротической манере, идущей, по словам Пушкина, от «Орлеанской девственницы» Вольтера, на которую ссылается и сам автор: «Если б можно Бове // быть похожу... На Жанету, девку храбру» (Т. 1. С. 29). Авторское, субъективное начало выражается не только в свободном обращении с сюжетом народной сказки, но и в многочисленных лирических отступлениях, касающихся разнообразных вопросов, начиная с фактов из жизни самого поэта и кончая политическими событиями конца XVIII в. Радищев написал свою поэму четырехстопным безрифменным хореем. Поэма Радищева была отмечена А. С. Пушкиным. «Характер Бовы, - писал он, - обрисован оригинально, и разговор его с Каргою забавен». Однако в поэме в целом, по мнению Пушкина, недостает еще «народности, необходимой в творениях такого рода». Сам Пушкин в лицейские годы начал писать своего «Бову», в котором следовал Радищеву. Поэма «Песни, петые на состязаниях в честь древним славянским божествам» написана под непосредственным влиянием только что открытого в 1800 г. «Слова о полку Игореве», из которого взят эпиграф к этому произведению. В ней, судя по прозаическому вступлению, должны были выступить на празднике, посвященном Перуну, Велесу, Даждьбогу и другим языческим богам, десять певцов. В своих песнопениях им надлежало прославить богов и доблестных воинов. Радищев успел написать лишь песню первого, новгородского певца - Всегласа, посвященную Перуну и борьбе новгородцев с кельтскими племенами. Славянская мифология в поэме Радищева испытала сильное влияние «баснословных» сборников М. И. Попова и М. Д. Чулкова. По своему типу это произведение входит б круг «богатырских» поэм конца XVIII-начала XIX в. «Песнь историческая» - одно из последних неоконченных произведений Радищева. В ней дан широкий обзор древнего мира - Востока, Греции, Рима. Особенно подробно рассмотрены события римской истории. Содержание поэмы перекликается с ведущей темой оды «Вольность»: борьба вольности с деспотизмом. Много места отведено описанию жестоких и развратных римских императоров - Тиберия, Калигулы, Нерона, Домициана, при которых «одно слово, знак иль мысли - Всё могло быть преступленьем» (Т. 1. С. 105). Появление на троне немногих «добродетельных» монархов не меняло, по мнению Радищева, общего положения, так как не давало гарантии от повторения деспотизма, поэтому наследником великодушного правителя легко становился коронованный злодей.

Публицистические и философские работы

Публицистика Радищева обнаруживает органическое единство с «Путешествием» и направлена против самодержавно-крепостнического государства. В 1782 г. было написано «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске» по поводу торжественного открытия в Петербурге памятника Петру I, выполненного Фальконе. Это событие дает Радищеву возможность высказать свое мнение о деятельности и возможностях «просвещенного» монарха. Оценка Радищева интересна тем, что речь идет не о вымышленном, а о реальном и всем известном лице. Мнение писателя далеко от официального безоговорочного восхищения. Воздавая Петру должное за его преобразовательную деятельность и признавая в нем «мужа необыкновенного... названия великого заслуживающего...» (Т. 1. С. 150), Радищев вместе с тем резко осуждает его за окончательное закрепощение крестьян: «Истребил последние признаки дикой вольности» (Т. 1. С. 150-151). На этой основе Радищев устанавливает своеобразный общий закон, очерчивающий границы возможностей просвещенного монарха: «...нет и до окончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своея власти, седяй на престоле...» (Т. 1. С. 151). Другим образцом публицистики Радищева была «Беседа о том, что есть сын отечества». Речь в ней идет о праве носить «величественное наименование» «патриота», человека, деятельностью своей подтверждающего свою любовь к родине. Высоко ставя это право, Радищев приходит к печальному выводу: подавляющая масса граждан, населяющая Россию, недостойна великого звания сына отечества. Дворяне не могут претендовать на это имя потому, что давно уже превратились в бездельников, способных думать только о своих удовольствиях. Автор рисует портрет щеголя Вертопраха, который «ест, спит, валяется в пьянстве... переодевается, мелет всякий вздор» (Т. 1. С. 216). Рядом с ним изображен вельможа, «попирающий ногами своими всех, кои находятся перед ним» (Т. 1. С 217). С горечью говорит Радищев о крестьянах, которые также не могут пока называться сынами отечества: «Под игом рабства находящиеся недостойны украшаться сим именем»; «Они не суть члены государства, они не человеки», а «движимые мучителем машины, мертвые трупы, тяглый скот» (Т. 1. С. 216). Радищев подводит своего читателя к мысли, которую по вполне понятным причинам он не мог высказать на страницах своей «Беседы»: для того чтобы в обществе появились истинные сыны отечества, необходимо уничтожить крепостничество. В этом вопросе «Беседа» снова перекликается с ведущей идеей «Путешествия из Петербурга в Москву». Философский трактат «О человеке, о его смертности и бессмертии» написан в илимской ссылке. Радищев использовал в нем работы ряда европейских ученых, в первую очередь французских просветителей - Гельвеция, Гольбаха, Вольтера, Монтескье, Дидро, Руссо. Кроме того, он опирался на сочинения Гердера, Адама Смита и других видных мыслителей. При всем том он сохранял полную самостоятельность по отношению к их трудам, вступая подчас с ними в полемику. В книге Радищева ставится один из кардинальных вопросов, разделяющий философов на два лагеря - материалистов и идеалистов: есть или нет у человека бессмертная душа, независимая от его тела? Среди просветителей XVIII в. единого мнения по этой проблеме не было. Радищев стремится быть максимально объективным в решении поставленной задачи. В двух первых частях своей работы он приводит доводы в пользу материалистов, отрицающих бессмертную душу человека, в двух последних - мнение идеалистов. И все-таки, несмотря на стремление к полному беспристрастию, Радищев указывает на то, что доводы материалистов подтверждаются фактами и в силу этого отличаются доказательностью. «...Если мозг и глава нужны для мысления, нервы для чувствования, - пишет он, - то как столь безрассудно мечтать, что без них душа действовать может» (Т. 2. С. 95). Что касается мнения идеалистов, то оно, с точки зрения автора, носит чисто проблематический характер: «...чувствую, что несуся в область догадок, и, увы, догадка не есть действительность» (Т. 2. С. 140 - 141). По словам А. С. Пушкина, Радищев «охотнее излагает, нежели опровергает доводы чистого афеизма». Книга Радищева свидетельствует о его принадлежности к лагерю сенсуалистов-материалистов. «Сила понятия, - пишет он, - познает вещи чувствованием... Рассуждение есть не что иное, как прибавление к опытам, и в бытии вещей иначе нельзя удостовериться, как чрез опыт» (Т. 2. С. 60). Важное место отводится Радищевым «чувствительности», украшающей жизнь человека, благоприятельствующей семейным и общественным его связям: «О чувствительность, о сладкое и колющее души свойство! тобою я блажен, тобою стражду» (Т. 2. С. 55). Память о Радищеве бережно хранили его ближайшие потомки - члены «Общества любителей словесности, наук и художеств», в числе которых были два сына писателя - Николай и Василий Радищевы. Пушкин в черновом варианте стихотворения «Памятник» ставил себе в заслугу, что он «восславил... свободу» «вслед Радищеву». В обстановке заговора молчания вокруг имени Радищева Пушкин написал две статьи: «Александр Радищев», о жизни и творчестве писателя, и «Мысли по дороге», посвященную разбору его «Путешествия». Цензура запретила обе эти статьи. В 1858 г. Герцен издал в Лондоне «Путешествие из Петербурга в Москву». В предисловии к книге Радищева он писал: «Это наши мечты, мечты декабристов». Дашкова Е. Р. Записки 1743-1810. Л., 1985. С. 171
См. об этом: Макогоненко Г. П. Радищев и его время. М., 1956. С. 438-439.
Цит. по: Бабкин Д. С. Процесс А. Н. Радищева М.; Л., 1952. С. 163.
Там же.
Цит: по: Бабкин Д. С. Процесс А. Н. Радищева... С. 167.
См.: Гуковский Г. А. Русская литература XVIII века. С. 460.
Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 298.
Там же.
Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 359.
Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 358.
Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М.; Л., 1958. Т. 13. С. 273.

А. Н. Радищев хотел, чтобы грядущие поколения вспоминали его как первого певца свободы, чтобы они говорили о нём:

Под игом власти сей рожденный,
Нося оковы позлащенны,
Нам вольность первый прорицал.

Это желание сбылось. Имя Радищева неразрывно связано с русским освободительным движением. В. И. Ленин писал: «Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилиям, гнету и издевательствам подвергают нашу прекрасную родину царские палачи, дворяне и капиталисты. Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великоруссов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, революционеров-разночинцев 70-х годов, что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс, что великорусский мужик начал в то же время становиться демократом, начал свергать попа и помещика».
Первая попытка начертать облик А. Н. Радищева была сделана его младшими сверстниками, поэтами «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств» И. П. Пниным и И. М. Борном, в произведениях, написанных на смерть писателя-революционера в 1802 г. Говоря о значении А. Н. Радищева, И. П. Пнин вспоминал о нём как о поборнике истины, друге людей, который хотел вести их к счастливому будущему путём свободы:

То сердце, что добром дышало,
Постиг ничтожества закон;
Уста, что истину вещали,
Увы! - навеки замолчали
И пламенник ума погас;
Сей друг людей, сей друг природы,
Кто к счастью вёл путём свободы,
Навек, навек оставил нас!

В представлении И. П. Пнина жизнь А. Н. Радищева была подлинным подвигом гражданина и верного сына отечества:

Кто столько жертвовал собою
Не для своих, но общих благ,
Кто был отечеству сын верный,
Был гражданин, отец примерный
И смело правду говорил,
Кто ни пред кем не изгибался,
До гроба лестию гнушался,
Я чаю, - тот довольно жил.

Посвятить «слезу сердечную памяти Радищева» призывал друзей И. М. Борн. Гибель в неравной борьбе со злом во имя светлого будущего человечества - такова судьба А. Н. Радищева в представлении Борна: «Он любил истину и добродетель. Пламенное его человеколюбие жаждало озарить всех своих собратий сим немерцающим лучом вечности; жаждало видеть мудрость, воссевшую на троне всемирном. Он зрел лишь слабость и невежество, обман под личиною святости - и сошёл во гроб. Он родился быть просветителем, жил в утеснении - и сошёл во гроб; в сердцах благодарных патриотов да сооружится ему памятник достойный его!».
По условиям цензуры 1800-х годов Пнин и Борн не могли сказать яснее о политическом значении деятельности А. Н. Радищева, об истинной причине его гибели - преследованиях его русским самодержавием. В статье «Гонители земства и Аннибалы либерализма» В. И. Ленин писал: «...манархию заигрывали с либерализмом, то являлись палачами Радищевых...». В. И. Ленин подчёркивает здесь типичность судьбы Радищева.
Многократно останавливаясь на истории русского освободительного движения, В. И. Ленин намечал в нём три периода. Деятели каждого из этих периодов по-разному подходили к оценке значения Радищева, писателя-революционера, признавая в нём своего предшественника.
В первом периоде надо остановиться на оценке Радищева декабристами, Пушкиным и Герценом. Во втором периоде необходимо выделить отзывы о Радищеве Добролюбова, Чернышевского и примыкавших к ним последователей революционных демократов. Плеханов и дооктябрьская большевистская критика в своей оценке Радищева указывали на значение его для русского освободительного движения.
Подлинно всенародное признание стало уделом Радищева, как будет показано ниже, только в советское время.
Остановимся последовательно на рассмотрении оценок Радищева критикой в каждый из указанных периодов.
Декабристы и их молодые сверстники были знакомы с запрещёнными произведениями Радищева («Вольность» и «Путешествие»), распространявшимися в списках вопреки цензурному запрету. О знакомстве с «Путешествием» упоминают декабристы В. Штейнгель и Николай Тургенев. Последний в 1806 г. на балконе дома, расположенного против Таврического сада, размышляет о прошлом веке, о Потёмкине, а от Потёмкина переходит к Радищеву: «Тут приходит мне на мысль «Сон» Радищева, когда он ехал в Москву, - «Езда в Москву».
Молодой Н. Тургенев вспоминает в дневниковой записи 1806 г. «Спасскую полесть», одну из глав «Путешествия», в которой Радищев выступает непримиримым врагом самодержавия. Позднее, в 1817 г., В. Кюхельбекер в статье «Взгляд на нынешнее состояние русской словесности» обращает внимание на значение Радищева как поэта. Он отмечает новаторство автора «Осьмнадцатого столетия» и «Бовы» в русской поэзии: опыты создания стиха без рифм и поиски новых стихотворных размеров.
Более сложной и многосторонней была оценка Радищева А. С. Пушкиным. С юношеских дней до последних лет жизни А. С. Пушкин относился к Радищеву с неустанным вниманием. Ещё в лицее юноше-поэту Радищев, автор сатирической поэмы «Бова», казался Аразцом, с которым он не надеялся сравняться.
В 1817 г. ода «Вольность», а в 1819 г. стихотворение «Деревня» свидетельствуют о пристальном внимании юноши Пушкина к радищевским темам: обличению царя-тирана и позора крепостной неволи, «...вслед Радищеву восславил я свободу» - вспоминал об этих произведениях Пушкин в черновике стихотворения «Памятник» в 1836 г. К началу 1820-х годов юноша Пушкин знал, несомненно, не только издание сочинений Радищева 1807 года, куда не были включены самые замечательные произведения: «Путешествие» и ода «Вольность». Он читал в рукописных списках запрещённые произведения Радищева, как свидетельствует сам в «Послании к цензору» (1822):

Радищев, рабства враг, цензуры избежал,
И Пушкина стихи в печати не бывали;
Что нужды? их и так иные прочитали.

Радищев в это время осмысляется Пушкиным как борец против крепостничества и ближайший его предшественник в фаланге вольнолюбивых поэтов, чьи произведения доходят до читателя, минуя запрет цензуры. Имя Радищева в эти годы для Пушкина неразрывно связано с передовой русской общественной мыслью XVIII в.
В «Заметках по русской истории» (1822) Пушкин указывает на небывалый рост крепостнического гнёта при Екатерине и её попытки подавить всякое проявление вольномыслия и просвещения. Примером этого, по мнению Пушкина, является судьба Новикова, Радищева, Княжнина и Фонвизина. Пушкин полагал, что наследие лучших русских писателей XVIII в. тесно связано с передовой литературой первых десятилетий XIX в. Прочитав в «Полярной звезде» в 1823 г. статью А. Бестужева «Взгляд на старую и новую словесность в России», Пушкин укорял его: «Как можно в статье о русской словесности забыть Радищева? Кого же мы будем помнить? Это умолчание непростительно...»
В 1833-1836 гг., завершив «Историю Пугачёва» и приступив к «Капитанской дочке», Пушкин снова с обострённым интересом возвращается к наследию Радищева. В «Путешествии из Москвы в Петербург» (1833-1835), написанном как будто бы в целях полемики с Радищевым, Пушкин цитирует целыми страницами запрещённую книгу Радищева («Чёрная грязь», «Пешки», «Городня», «Медное», «Вышний Волочек» и др.). А в своих комментариях он подчёркивает жизненность картин крепостничества, которые изображены Радищевым, и для XIX в. Особенно примечателен в этом отношении рассказ Пушкина об известном ему помещике-тиране, убитом крестьянами во время пожара.
Начав издание «Современника» в 1836 г., Пушкин задумывает для своего журнала специальную статью «Александр Радищев», где излагает биографию Радищева и характеризует его творчество. Хорошо понимая условия цензуры 1830-х годов, Пушкин пытается облечь эту статью в форму резкой полемики с Радищевым. Суждения Пушкина о Радищеве в этой статье наполнены кричащими противоречиями. Пушкин то осуждает Радищева, то не может скрыть своего восхищения подвигом писателя-борца. Радищев назван здесь «представителем полупросвещения», обличён в «слепом пристрастии к новизне». Но одновременно Пушкин указывал, что автор «Путешествия» - человек «с духом необыкновенным», который действовал «с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарской совестливостью». Пушкин оценил революционное звучание Радищевского «Путешествия», назвав его «сатирическим воззванием к возмущению». Он оценил и поэтические достоинства од Радищева «Вольность» и «Осьмнадцатое столетие» и отметил справедливость суждений Радищева о Тредиаковском и Ломоносове. Сложность идейной основы статьи Пушкина увеличивается ещё и тем, что по некоторым вопросам (о народном восстании, правительственных реформах и др.) Пушкин вступает в настоящую полемику с Радищевым.
Самым убедительным свидетельством о прогрессивном значении статьи Пушкина «Александр Радищев» является запрещение её цензурой. «Нахожу неудобным и совершенно излишним возобновлять память о писателе и книге, совершенно забытых и достойных забвения», - наложил резолюцию министр просвещения граф С. С. Уваров в 1836 г. При печатании посмертного издания «Сочинений» Пушкина Уваров подтвердил запрещение статьи «Александр Радищев»: «Она, по многим заключающимся в ней местам, к напечатанию допущена быть не может». Царская цензура увидела в статье Пушкина под покровом полемики с Радищевым глубокое уважение к памяти первого русского революционера и попытку ознакомить читателей с его наследием. Двойственность статей Пушкина и его уважение к памяти Радищева отметил в своей рецензии Н. А. Добролюбов, когда 20 лет спустя после смерти Пушкина эта статья появилась, наконец, в печати. До появления в печати биографии А. Н. Радищева, написанной его сыном (П. А. Радищевым), статья Пушкина была единственным источником сведений о жизненном пути Радищева. На основе этой статьи Пушкина написал, например, свой биографический очерк о Радищеве А. И. Герцен в предисловии к лондонскому изданию «Путешествия» в 1858 г.
Цензурный запрет не позволял русским писателям в 1820-1840-х годах с полной ясностью сказать своё мнение о Радищеве. Положение изменилось только с 1857 г., когда за рубежом зародилась русская «...общедемократическая бесцензурная печать с «Колоколом» Герцена во главе ее». А. И. Герцен неоднократно обращается к наследию Радищева. В 1858 г. он печатает в Лондоне текст «Путешествия» в сопровождении своего предисловия и в последующее десятилетие не раз пишет о Радищеве на страницах «Колокола».
С разных точек зрения привлекает Радищев внимание А. И. Герцена. Герцен воссоздаёт, во-первых, биографию Радищева, размышляет об истоках «Путешествия», о месте Радищева в истории русской литературы и русском освободительном движении. Верность убеждениям, готовность на смерть, но не на примирение с произволом и крепостничеством - вот что делает память Радищева драгоценной для Герцена. Рассказав об обстоятельствах его гибели, Герцен восклицает: «Не ужасно ли всё это? Как же может память этого страдальца не быть близка нашему сердцу!»
Гибель Радищева в понимании Герцена была предуказана попыткой писателя-одиночки вступить в неравное единоборство с самодержавием и крепостничеством - автор «Путешествия» был сослан в Сибирь: «И это всё, не было ни общности действия, ни последовательности, ни сплочённости сил, ни организации». На, трагическую одинокую гибель были обречены передовые люди конца XVIII в.: они «гибли в праздности, окружённые безучастием, ненавистью, непониманием. Новиков сидел в крепости, Радищев - в Илимске».
Но и после смерти Новиков и особенно Радищев продолжали казаться самодержавию сильными врагами; на их произведения, даже на упоминание их имени был наложен суровый и многолетний запрет: «Печальная и старая история! Наши святые, наши пророки, наши первые сеятели, первые борцы, погибшие в неравной борьбе, начинают подымать головы из глубины своих могил, где они лежали под печатями императорской полиции. Это наводит на размышления; но такова в конце концов участь всех предтечей», - писал А. И. Герцен.
Значение А. Н. Радищева А. И. Герцен видит в том, что его произведения «в противоположность консервативной дворянской публицистике XVIII века (кн. Щербатов) целиком обращены к будущему.» А. Радищев смотрит вперёд... его идеалы... - это наши мечты, мечты декабристов... Что бы он ни писал, так и слышишь знакомую струну, которую мы привыкли слышать и в первых стихотворениях Пушкина, и в «Думах» Рылеева, и в собственном нашем сердце».
Герцен указывал на глубокое внимание Радищева к горю и страданиям народа, на громкий протест писателя против самодержавия и крепостного права: «Он (Радищев) едет по большой дороге, он сочувствует страданиям масс, он говорит с ямщиками, дворовыми, рекрутами, и во всяком слове его мы находим с ненавистью к насилию громкий протест против крепостного состояния...»
Радищев дорого заплатил «за то, что пожалел чёрную Русь...». «Энергический и смелый, он один поднял голос протеста», - писал Герцен.
Герцена-публициста привлекало также творческое своеобразие «Путешествия», в котором он справедливо видел соединение протеста, глубочайшей эмоциональной взволнованности с юмором и сатирой. «Юмор его (Радищева) совершенно свеж, истинен и необыкновенно жив», - характеризует Герцен писательскую манеру Радищева.
А. И. Герцен правильно оценил Радищева как первого писателя-революционера, намного опередившего современников, проложившего новые пути в русской публицистике и литературе.
Несмотря на жесточайший цензурный гнёт, критики - революционные демократы не считали возможным обойти молчанием имя Радищева в своих обзорных характеристиках русской жизни и литературы в XVIII столетии. Н. А. Добролюбов коротко говорит о «Путешествии» Радищева, характеризуя русскую литературу 1770-1790-х годов. Он указывает на усиление преследования всякого проявления «свободоязычия» на примере Новикова и Фонвизина, прослеживает изменение законодательства о печати в 1780-1790 гг. от указа об открытии вольных типографий (1783) до учреждения цензуры (1796).
Говоря о Радищеве, Добролюбов отмечает, что его «Путешествие» намного опередило своё время: «Состояние тогдашнего русского общества вовсе не было таково, чтобы в нём могло развиться что-нибудь серьёзно опасное для существующего порядка. Книга Радищева составляла едва ли не единственное исключение в ряду литературных явлений того времени, и именно потому, что она стояла совершенно одиноко, против неё и можно было употребить столь сильные меры. Впрочем, если бы этих мер не было, всё-таки «Путешествие из Петербурга в Москву» осталось бы явлением исключительным, и за автором его последовали бы, до конечных его результатов, разве весьма немногие». Не имея возможности цитировать запрещённую цензурой книгу Радищева, Добролюбов останавливается на «Отрывке Путешествия в***», напечатанном в «Живописце» под инициалами И. Т.
Н. Г. Чернышевский противопоставляет Радищева русским дворянам XVIII в., которые жили по традиции, не задумываясь о политических и моральных принципах. «Новиков, Радищев, - писал Чернышевский, - ещё, быть может, несколько человек одни только имели тогда то, что называется ныне убеждением или образом мыслей». Чернышевский не случайно сопоставлял или объединял имена Новикова и Радищева. Безбоязненная стойкость убеждений Радищева и Новикова, преследование обоих царским правительством - вот что привлекало к ним сочувствие революционеров-демократов.
Несмотря на повторное цензурное запрещение печатать произведения А. Н. Радищева, в 1860-х годах, сочувственные отзывы о нём попадали порой на страницы печати. В мартовском номере журнала В. Р. Зотова «Иллюстрация» за 1861 год были напечатаны портрет А. Н. Радищева, изображение дома в Илимске, где писатель прожил с семьёй пять лет в ссылке (по эскизу сына писателя П. А. Радищева), и анонимная статья, в которой была коротко изложена биография писателя в сопровождении явно сочувственной оценки. Как было выяснено недавно А. П. Могилянским, автором этой статьи является даровитая писательница 60-х годов С. Д. Хвощинская (псевдоним Иван Весеньев). С первых же слов писательница ясно определяет своё отношение к Радищеву: «В числе замечательных личностей, появлявшихся у нас в конце прошлого столетия, бесспорно занимает одно из первых мест писатель и публицист Радищев», беспощадный враг крепостного права и обличитель дворянства. С. Д. Хвощинская указывает на актуальность для передовых русских людей 60-х годов вопросов, поставленных Радищевым: «Кажется, что его голос раздаётся между нами, когда, после целого иолустолетия, многие из его мыслей обратились в животрепещущие, деятельно разрабатываемые вопросы настоящего времени». Из автографа статьи мы узнаём, что писательница первоначально хотела завершить её указанием на уважение к памяти Радищева со стороны деятелей революционной Франции XVIII века: «Замечательно, что во время французской революции бюст Радищева был поставлен в Пантеоне».
Более отчётливая и развёрнутая характеристика «Путешествия» Радищева стала возможной в легальной печати после снятия цензурного запрета с книги Радищева (30 марта 1868 г.). Этим не преминул воспользоваться последователь и соратник революционных демократов М. А. Антонович. В 1865 г. М. А. Антонович резко выступил на защиту методологических основ работы Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Следуя за Чернышевским, Антонович считал, что художник не только воспроизводит, но и судит действительность.
Он утверждал, что «первая задача искусства есть воспроизведение действительности с целью эстетического наслаждения, а вторая - уяснение воспроизводимой действительности; с этой второй задачей тесно связана и третья, по которой искусство может возвышаться до роли критика и судьи воспроизводимых им явлений». Именно с этой точки зрения шесть лет спустя М. Антонович остановился на подробной характеристике Радищева в предисловии ко второму изданию восьмого тома «Истории восемнадцатого столетия» Ф. К. Шлоссера.
Антонович отметил типичность картин крепостного быта, изображённых Радищевым («возмутительные, обыкновенные картины крепостничества»), непримиримость Радищева в борьбе за свободу слова в отличие от либеральных публицистов 1870-х годов и понимание им социальной обусловленности цензуры.
Антонович резко противопоставил своё истолкование идейного наследия Радищева либералам А. Н. Пыпину, В. В. Андрееву, изображавшим автора «Путешествия» только как борца за уничтожение крепостного права, чьи идеалы будто бы осуществились в реформе 19 февраля 1861 года. С этой целью Антонович противопоставил друг другу Новикова и Радищева, подчеркнув, что идейная основа «Путешествия» не исчерпывается обличением ужасов крепостничества, а философское мировоззрение обоих деятелей в корне различно: «Радищев руководился не мистическими возбуждениями и навеянною мистицизмом любовью к ближним, как Новиков, а светлыми и трезвыми воззрениями, глубоко продуманными и прочувствованными: Новиков видел, что его ближние, не имея просвещения, бедствуют, потому старался помочь им благотворительностью, доставлением средств к просвещению; Радищев же видел и понимал страдания своего отечества и полагал главную причину их не в невежестве или бедности, а в других неблагоприятных обстоятельствах, заключающихся в самом общественном строе, и был уверен, что с устранением их скорее исчезнут и невежество и бедность...
Новиков был моралист, имевший в виду улучшение судьбы личности, а Радищев - публицист, стремившийся к улучшению общества, общественного строя». Антонович указывал на актуальность «Путешествия» и для России 1870-х годов: «Путешествие» Радищева есть замечательное произведение даже для нашего времени».
Отметив несостоятельность попытки представить Радищева мистиком, Антонович указывал на громадный интерес Радищева к социально-политической проблематике: «Большая часть «Путешествия» посвящена рассуждениям в области политической и общественной философии; обо всех предметах сказано здесь последнее слово философии XVIII века. Здесь вы найдёте рассуждения о семейной жизни, о родительской власти, об отношениях между родителями и детьми, о воспитании, об отношении к женщинам, об основании, цели и идеале гражданских обществ, о власти, о правосудии, о кредите, банкротствах, русском ехидном купечестве, наконец, больше всего о свободе во всех её видах. Крепостное рабство возмущало его до глубины души». Антонович выделяет затем в проблематике «Путешествия» борьбу Радищева за свободу слова (глава «Торжок»), останавливает внимание на идеале общества и государства в представлении Радищева (глава «Хотилов») и особенно подробно останавливается на разоблачении Радищевым мрачной изнанки «блестящего и громкого» «катерининского царствования (глава «Спасская полесть»). Можно с полным правом признать, что в истолковании идейного наследия Радищева Антонович явился продолжателем революционно-демократических традиций Герцена, Добролюбова и Чернышевского.
В конце 60-х и начале 70-х годов «Путешествие» продолжает оставаться под запретом. На основании формального снятия запрещения 30 марта 1868 г. П. А. Ефремов в 1872 г. при книжном магазине Черкесова напечатал «Путешествие», в количестве 1985 экз., в двух томах. Однако почти весь тираж (1960 экз. из 1985) был уничтожен 11 июля 1873 г. «посредством обращения в бумажную массу» по специальному решению Комитета министров.
Как и ранее, в последнюю четверть XIX в. наследие Радищева продолжает оставаться почти под полным запретом. Читатель получает за 25 лет только два новых издания «Путешествия». Одно из них снова напечатано за границей нелегально в 1876 г. в Лейпциге, в издании Каспровича.
На подъёме революционного движения в 1902 г. царское правительство ещё один раз уничтожило издание «Путешествия» Радищева (изд. Картавова), но не сочло возможным запретить печатание статей о Радищеве, в связи со столетием со дня его смерти. Радищев в эти годы воспринимается как провозвестник близкой революции, раскаты которой ощущались всё явственней современниками. Печать и легальная, и подпольная в 1900-е годы многократно говорила о Радищеве, как о первом русском писателе-борце за свободу. Революция 1905 года сняла долголетний запрет с «Путешествия»; оно смогло, наконец, быть напечатанным в России в изданиях, предназначенных для широкого читателя.
Тотчас последовала попытка использовать «Путешествие» для антиправительственной агитации в легальной печати. Отрывок из главы «Спасская полесть» был перепечатан в декабрьском номере журнала «Пулемёт» Н. В. Шебуева за 1905 год под заглавием «Сон Радищева», с иллюстрациями И. Грабовского из истории современного русского революционного движения. Это подчёркивало политическую остроту и злободневность обличений самодержавия Радищевым и для периода первой русской революции.
К 1900-м и 1910-м годам относятся приведенные выше высказывания В. И. Ленина о Радищеве (1901-1914). По идейной значимости исключительный интерес представляют строки, посвященные Радищеву в дооктябрьской большевистской печати.
Имя Радищева мы находим в первом же номере ленинской «Искры» в декабре 1900г., где Радищев назван среди лучших сынов отчизны, замученных и преследуемых правительством: «Погляди, сколько лучших сынов твоих (народа) томятся в застенках. Новиков и Радищев, Пушкин и Лермонтов, Герцен и Лавров, Белинский и Чернышевский, тысячи менее талантливых, но не менее любящих родину, подверглись гонению «правды ради». К имени Радищева возвратились петербургские большевики в январе 1903 г. в листовке, посвященной 200-летию подневольной печати, где автору «Путешествия» было уделено немалое внимание как первому подлинному борцу за свободу русского слова: «Там, где есть ещё самодержавие, не может быть свободы мысли и слова. Вместе они не могут ужиться. Выход из положения может быть только один, и это давно уже поняли все честные, правдивые, свободные писатели. Первым это понял писатель Радищев, 100 лет тому назад.
Он написал книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», в которой описал бедствия крепостного крестьянства, виденные им по пути, описал злоупотребления и грабежи правительственных чиновников.
Зная, что ему ни за что не позволят опубликовать эту книгу открыто, он сам собственными руками напечатал её в своей потайной типографии и распространил её в публике. Это была первая книга на русском языке, не осквернённая цензурой, первая революционная попытка взять силою ту свободу слова, которую царское самодержавие отняло у русского народа».
50 лет спустя, указывалось далее, Герцен за границей начал издание первого русского революционного журнала «Колокол», который «разбудил спящую Россию... Путь был указан». Если листовка 1903 г. называла Радищева первым писателем, пытавшимся силой взять у правительства свободу слова, то несколько лет спустя большевистская газета «Путь правды» напоминала своим читателям имя Радищева и отмечала, что в «ускорении падения крепостного права самоотверженная работа русской литературы не могла не сыграть своей роли».
Одним из последних выступлений дооктябрьской большевистской печати о Радищеве была статья М. С. Ольминского в 1915 г., где Радищеву было уделено большое внимание как «первому в России горячему борцу против цензуры». На фоне этих высказываний большевистской печати следует остановиться на оценке Радищева Горьким и Плехановым.
А. М. Горький говорит о Радищеве в конспекте курса «Истории русской литературы», подготовленном на Капри в 1908-1909 гг. Останавливаясь на характеристике Радищева в этом курсе, Горький неправильно осветил значение Радищева, видя в нём «основоположника дворянского либерализма», а не революционера - предшественника декабристов и революционеров-разночинцев, как называл его В. И. Ленин.
Горький явно преувеличивал также влияние на Радищева французских философов-просветителей. Как правильно указывал А. М. Еголин, эти ошибки пролетарского писателя объясняются «непониманием Горьким в этот период некоторых вопросов революционной борьбы пролетариата и уровнем тогдашней литературной науки». Но Горький правильно указал в конспекте на значение роста революционного движения в России 1770-х годов в формировании идеологии Радищева («1771 - год чумы, - 1775 год - год бунта олонецких заводских крестьян... время Пугачёва»), затем он подчеркнул правдивость картин крестьянской жизни в «Путешествии» («знание быта крестьянского»), гневное обличение господствующих классов и закончил характеристику Радищева такими словами: «Радищев... первый увидал всё безобразие, всю тяжесть и бесправие, угнетавшие русское крестьянство».
Г. В. Плеханов замышлял писать о Радищеве ещё в 1888 г., когда задумывал книжку «Правительство и литература в России» - мартиролог русской литературы, по его определению. Он осуществил это в 1900 г. в речи, посвященной 75-летию со дня восстания декабристов, и в «Истории русской общественной мысли» (1912-1917), где Радищеву уделена специальная глава, к сожалению, не законченная.
Говоря о предшественниках декабристов в речи 1900 г., Г. В. Плеханов на первое место ставил Радищева, считая его «самым ярким представителем освободительных стремлений нашего восемнадцатого века», и подчёркивал его ненависть к крепостному праву и царской власти. Позднее в «Истории русской общественной мысли» Г. В. Плеханов ставит себе целью не только воссоздать биографию Радищева, но и проследить формирование его политических воззрений, начиная с 1770-х годов (Примечание к переводу книги Мабли, Письмо другу, Житие Ушакова, Беседа о том, что есть сын отечества), и впервые устанавливает, что ещё до появления «Путешествия из Петербурга в Москву» «Радищев довольно полно и последовательно изложил в печати свои революционные взгляды».
Г. В. Плеханов впервые сопоставлял философские основы мировоззрения и этику Радищева с наследием русских революционных демократов Добролюбова и Чернышевского: «Радищев явился у нас первым в ряду тех передовых учителей жизни, между которыми такое видное место заняли потом Чернышевский и Добролюбов. Сходство его практических правил с правилами, выработанными этими последними, тем более достойно внимания, что в теории он весьма часто опирался на посылки, имевшие очень много общего с философскими посылками Чернышевского и Добролюбова».
В частности, Плеханов сравнивает наставления крестецкого дворянина из «Путешествия» с теорией разумного эгоизма, развёрнутой Чернышевским в романе «Что делать?»
Черновые материалы к незавершённой части главы XIII показывают, что Г. В. Плеханов предполагал остановиться на характеристике Радищева как русского философа-материалиста и показать отличие воззрений Радищева по вопросу об освобождении крестьян от писателей XVIII в. (например, Капниста). Но эти замыслы остались незавершёнными.
К методологическим недостаткам этой главы «Истории русской общественной мысли» Плеханова следует отнести то, что автор явно преувеличил влияние западноевропейской философии на Радищева, почти не показал связи проблематики и идеологии произведений Радищева с русской действительностью XVIII в. и считал Радищева писателем-сентименталистом. Эти ошибочные воззрения на значение Радищева были преодолены в советское время.
Не прошло и года со времени победы Великой Октябрьской социалистической революции, как Совет Народных Комиссаров принял декрет в феврале 1918 г. «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской социалистической революции». Список новых памятников в приложении к этому декрету, подписанному В. И. Лениным, начинался именем Радищева.
22 сентября 1918 г. на Дворцовой площади революционного Петрограда был открыт памятник Радищеву (работы скульптора Шервуда). В эти дни советские газеты, наряду с известиями с фронта гражданской войны, помещали статьи памяти Радищева. Советская печать 1918 г. ценила в Радищеве провозвестника революции: «Он предвидел революцию, верил в неё и призывал народ к борьбе за вольность... Теперь желания Радищева сбылись - русский народ свободен. Помня о своём великом соотечественнике, русский народ воздвигает ему сегодня памятник».
«Первым пророком и мучеником революции» назвал Радищева в своей речи на открытии памятника Народный комиссар просвещения А. В. Луначарский. Памятник Радищеву был первым в серии монументальной пропаганды, задуманной В. И. Лениным. А. В. Луначарский так передаёт слова В. И. Ленина об этом: «Ставьте как можно скорее, хотя бы пока в непрочном материале, возможно больше памятников революционерам и тем мыслителям, поэтам, которых не хотела чтить буржуазия за свободу их мысли и прямоту чувства. Пусть изваяния предшественников революции послужат краеугольными камнями в здании трудовой социалистической культуры».
В этой речи А. В. Луначарский, подчёркивая подлинную революционность Радищева, говорил: «...он прямо грозит самодержавию, он зовёт к борьбе с ним всяким оружием и радуется плахе для царей».
В славные годы гражданской войны такое восприятие образа Радищева было типичным. Нередко именно такую характеристику его слышали из уст комиссара партизаны и красноармейцы, сражавшиеся за молодую Советскую республику. Вот, например, как вспоминает об этом С. Е. Жмуров, старый коммунист, житель села Илимска, где Радищев провёл некогда годы ссылки: «Впервые я услыхал о Радищеве от нашего комиссара. Это было в партизанское время. Подходили мы тайгой к Илимску. Только что бой с колчаковцами выдержали. Сидим у костра. Ночь тёмная, глаз выколи. Вот тут нам комиссар рассказал о том, что в наши края был выслан при царице Екатерине великий революционер Радищев, о том, как он боролся за свободу, против эксплуататоров.
И сейчас помню слова нашего комиссара. «Радищев предсказывал великое зарево свободы», - говорил он. И комиссар на память прочёл слова из книги Радищева: «Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую: зрю сквозь целое столетие».
«Борец за народное счастье, - продолжал комиссар, - Радищев видел людей будущего, строящих свою радостную жизнь, смелых, дерзновенных, полных любви к своему народу, к Родине».
Советская печать и деятели Советского государства многократно обращались к вопросу о значении наследия Радищева. В 1937 г. «Правда» в связи со 135-летием со дня смерти Радищева поместила о нём статью. В 1940 г. «Правда» поместила статью Е. Ярославского к 150-летию со дня выхода в свет «Путешествия из Петербурга в Москву». В этой статье Е. Ярославский говорит об отличии Радищева от дворян-революционеров; он отмечает, что «Радищев был последовательным революционным демократом XVIII столетия».
Говоря о политико-воспитательном значении книги Радищева, Е. Ярославский обращает внимание на путешествие, предпринятое ленинградскими пионерами по маршруту, описанному Радищевым: «Поучительная картина! Теперь это был путь от Ленинграда до Москвы, путь от первого города революции до центра социалистического государства, путь по социалистическим городам и колхозным сёлам». Такие путешествия по маршруту Радищева стали теперь широко распространёнными.
Говоря о значении Радищева в наши дни, Е. Ярославский писал, опираясь на высказывание В. И. Ленина: «Советский народ должен знать, что в воспитание революционных поколений, которые расшатали царскую монархию, внёс свою заметную долю революционный просветитель конца XVIII века, «рабства враг» А. Н. Радищев».
С новой стороны подошёл к вопросу о ценности наследия Радищева М. И. Калинин. Он видит в Радищеве первого представителя новой революционной морали, противостоящей морали господствующих классов. Ненависть к эксплуататорам, любовь к народу, любовь к родине - таковы, указывает М. И. Калинин, основы этой новой морали. В этой связи совершенно естественно М. И. Калинин остановился на педагогических воззрениях Радищева (глава «Крестцы» в «Путешествии»), отмечая, что «мысли Радищева о воспитании и по сей день могут считаться прогрессивными». Наконец, иллюстрируя мысль, что социалистическая культура создаётся на основе всего передового, лучшего наследия человеческого ума и гения, М. И. Калинин обращал внимание на тиражи в десятки и сотни тысяч экземпляров, которыми выходят в свет произведения Радищева, наряду с произведениями других классиков в области философии и литературы.
С большим подъёмом было отмечено в 1949 г. двухсотлетие со дня рождения Радищева. «Правда» поместила в этот день передовую сяйвию «Подвиг служения народу», в которой писала о великих заслугах Радищева и его всенародном признании в советское время. «Имя Радищева, когда-то знакомое лишь узкому кругу передовых деятелей интеллигенции, ныне известно каждому грамотному человеку, каждому гражданину социалистической Родины. Его литературные и философские труды нашли широкое распространение, переведены на десятки языков народов СССР», - писала «Правда».
Действительно, в течение 1949 г. только на русском языке вышло четыре издания избранных сочинений Радищева, многие из его произведений были переведены на языки народов СССР. Жизни и творчеству Радищева за 1949 год было посвящено 24 книги, 60 журнальных и свыше 130 газетных статей. Примечательно, что книги, посвященные Радищеву, выходили в 1949 г. не только в Москве и Ленинграде, но также и во многих других городах (Ворошиловград, Воронеж, Нальчик, Новосибирск, Пенза, Псков, Саратов, Ташкент, Томск).
Учителю-словеснику из этой многочисленной юбилейной литературы следует в первую очередь обратить внимание на несколько книг.
Большой интерес представляет биография Радищева, изложенная М. В. Муратовым. Книга написана легко, увлекательно и снабжена огромным количеством документальных иллюстраций.
Мировоззрение Радищева наиболее полно и разносторонне освещено М. А. Горбуновым, причём преимущественное внимание уделено характеристике общественно-политических взглядов Радищева и их воздействию на дальнейшее развитие русской общественной мысли.
В изучение Радищева-писателя много нового внёс Г. П. Макогоненко; он особенно останавливается на вопросе о связи произведений Радищева с русской исторической действительностью и внимательно прослеживает путь Радищева-писателя. Вопросам об идейной связи Радищева с его современниками, о влиянии Радищева на «Общество друзей словесных наук», на молодого Крылова, о распространении радищевских идей в обширной подпольной рукописной литературе на рубеже XVIII-XIX вв. посвятил своё интересное и содержательное исследование В. Орлов.
Из многочисленных рецензий на издания текстов и исследования следует выделить две обзорные рецензии (С. Александрова и Н. Степанова) и развёрнутую рецензию В. Евграфова.
В. Евграфов подробно охарактеризовал мировоззрение Радищева и указал на решающее значение пугачёвского восстания в формировании социально-политических взглядов автора «Путешествия» и «Вольности». Знакомство с этими новыми материалами позволит учителю-словеснику при прохождении творчества Радищева обогащать свои уроки, опираясь на последние достижения советского литературоведения.
Двухсотлетие со дня рождения Радищева стало подлинным праздником советской социалистической культуры. В Москве, Ленинграде и других центрах страны были проведены торжественные заседания общественных организаций и научных учреждений, по всей стране прошли митинги, было устроено много выставок, прочитано десятки тысяч лекций. В селе Верхнее Аблязово, на родине писателя, ещё в 1943 г. был открыт Мемориальный музей Радищева, созданный руками колхозников. К двухсотлетию со дня рождения писателя в 1949 г. экспозиция музея была реорганизована и значительно пополнена под руководством сотрудников Государственного литературного музея в Москве.
В юбилейные дни жителей Верхнего Аблязова приветствовали представитель Всесоюзного комитета по проведению двухсотлетия со дня рождения А. Н. Радищева проф. Д. Д. Благой, представитель Академии наук СССР проф. М. К. Добрынин, делегат правления Союза советских писателей П. Замойский. На месте дома, где жил Радищев, был торжественно открыт обелиск из красного гранита, украшенный барельефом Радищева. В юбилейных радищевских торжествах в селе Верхнее Аблязово приняло участие более семи тысяч человек. Так почтил свободный советский народ светлую память русского революционера-писателя. «Оглядываясь назад, в далёкое историческое прошлое, наш народ с величайшим уважением произносит имена тех, кто помог ему в борьбе против ненавистных угнетателей, кто дал ему пример мужественного служения народу», - писала «Правда» 31 августа 1949 г.
«Руководители революционных рабочих всех стран, - говорит товарищ Сталин, - с жадностью изучают поучительнейшую историю рабочего класса России, его прошлое, прошлое России, зная, что кроме России реакционной существовала ещё Россия революционная, Россия Радищевых и Чернышевских, Желябовых и Ульяновых, Халтуриных и Алексеевых. Всё это вселяет (не может не вселять!) в сердца русских рабочих чувство революционной национальной гордости, способное двигать горами, способное творить чудеса».
Певец вольности, враг рабства и самодержавия - таким запечатлен образ Радищева в русской критике. Каждый период её развития открывал новые ценности в наследии Радищева.
После Великой Октябрьской социалистической революции пришла пора всестороннего углублённого изучения и подлинного понимания Радищева освобождённым советским народом. Стало явью то счастливое будущее навеки свободных от гнёта людей, которое сквозь «густую завесу времени» видел этот певец вольности, и он уверенно говорил, обращаясь к современникам и потомкам: «Не мечта сие... - я зрю сквозь целое столетие».
В. Кузьмина.

«Житие Федора Васильевича Ушакова» (1789). Для того чтобы защищать свободу, нужно быть общественно активным человеком, способным, когда это необходимо, возглавить протест против деспотии. В «Житии Федора Васильевича Ушакова», сюжетом которого является биография друга его юности, Радищев создал образ такого выдающегося человека, отличавшегося «твердостью мыслей и вольным оных изречением», воодушевленного «негодованием на неправду».

Радищев, испытавший сильное влияние философии Просвещения, сделал из нее крайние и бескомпромиссные выводы. В его время почти все образованные люди читали произведения французских философов. Почему

бенно ранимой, особенно возбудимой совестью. Его нравственные идеалы и культура чувств были столь высоки, что он воспринимал насилие, нарушение свободы как личную свою беду и переживал как незаслуженно нанесенную ему личную обиду, испытывая нестерпимо острую боль.

«Путешествие из Петербурга в Москву» (1790).

В этом духе он и начинает главное свое сочинение - «Путешествие из Петербурга в Москву», подчеркивая, насколько лично, как человек, потрясен увиденным вокруг: «Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена стала. Обратил взоры во внутренность мою и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взира-

но всякому соучастником быть во благоденствии себе подобных» .

Это стремление к сочувствию, состраданию сделало Радищева философом, гражданином и писателем. Оно определило и жанр сочинения - «путешествие», широко распространенный в сентиментализме. «Путешественник» может естественно обозреть все места, которые

встречаются ему на пути, и от первого лица эмоционально приподнято рассказать о том, что он увидел и что поразило его воображение. Однако чувствительность Радищева по сравнению с сентименталистами и их вождем Карамзиным носила резко радикальный и социально конкретный характер.

Все главы книги - от «Софии» до «Спасской полести» - пронизаны одной идеей: в России закон спит и царит беззаконие. Это беззаконие противоречит всем «естественным законам», от природы данным человеку. Закон в стране не соблюдает никто - ни ямщики и мелкие чиновники, ни наместники и сановники. У русского человека нет «личной сохранности», «личной вольности», «собственности». Может быть, иначе обстояло бы дело при просвещенном государе? В главе «Спасская полесть» нарисована картина (вторая часть «сна»), в которой беззаконие не исчезает. Но, может быть, помогут частные меры и реформы или стихийные бунты крестьян? Радищев и на этот вопрос отвечает отрицательно. Он приходит к выводу, что все дело в монархии, в самом принципе единодержавного правления, а избавление от самодержавия относит к отдаленному будущему.

Пока существует самодержавие, всегда есть угроза, что оно непременно станет деспотией или тиранией. Екатерина II мыслила себя просвещенной императрицей, но каково при ней живется крепостному крестьянству и другому простому люду («Любани»)? Под «страданиями человечества» Радищев понимал участь крепостного крестьянства. Он был убежденным противником «рабства в России». Многие главы «Путешествия...» («Хотилов», «Зайцево», «Едрово», «Любани») проникнуты, с одной стороны, сочувствием к крестьянам, с другой - беспощадной критикой екатерининского царствования, в котором «две трети граждан лишены гражданского звания и частию в законе мертвы», одна треть представляет собой «зверей алчных, пиявиц ненасытных».

Ужасающие и вопиющие картины произвола и беззакония, нарисованные Радищевым, должны были воздей-

Объявление о продаже крепостных в газете «Московские ведомости». 1797 г.

что социальный инстинкт внушит дворянам мысль о неизбежном возмездии со стороны народа. Поэтому писатель призывал дворян отказаться от сословных привилегий, употребить все свое влияние на восстановление «природного всех равенства». Именно этими качествами - повышенной эмоциональностью в обрисовке русской жизни и горячим желанием ее изменить - объясняется высокий дидактико-патетический стиль, свойственный « Путешествию...».

Дворяне игнорировали «уроки» Пугачева и Радищева. Им были непонятны мысли писателя-философа, побуждавшие к интеллектуальному напряжению. Радищев не изменил своим убеждениям, и его писательское перо все более крепло. Один из его лирических шедевров«Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?..» (1791), согретый глубоким личным чувством, лишен и учительной интонации, и проповеднического тона, и архаической лексики.

Не менее глубокой была элегия «Осьмнадцатое столетие» (1801-1802), в которой Радищев подводил трагический итог прошедшему блестящему веку Просвещения, сыном которого он был. Пушкин назвал эту элегию лучшим поэтическим произведением Радищева и восхищался «стихами, столь замечательными под его пером». «Вослед Радищеву» он славил свободу в оде «Вольность», поспорил с ним в «Путешествии из Москвы в Петербург». Мысли Радищева волновали Пушкина в течение его жизни, и это лучшее доказательство того, что критический писательский пафос писателя-сентимента-

листа1 с течением времени не угас. Слово Радищева о свободе и «естественных правах» человека, о сочувствии ближним и соучастии к людям никогда не умрет, потому что оно входит в состав непреходящих нравственных ценностей всего человечества.

1. Где учился А. Н. Радищев? Какими науками и чьими сочинениями увлекался он в Лейпциге?

2. За что писатель был сослан в Илимский острог? Где служил писатель до и после ссылки? В чем состояла его неуступчивость в Комиссии составления законов?

3. В какой оде Радищева прозвучала идея возмездия тиранам?

4. Какими словами писатель выразил удивление и потрясение человека и гражданина увиденным во время путешествия («Путешествие из Петербурга в Москву»)?

5. Какими произведениями Радищева восхищался Пушкин и что ценил в них?

6. Познакомьтесь с текстом «Путешествия из Петербурга в Москву», проанализируйте одну из глав (на выбор) или подготовьте к инсценированному чтению один из диалогов.

7. Что в диалоге с крестьянином («Любани») поразило автора «Путешествия...» и какие мысли вызвало впоследствии? О чем говорят слова крестьянина: «Видишь ли, одна лошадь отдыхает, а как эта устанет, возьмусь за другую...»?

8.Литературовед В. А. Западов пишет: «Все главы от «Софии» до «Спасской полести» объединяет сквозная тема закона и всеобщего беззакония. Беззаконие царит на всех ступенях общества; вопреки законам поступают все - от ямщика и мелкого чиновника до наместника и ближайших помощников государя». Найдите примеры этому в «Путешествии...».

9. Какие произведения XVIII века Вы назвали бы великими

и таланту какого писателя этого века можно «дивиться»?

1 Писатель-сентименталист главнейшей особенностью «человеческой природы» объявляет чувство. Определение сентиментализма см. во второй части учебника в «Кратком словаре литературоведческих терминов» на с. 342.

Николай Михайлович К А Р А М З И Н

По многосторонности дарований - поэт, прозаик, историк, реформатор русского литературного языка, журналист, общественный деятель - Н. М. Карамзин сродни Ломоносову и просветителям, подобным Вольтеру, Дидро, Руссо. Его влияние на русскую общественную мысль, русскую литературу и отечественную историю необыкновенно велико.

Н. М. Карамзин родился 1 декабря 1766 года в дворянской семье, под Симбирском. Его детство прошло в имении отца селе Знаменское, на берегах «священней-

и воспитание получил в частном пансионе в Симбирске, затем в московском пансионе профессора И. М. Шадена (1775-1781) и в Московском университете, посещая лекции. Увлекаясь гуманитарными науками, Карамзин овладел несколькими древними и новыми языками. После окончания пансиона ему пришлось один год служить в Преображенском полку, квартировавшем в Петербурге, в 1784 году он вышел в отставку и с тех пор никогда и нигде не служил. Он целиком отдался литературной деятельности и стал одним из первых русских профессиональных литераторов.

Литературная деятельность писателя началась в 1783 году. Карамзин выпустил в свет свой перевод с немецкого идиллии С. Геснера «Деревянная нога». После отставки он некоторое время жил в Симбирске, затем переехал в Москву. Здесь он попал в круг масонов (так назывались члены религиозно-этических обществ, которые исповедовали идеи нравственного самоусовершенствования; их собрания сопровождались особыми обрядами и были окружены тайной), сблизился с известным писа- телем-сатириком и журналистом Н. И. Новиковым (1785- 1789). Карамзин проникся идеями просветительства, человеколюбия и сердечности.

В круг его чтения входили французские просветители (Вольтер, Руссо), английские, немецкие (Ф. Шиллер,

Г. Лессинг) и швейцарские предромантики.

В эти годы Н. М. Карамзин опубликовал свою первую оригинальную повесть «Евгений и Юлия» . Одним из значительных событий в его творческой судьбе стал перевод трагедии Шекспира «Юлий Цезарь». К началу 1789 года Карамзин разочаровался в масонстве, считая, что нравственное совершенство человека достигается не моральными проповедями, а облагораживающим воздействием искусства на души людей. Разрыв с масонами побудил Карамзина отправиться в заграничное путешествие, которое длилось больше года (1789-1790).

Сначала Карамзин приехал в Петербург, оттуда отправился в карете через Нарву за границу. Он посетил Кенигсберг, где беседовал с Кантом, побывал в Берлине, Дрездене, Лейпциге и Веймаре, увидел Гёте, его собеседниками были немецкий историк Гердер и писатель Виланд. Затем он поехал в Эрфурт и во Франкфурт-на-Май- не, там его застала весть о взятии Бастилии в Париже - во Франции началась буржуазная революция. Карамзин выехал сначала в Швейцарию. В Женеве он встретился с известным якобинцем Жильбером Роммом. Затем он прибыл во Францию и из Лиона отправился в Париж,

а потом уехал в Лондон, откуда вернулся в Россию.

В Париже Карамзин несколько раз побывал в Национальном собрании, слышал речи Мирабо, Робеспьера и других деятелей революции. Политическая жизнь Фран-

ции проходила не только в Национальном собрании,но

и на площадях, в кафе и в театрах. Карамзин стал их ревностным посетителем, читал газеты, листовки, свел знакомства со многими политиками. Впечатление от Французской революции осталось одним из самых значительных до конца дней. Недаром Карамзин называл себя «республиканцем в душе».

В Англии Карамзина привлекла не политическая система, а цивилизация, т. е. повседневное облагороженное, комфортное устройство жизни.

Итогом путешествия стало знаменитое сочинение «Письма русского путешественника», оказавшее влияние не только на творческую деятельность Карамзина, но и на дальнейшее развитие русской литературы.

После возвращения в Россию Карамзин приступил к изданию «Московского журнала» (1791 -1792). Он собрал вокруг журнала талантливую молодежь и стремился привлечь к участию в нем известных литераторов - Державина и Дмитриева. С этого времени Карамзин становится во главе литературной молодежи. Он утверждает в жизни и в литературе принципы, которые надолго войдут в обиход и станут нравственными основами общественного поведения: благородная независимость мнений, отказ от безусловной поддержки официальной точки зрения, неугасимая вера в прогресс, достигаемый просвещением людей с помощью искусства, развивающего вкус, воспитывающего чувства и улучшающего душевные качества. И хотя программа перевоспитания «злых сердец» была утопичной, она сыграла свою положительную роль. Карамзин был убежден в том, что путь человечества един, что Россия должна идти той же дорогой, по которой идут все цивилизованные страны Европы.

Для того чтобы это сделать, нужно, считал Карамзин, создать новую культуру, преодолев разрыв между литературой и жизнью. В словесном творчестве это выражалось в двуедином принципе: «писать как говорят» и «говорить как пишут», т. е. письменный язык должен быть приближен к разговорному, разговорный стать основой письменного, книжного языка. В конечном итоге литература должна быть очищена как от «высокопарности», «выспренности», отвлеченности, так и от грубой повсе-

дневности. Создание новой культуры мыслилось Карамзиным с помощью просвещенного вкуса, разумных понятий и чувств.

В целях обновления литературного языка Карамзин из трех стилей («высокий», «средний», «низкий») выдвинул на первый план «средний», на котором говорит и пишет образованное общество. В этом состояла реформа литературного языка, предпринятая Карамзиным.

Теоретические взгляды писателя находили художественное оправдание в его произведениях, напечатанных в «Московском журнале» и принесших Карамзину всероссийскую славу,- «Бедная Лиза», «Наталья, боярская дочь» и др.

«Бедная Лиза» (1792). Н. М. Карамзин был крупнейшим русским писателем-сентименталистом. Его знаменитая повесть «Бедная Лиза» положила начало русской прозе. В этой повести Карамзин ничего не пишет ни об императорах, императрицах, ни об империи, ни о просвещенном Разуме, ни о разумном устройстве мира или государства. Его героями становятся простые люди: крестьянка Лиза, дворянин Эраст, мать Лизы и повествователь, который не равен автору - Карамзину. События, развернувшиеся в повести, просты и драматичны.

Карамзин написал печальную, но совсем не безнадежную повесть. Его моральные ценности восходят к таким человеческим и Божеским истинам, которые с точки зрения сентиментализма перекрывают земные. Одна из этих несомненных ценностей - чувствительность, дар природы и Бога. Без чувствительности и слез нет души, без души нет человека. Прелесть героев в том, что они, пусть на время, были чувствительны, в том, что их души цвели. Наконец, чувствительность ожила в них в предсмертные часы: Лиза вспомнила о матери, Эраст раскаялся. Рассказчик надеется, что проявленная ими

в земном мире, все-таки существует на небесах. Тут заключено глубокое противоречие между природной, естественной и приобретенной, искусственной сторонами души, между чувствительной натурой и недостаточно чувстви-

тельным, грубым ее окружением. На земле чувствительность часто становится причиной счастливых минут и одновременно причиной несчастий и трагедий. Это происходит потому, что она хрупка, слаба, что люди не развивают ее и остаются недостаточно чувствительными. Но непросвещенность чувств не отменяет их ценности. Истории, подобные рассказанной в повести «Бедная Лиза», воспитывают сердце, просвещают его чувствительными картинами, дают утонченное наслаждение сострадать родной душе, радоваться за свою бескорыстную способность быть человеком. «Ах! - восклицал рассказчик.- Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби».

Уже на примере «Писем русского путешественника» и повести «Бедная Лиза» можно увидеть, что Карамзин обратился к жанрам, которые были в классицизме на втором и даже на третьем плане: «путешествие», «полусправедливая повесть». То же можно сказать и о лирических и лиро-эпических жанрах. У Карамзина на первом плане оказались элегии, послания, баллады. Иным был и герой повестей: обыкновенный частный человек, а не самодержцы, полководцы, вельможи и сановники. Но в этих произведениях поднимались очень важные вопросы о природе человеческого чувства, о моральном равенстве людей. Эта литература изменяла критерии ценности человека, которые зависели не от власти, не от богатства, не от сословной принадлежности, а от способности сочувствовать, сопереживать другим людям, от сердечной чувствительности и душевной тонкости. Признаком самой литературы стало изящество слога, достигаемое с помощью художественного вкуса и проверяемое им. Всем этим литература приближалась к жизни, но при этом жизнь заметно облагораживалась. Карамзин мечтал о том, чтобы каждый человек (крестьянин или светская дама) умел хорошо говорить и писать по-рус- ски, мог усвоить европейскую культуру в быту и в повседневном поведении, чтобы культурные навыки превратились в привычки и стали уделом всех.

После прекращения выпуска «Московского журнала» Карамзин уехал в село Знаменское и временами приез-

жал в Москву. В эти годы (1794-1795) он издал два тома альманаха « А г л а я » , две части повестей под названием «Мои безделки», несколько переводов с французского и повести «Остров Борнгольм», «Сиерра-Морена», «Афинская жизнь». В этих произведениях писатель ослабляет сюжетность, окутывает действие атмосферой таинственности, приближает язык прозы к языку лирики.

В лирике происходит обратный процесс: лирика приближается к изящной прозе, в ней ценится простота выражения, слога.

Смерть Екатерины II и воцарение Павла I (1796) вселяют в Карамзина надежды на ограничение деспотизма, смягчение цензуры, содействие просвещению. Однако писатель ошибся: ни внешняя, ни внутренняя политика России его не удовлетворила. В эти годы (1796-1801) Карамзин выпустил три книжки альманаха «Аониды», повесть «Юлия» и другие сочинения. Для того чтобы приблизить Россию к Европе, Карамзин издал «Пантеон иностранной словесности», ставший большим культурным событием в павловское время. Важным итогом творчества была реформа Карамзина в области литературного языка.

Личная судьба Карамзина к этому времени сложилась не совсем удачно: он был одинок, потому что его друзья не были рядом. Женитьба на Е. И. Протасовой не принесла успокоения: через год жена Карамзина скончалась и на его руках осталась дочь София. Многочисленные враги писали на Карамзина доносы.

Смерть Павла I и вступление на русский престол Александра I снова всколыхнули оптимистические чувства Карамзина, и он вернулся к активной литературной деятельности, снова издавая «Московский журнал», «Мои безделки», предпринял издание «Пантеон российских авторов, или Собрание их портретов с замечаниями», выпустил собрание своих сочинений в восьми томах. Главным делом Карамзина в эти годы (1801 -1803) стал выход журнала «Вестник Европы». В нем печатались переводные сочинения, но Карамзин сумел так отобрать их и внести в них такие изменения, что они в совокупности выражали продуманную программу самого издателя.

Радищев, испытавший сильное влияние философии Просвещения, сделал из нее крайние и бескомпромиссные выводы. В его время почти все образованные люди читали произведения французских философов. Почему же именно Радищев отважился отрицать самодержавие и защищать свободу человека?

Очевидно, именно потому, что писатель обладал особенно ранимой, особенно возбудимой совестью. Его нравственные идеалы и культура чувств были столь высоки, что он воспринимал насилие, нарушение свободы как личную свою беду и переживал как незаслуженно нанесенную ему личную обиду, испытывая нестерпимо острую боль.

В этом духе он и начинает главное свое сочинение - «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790), подчеркивая, насколько лично, как человек, потрясен увиденным вокруг: «Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена стала. Обратил взоры во внутренность мою и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы... Я ощутил в себе довольно сил, чтобы противиться заблуждению; и - веселие неизреченное! Я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благоденствии себе подобных» .

Это стремление к сочувствию, состраданию сделало Радищева философом, гражданином и писателем. Оно определило и жанр сочинения - «путешествие», широко распространенный в сентиментализме. «Путешественник» может естественно обозреть все места, которые встречаются ему на пути, и от первого лица эмоционально приподнято рассказать о том, что он увидел и что поразило его воображение. Однако чувствительность Радищева по сравнению с сентименталистами и их вождем Карамзиным носила резко радикальный и социально конкретный характер.

Все главы книги - от «Софии» до «Спасской полести» - пронизаны одной идеей: в России закон спит и царит беззаконие. Это беззаконие противоречит всем «естественным законам», от природы данным человеку. Закон в стране не соблюдает никто - ни ямщики и мелкие чиновники, ни наместники и сановники. У русского человека нет «личной сохранности», «личной вольности», «собственности». Может быть, иначе обстояло бы дело при просвещенном государе? В главе «Спасская полесть» нарисована картина (вторая часть «сна»), в которой беззаконие не исчезает. Но, может быть, помогут частные меры и реформы или стихийные бунты крестьян? Радищев и на этот вопрос отвечает отрицательно. Он приходит к выводу, что все дело в монархии, в самом принципе единодержавного правления, а избавление от самодержавия относит к отдаленному будущему.

Пока существует самодержавие, всегда есть угроза, что оно непременно станет деспотией или тиранией. Екатерина II мыслила себя просвещенной императрицей, но каково при ней живется крепостному крестьянству и другому простому люду («Любани»)? Под «страданиями человечества» Радищев понимал участь крепостного крестьянства. Он был убежденным противником «рабства в России». Многие главы «Путешествия...» («Хотилов», «Зайцево», «Едрово», «Любани») проникнуты, с одной стороны, сочувствием к крестьянам, с другой - беспощадной критикой екатерининского царствования, в котором «две трети граждан лишены гражданского звания и частию в законе мертвы», одна треть представляет собой «зверей алчных, пиявиц ненасытных». Ужасающие и вопиющие картины произвола и беззакония, нарисованные Радищевым, должны были воздействовать на «естественные» чувства дворян и пробудить в них сострадание к обездоленным. Радищев надеялся, что социальный инстинкт внушит дворянам мысль о неизбежном возмездии со стороны народа. Поэтому писатель призывал дворян отказаться от сословных привилегий, употребить все свое влияние на восстановление «природного всех равенства». Именно этими качествами - повышенной эмоциональностью в обрисовке русской жизни и горячим желанием ее изменить - объясняется высокий дидактико-патетический стиль, свойственный « Путешествию...».

Объявление о продаже крепостных в газете «Московские ведомости». 1797 г.

Дворяне игнорировали «уроки» Пугачева и Радищева. Им были непонятны мысли писателя-философа, побуждавшие к интеллектуальному напряжению. Радищев не изменил своим убеждениям, и его писательское перо все более крепло. Один из его лирических шедевров «Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?..» (1791), согретый глубоким личным чувством, лишен и учительной интонации, и проповеднического тона, и архаической лексики.

Не менее глубокой была элегия «Осьмнадцатое столетие» (1801-1802), в которой Радищев подводил трагический итог прошедшему блестящему веку Просвещения, сыном которого он был. Пушкин назвал эту элегию лучшим поэтическим произведением Радищева и восхищался «стихами, столь замечательными под его пером». «Вослед Радищеву» он славил свободу в оде «Вольность», поспорил с ним в «Путешествии из Москвы в Петербург». Мысли Радищева волновали Пушкина в течение его жизни, и это лучшее доказательство того, что критический писательский пафос писателя-сентименталиста 1 с течением времени не угас. Слово Радищева о свободе и «естественных правах» человека, о сочувствии ближним и соучастии к людям никогда не умрет, потому что оно входит в состав непреходящих нравственных ценностей всего человечества.

Вопросы и задания

1. Где учился А. Н. Радищев? Какими науками и чьими сочинениями увлекался он в Лейпциге?
2. За что писатель был сослан в Илимский острог? Где служил писатель до и после ссылки? В чем состояла его неуступчивость в Комиссии составления законов?
3. В какой оде Радищева прозвучала идея возмездия тиранам?
4. Какими словами писатель выразил удивление и потрясение человека и гражданина увиденным во время путешествия («Путешествие из Петербурга в Москву»)?
5. Какими произведениями Радищева восхищался Пушкин и что ценил в них?
6. Познакомьтесь с текстом «Путешествия из Петербурга в Москву», проанализируйте одну из глав (на выбор) или подготовьте к инсценированному чтению один из диалогов.
7. Что в диалоге с крестьянином («Любани») поразило автора «Путешествия...» и какие мысли вызвало впоследствии? О чем говорят слова крестьянина: «Видишь ли, одна лошадь отдыхает, а как эта устанет, возьмусь за другую...»?
8. Литературовед В. А. Западов пишет: «Все главы от «Софии» до «Спасской полести» объединяет сквозная тема закона и всеобщего беззакония. Беззаконие царит на всех ступенях общества; вопреки законам поступают все - от ямщика и мелкого чиновника до наместника и ближайших помощников государя». Найдите примеры этому в «Путешествии...».
9. Какие произведения XVIII века Вы назвали бы великими и таланту какого писателя этого века можно «дивиться»?

1 Писатель-сентименталист главнейшей особенностью «человеческой природы» объявляет чувство. Определение сентиментализма см. во второй части учебника в «Кратком словаре литературоведческих терминов».